Когда они вышли на пьяцца делла Синьория, широкую городскую площадь с выставленными на всеобщее обозрение шедеврами величайших скульпторов — непревзойденный «Давид» Микеланджело или «Юдифь и Олоферн» Донателло, — Бенвенуто помимо воли замедлил шаг, как всегда любуясь потрясающим мастерством современников. Капитан Лукаси подтолкнул его в спину. Повернувшись на каблуках, Челлини сердито предупредил:

— Если еще раз так сделаешь, то горько пожалеешь.

— Шагай вперед! Без разговоров!

— Варвар!

Палаццо герцога — огромная крепость из светло-серого камня, увенчанная зубчатой башней — возвышалось над площадью, словно гигантская наседка. Достойный символ власти и влияния, которое семейство Медичи распространяло на всю Тоскану и окрестные территории. Челлини, бывавший здесь несчетное количество раз, всегда поражался тишине, мгновенно наступавшей в тот момент, когда он проходил под арочным сводом. Словно он, покидая привычный мир, вступал в другую, более разреженную область существования. Впрочем, она не пугала его. С тех пор как он появился на свет и отец окрестил его Бенвенуто — «желанный», — ему было не ведомо чувство страха. Он с гордостью говорил, что не боялся ни одного человека и, кроме нескольких гениев — его друга Микеланджело и живописца Мазаччо, — считал себя выше любого встречного, включая герцогов, пап и принцев. Он часто заявлял, что может преклонить перед ними колени, но не свою мятежную голову.

Едва капитан открыл рот, чтобы объявить об их прибытии, лакей, узнав Челлини, распахнул перед мастером двери. Бенвенуто поднялся по мраморным ступеням и направился к гостиным, которые окружали внутренний двор. У художника были сильные ноги, и при ходьбе он пригибал вниз голову, напоминая быка, готового смести на своем пути любое препятствие. Годы резьбы по камню и металлу наградили его широкими и крепкими плечами. Мышцы рук и пальцы стали узловатыми и твердыми от постоянной работы с золотом и серебром. В свои тридцать восемь он выглядел моложе многих сверстников и в драках часто расправлялся с двумя-тремя мужчинами.

— Куда пошел? — закричал ему вслед капитан. — Подожди меня!

На верхней площадке лестницы Челлини повернул налево, выбирая наиболее короткий путь к приемной герцога. Маршрут пролегал через несколько комнат и крытых галерей. Всюду, на стенах и потолках, в глубоких нишах и цоколях над дверьми, он видел прекрасные произведения искусств — фрески Беноццо Гоццоли, статуи Мино да Фьезоле, картины Уччелло и Поллайоло. Челлини никогда не упускал возможности полюбоваться шедеврами мастеров старой школы, которых стремился превзойти.

— Бенвенуто, это ты? — услышал он приятный голос в одной из галерей.

Ему пришлось остановиться, хотя подобная встреча не предвещала ничего хорошего. Из коридора вышла герцогиня Элеонора де Толедо, одетая в плиссированную гамурру и белый сатиновый чепец. Он приветствовал ее со всей доступной для него почтительностью. Ласковое обращение герцогини всегда имело причину, и данный случай не был исключением.

— Я хочу, чтобы ты взглянул на эти жемчужины и сказал мне, сколько они, по-твоему, стоят.

Она протянула ему нить мелкого жемчуга.

— Вы хотите их продать? — осторожно спросил Челлини.

Он заметил, что некоторые из жемчужин уже теряли блеск.

— Нет, мне предлагает их мессир Антонио Ланди. Всего за шесть тысяч скудо.

— Они стоят гораздо меньше указанной суммы.

Заметив, как она нахмурилась, Челлини понял, что его слова не понравились ей.

— Ты уверен? Мне кажется, они достаточно красивы.

Элеонора поднесла их к шее, подставляя нить под свет, идущий от окна.

— Синьорина, жемчуг отличается от драгоценных камней. Он не держит цвет, как алмазы и сапфиры. На самом деле жемчужины являются костями рыбы.

Бенвенуто думал, что такое замечание вразумит герцогиню.

— В результате они портятся со временем. Взгляните на них. Они уже начали тускнеть.

Она сердито поджала губы, крепко держа жемчужную нить.

— Я собираюсь пойти к герцогу, чтобы попросить у него денег на покупку. Если он поинтересуется твоим мнением…

«Что вполне вероятно», — подумал Челлини.

— Ты должен дать ему более благосклонную оценку и тем самым поддержать меня.

Капитан Лукаси, ожидавший на почтительном расстоянии, тихо покашлял, и Челлини был впервые рад его подсказке.

— Прошу прощения, синьорина, — сказал он, пятясь назад. — Герцог назначил мне встречу. Я не хотел бы рассердить его опозданием.

Войдя в приемную Козимо, он увидел на персидском ковре большую корзину. Герцог сидел за столом, работая с документами. Его семейство управляло городом, в котором имелось семьдесят банков. Медичи заслуженно считались государственными финансистами. Без какой-либо посторонней помощи они превратили золотой флорин в самую надежную валюту континента.

Лукаси объявил об их прибытии. Герцог поднял голову и пригладил черные волосы, свисавшие по обе стороны лица, как уши бассета.

— Сожалею, — сказал он. — Я не слышал, как вы вошли.

Козимо был одет в малиновый бархатный костюм и сапоги для верховой езды. Он указал кивком головы на большую корзину.

— Эту находку привезли сегодня из Палестрины. Я хочу, чтобы ты взглянул на нее.

Услышав название места, откуда прибыл груз, Челлини понял, о какой находке шла речь. Палестрина, город к югу от Рима, считалась сокровищницей античных реликвий. Каждый раз, когда крестьянин копал колодец, в земле обнаруживалось что-нибудь ценное.

— Вы позволите?.. — произнес Бенвенуто, и герцог кивнул головой.

Отбросив крышку в сторону, Челлини порылся в соломе, заполнявшей корзину. Когда его пальцы нащупали твердые контуры холодного мрамора, он с бесконечной осторожностью вынул торс античной статуи юноши. Без головы, рук и ног она выглядела искалеченным обрубком, но тело было выполнено безукоризненно. Торс имел не больше пары браккий в длину — размером с лошадиную голову — но ах как ему хотелось бы увидеть целую скульптуру!

— Что ты думаешь? — спросил Козимо.

— Я уверен, что создатель этого шедевра был великим мастером, — ответил Челлини, покачивая мраморный торс, как грудного младенца. — И хотя реставрация античных древностей не мое ремесло, я счел бы за честь, если бы вы поручили мне такую работу.

Герцог удовлетворенно рассмеялся.

— Ты считаешь, что статуя этого стоит?

— При наличии нужного куска греческого мрамора я мог бы выполнить ее копию. Конечно, отсутствующие части восстановить невозможно. Нам доступно лишь то, что принес орел. Однако мы можем вернуть остальную часть Ганимеда.

Челлини намекал на прекрасного троянского принца, которого орел Зевса унес на небеса.

— Ты собираешься делать Ганимеда из этих никчемных обломков? — услышал он голос, донесшийся с порога.

Бенвенуто оглянулся и увидел Баччо Бандинелли — самого преуспевающего скульптора при дворе Медичи. Извинившись за вторжение и бросив презрительный взгляд на разбитую статую, Бандинелли громко фыркнул.

— Прекрасный пример несовершенства, о котором я часто рассказывал вашей светлости. Все эти древние каменотесы ничего не смыслили в анатомии! Они просто смотрели на человеческое тело, а затем долбили камень своими резцами. В результате получались вот такие вещи — никому не нужные и полные изъянов.

— Бенвенуто считает иначе. Он очень впечатлен скульптурой.

Бандинелли вяло отмахнулся, демонстрируя абсолютное пренебрежение к словам конкурента. Челлини с трудом удержался от желания удушить этого надменного мужлана с длинной бородой. По его мнению, с которым согласился бы почти каждый художник Италии, Бандинелли был перехваленным поденщиком, чьи работы бесчестили любое место, где их выставляли. Хуже того, одна из его поделок — двойная статуя Геракла и Какуса (огнедышащего титана, убитого позже героем) — портила площадь прямо за воротами дворца Медичи. Каждый раз, когда Челлини видел ее бок о бок с работами божественных Донателло и Микеланджело, он печально пожимал плечами.