С правого фланга, со стороны ухоженного поля, вдогонку русским двигались несколько немецких танков. Открыть стрельбу им мешала расстрелянная колонна. Горящая техника, мечущиеся по дороге люди, стонущие, истошно зовущие санитаров, – этот заслон спасал стремительно отходивших врагов. Напоследок одна из башен, развернув ствол орудия в сторону кладбища, разразилась выстрелом.

Отто понадобилась какая-то доля секунды, чтобы сообразить: снаряд выпущен как раз в его сторону. Он успел юркнуть за мраморную стену надгробия и сжаться в комок. Мощный взрыв вздыбил землю. Отто показалось, что его вместе с могильной плитой подымает непреодолимая сила. Будто проснулся от вечного сна неведомый покойник, оказавшийся великаном. А потом что-то с силой и звоном ударило по голове.

У Хагена потемнело в глазах. Мраморная чернота занавесила все вокруг, словно выключили на несколько секунд скудный свет только-только нарождавшегося дня. Неужели все, конец?… Вдруг, сквозь тупую боль в голове, сознание начало проясняться. Как в кинематографе, когда перед началом сеанса в зале медленно гасили свет, а потом вдруг начинал трещать кинопроектор и на экране начиналось волшебство. Они с Хельгой любили ходить в кино. Смотрели все подряд: и фильмы Рифеншталь, и мелодрамы, и американские вестерны. Они обычно устраивались на задних рядах и целовались. Только под Рифеншталь это не всегда получалось. Хельга начинала отстраняться, шептала ему, что сейчас не может. Позже она объясняла, что это из-за «Олимпии» Рифеншталь. Отто тогда не понимал ее, злился от нетерпения, говорил, что она капризничает и не любит его. А Хельга шептала в испуге, что фильм Рифеншталь действует на нее, как гипноз. Как будто всевидящее имперское око смотрит прямо ей в душу, просвечивает все ее чувства и мысли. Она не может целоваться, когда на нее так пялятся.

Потом, когда Отто провожал ее по безмолвным ночным улицам, они, конечно же, мирились и долго целовались в непроглядной тени раскидистого клена. Это дерево росло неподалеку от дома Хельги…

Тогда он ее не понимал, а теперь понимает… Черт возьми, как болит голова.

– Эй, Отто, ты ранен?…

Кто-то трясет его за плечо. От этого в голове только больнее. Мозги словно превратились в студень и трясутся теперь при каждом движении, причиняя невыносимую боль.

– Не тряси меня, не тряси!.. – бормочет Хаген, отталкивая чью-то руку. Наконец, взгляд его фокусируется, и он узнает Адлера. Тот, сдвинув каску на затылок, навис на ним, загородив ему светлеющее утреннее небо.

– Ах ты, чертяка!.. – радостно произносит Адлер. – Я уж было подумал, что тебе – того, каюк…

– Не тряси меня. Голова сейчас расколется… – просит Хаген. Рукой он пытается отвести руку Адлера. Сознание быстро возвращается в норму.

Хаген сел и оглянулся вокруг. В грохоте взрывов и реве моторов слышны команды и крики.

– Как ты, Отто… – Адлер наконец отодвинулся назад. – Прямо по башке тебя тюкнуло. Если бы не каска, голова твоя точно бы раскололась. Вот, смотри…

Рольф протянул ему черный осколок. Хаген не сразу понял, о чем идет речь.

– Что это? – морщась, спросил он.

– То самое… – засмеялся Рольф. – То, что тебя по башке шарахнуло.

Отто взял в руку увесистый кусок черного мрамора. Это были те самые ангелы, торчавшие на верхней части надгробия. Осколком снаряда их сбило с памятника, и они угодили в аккурат Хагену на макушку. Да, хорошенько его ударило. Считай, на него рухнули падшие ангелы.

– Ну что? – спросил Рольф Адлер.

– Я в порядке… в порядке… – ответил Отто, аккуратно положив осколок на плиту надгробия.

– Надо быстрее двигать вперед. А то наших потеряем… – поторопил его Адлер. – Давай помогу…

– Не надо, я в порядке… – отстранил его руку Хаген. Опираясь на приклад своего карабина, он кое-как встал на ноги. При каждом движении студень в мозгу давал о себе знать тупой, пульсирующей болью, правда, уже не с такой силой, как вначале.

– Давай, за мной… – перекинув ручной пулемет за спину, произнес Рольф.

Не дожидаясь реакции Хагена, он начал быстро спускаться с кладбищенского холма. Хаген поспешил следом. Приходилось петлять между могилами и воронками. То и дело Хаген перепрыгивал через развороченные гробы и истлевшие останки, выброшенные силой взрыва на поверхность.

От бега боль в голове стала сильнее и превратилась в сплошную пульсирующую муку. Но все-таки он с раскалывающейся головой, в лучшем положении по сравнению с теми, чьи почерневшие кости и черепа валялись под ногами.

– Давай, Отто, давай, прибавь еще немного!.. – то и дело кричал, оборачиваясь, Адлер. – Надо быстрее догнать наших…

И Отто прибавлял еще и уже почти не обращал внимания на свои сотрясающиеся мозги. Главное – все время вперед и не отставать от Рольфа…

Асфальтовое полотно Сегедской дороги превратилось в зыбкое крошево. Всего-то несколько залпов русских реактивных установок. Они обрушили свой удар на это место минут двадцать назад. Как раз перед появлением здесь танков. Если бы не задержки на марше, они как раз угодили под ураганный огонь русских. Взводу «панцеров» повезло, впрочем, как и стрелковой роте. По большому счету, и тем, и другим без разницы – двигаться по подмерзшему за ночь грунту, или по асфальтовому крошеву.

Впереди, уже совсем близко, постоянно рвутся снаряды. Не утихает рев мин. Словно гигантские фигуры обезумевших, стенающих вдов мечутся в черных одеяниях там, на поле боя.

Русские осыпают минами передний край внешнего, первого кольца обороны. По словам Адлера, там расположились венгерские части. На этом участке силы обороняющиеся не смогли сдержать натиск русских.

Очередную свою атаку русские начали с авианалета и реактивных снарядов. Стрелковая рота, сопровождавшая танкистов, видела все это своими глазами. Казалось, земля поднялась к небу и так и застыла. А потом, когда она опала, вверх выросла стена огня. С жутким воем и грохотом пламя разлилось ярко-красным озером менее чем в километре, прямо по направлению движения колонны. Это адово пекло горело недолго, и солдаты сейчас как раз проходили по выжженной, переплавленной территории, еще недавно бывшей позициями венгерских пехотинцев.

Воздух здесь пропитан гарью. Черный дым застит серое небо, и вся земля вокруг – изрытая воронками и траншеями, перегороженная проволочными заграждениями – будто обуглена.

Теперь артиллерия русских работала глубже, поддерживая очередную атаку танков, острым клином прорвавших оборону почти насквозь, до третьего кольца. Метрах в пятистах впереди, по левую руку от позиций, на которые вышли стрелки, на русских наступали несколько «пантер». Их гусеницы проделали коридоры в рядах проволочных заграждений.

Трудно было сообразить с ходу, что это было – атака или контрнаступление. Танки поддерживали пехотинцы, те немногие, кому удалось выжить после массированного обстрела реактивными снарядами.

Гауптман Шефер, сидя на лошади, тут же отдавал какие-то приказания своим подчиненным офицерам. Танковый взвод «панцеров», не медля ни минуты, направился на правый фланг. Взвод Шульца, подгоняемый самим взводным, распределился в растянутую цепь и быстрым шагом двинул следом за танками.

«Панцеры» вели почти непрерывную стрельбу. Практически сразу выстрелом удалось зажечь один из русских танков, по диагонали двигавшихся навстречу. Снаряд угодил в топливный бак вражеского танка в тот самый момент, когда машина спускалась в воронку.

Отто, все время глядя под ноги, чтобы не споткнуться, успел заметить, как полыхнуло облако пламени над броней. Потом он хорошо видел, как русские танкисты пытались покинуть горящую машину. Им помогало естественное прикрытие, которое образовывал край воронки. Один из «панцеров», тот самый, экипаж которого произвел удачный выстрел, подобрался к подбитой машине ближе всех. Теперь он не выпускал горящий танк врага из вида, поливая его броню из пулемета.