– Прикинь, теперь я могу пойти к любому агенту, – кричит он, – и говорить, что мои парни были на разогреве у самих “Маников”!

После чего исчезает в туалете, вслед за кучкой выбивающихся из общей толпы “эй-энд-арщиков”. Назад он выходит с таким жалким видом, будто кошка, которую только что обмакнули в ведро с водой.

– Что?! – ору я ему с громкостью ядерного фугаса, кажущейся беззвучной на фоне общего грохота.

Выясняется, что “эй-энд-арщики” подвалили в “Монарх”, когда “Монстры” практически допевали свою последнюю песню. И их коллективное мнение оказалось далеко от идеала. Наиболее конструктивный комментарий: “Группы вроде этой – позавчерашний день”. Менее конструктивный: “У групп вроде этой будущего нет”. И, наконец, наименее конструктивный: “На глаз и на слух это похоже на хор пердящих бородавочников”.

Пытаюсь найти позитив в последнем вердикте, но мне это не удается.

На следующее утро, в 7:30 мама приветствует меня по мобильнику словами:

– Сочные “болоньезе” с мятой.

– Чего? – отвечаю я.

– Узнать, как прошел вчерашний вечер!

– А, извини. – Зеваю и усиленно моргаю, заставляя себя проснуться. – Концерт был довольно громкий. Уши до сих пор заложены.

Мама тут же советует хорошенько их проспринцевать.

– А ты, вообще, где, дорогуша? Я звонила тебе домой, но никто не ответил.

– Я… мм, у Криса.

Деликатное молчание.

– Значит, Сол так и не проявился. А как у Тони с той девушкой? Забавная она все-таки, маленькая такая: все равно, что здороваться за руку с разреженным воздухом.

– Все очень хорошо, – говорю я, ухмыляясь. – Очень хорошо. – Бросаю взгляд на спящего Криса и прикрываю трубку рукой. – Они с Мел, похоже, увлечены друг другом. А вот с Крисом получилось как-то неловко: ребята из его группы ужасно расстроились и даже пригрозили разойтись, так как не получили одобрения “Эй энд Ар”.

Мама презрительно фыркает.

– А, ну да, от этих дождешься, – говорит она. – Эти свое мнение каждую неделю меняют. Передай ему, чтоб не принимал близко к сердцу. Один удачный сейшн – и эта братия повалит валом. А что у них за стиль? Фанк-металл? Спид? Трэш?

– Крис называет это “ромо-металл”, – отвечаю я.

– Что-то новенькое, – говорит мама с ноткой сарказма в голосе. – Они что – долбят и оттягивают?

– Мама, это довольно личный вопрос, в смысле…

– Ты все-таки смешная девочка, Натали! Что у них за саунд? Там есть гитарные соло в стиле Ван Халлена?

– Конечно, э-э, нет.

– А что за усилители они используют?

– Господи, откуда же мне зн…

– Если это металл, дорогая, то им следует использовать “маршаллы”, нельзя брать старье вроде “Вокс Эй-Си 30”, у них кошмарный “фидбэк”.

Я мрачно ухмыляюсь Ленину – то есть копии гравюры Энди Уорхолла на стене спальни Криса – и думаю о том, не чересчур ли глубоко мама погрузилась в карьеру своего сыночка. Казалось бы, мне-то что, но неделю назад она спросила у меня, что такое пируэт: “Это что, куколка такая деревянная?”.

– А как у тебя с “Весонаблюдателями”? – пытаюсь я сменить тему.

– Нормально, спасибо, дорогая. Перед взвешиванием я сняла свой шифоновый шарфик. – Она ненадолго замолкает, а затем добавляет: – Хотя надо сказать, теперь все совсем не так, как раньше. В былые времена, стоило тебе сбросить вес, – и тут же начинался звон во все колокола. Потом громко объявляли, сколько ты сбросила, и все вокруг принимались хлопать в ладоши. Но сейчас все по-другому. И в колокола больше никто не звонит.

– И… э-э… у тебя… как дела? – осторожно справляюсь я.

– Неплохо. За прошлую неделю сбросила полтора фунта. Но зато в позапрошлую – фунт набрала. Один – туда, один – сюда. Один – один. Тони говорит: это все равно, что слушать по радио результаты футбольного турнира. – Ее высокий, звонкий смех звучит неискренне. И мой – тоже, когда я присоединяюсь к ней.

– Ну, и ладно, – говорю я. – Как пришло, так и ушло.

– Пришло гораздо легче.

– Ты уже разговаривала с Тони?

– Послушай, Натали, не могу же я звонить ему в такую рань! Он наверняка еще спит!

После такого заявления моя склонность к продолжению сей милой беседы тает на глазах. Я выключаю мобильник. Затем забираюсь обратно в постель, пытаясь вновь погрузиться в сон, но мне мешает нос Криса, издающий свистящие трели. Как будто делишь ложе с колли. Будь на его месте Сол, я заставила бы его замолчать, защемив ему ноздри, но, как и все задиры, в душе я ужасная трусиха. (Крис терпеть не может, когда его будят, и с удовольствием растянет свое мстительно дурное настроение на все следующие двадцать четыре часа.)

Украдкой приподнимаюсь. Из доступного чтива в наличии только стопка журналов “Керранг”[22], словарь рифм и две книги – “Цитатник Мао Цзэдуна” и “Как написать хитовую песню”.Перекатываюсь на живот и ловлю свое отражение в зеркальной спинке антикварной кровати. Зеркало сплошь заляпано отпечатками женских пальцев, а мои волосы – жирные и грязные. Что ж. Может, хорошая ванна заставит меня проснуться? Осторожно переступаю через валяющиеся на полу рубашки, медленно прокрадываюсь в ванную и потихоньку поворачиваю краны в стиле “арт-деко”. Чтобы приглушить шум бьющей струи, подкладываю губку.

Опускаюсь во чрево чугунного монстра, выжимаю на волосы каплю шампуня “Аведа” (у Криса тут парфюмерии больше, чем у царицы Савской) и начинаю втирать. Затем смываю пену прямо в ванной: душем не пользуюсь, чтобы, не дай бог, не разбудить своего господина. Затычку тоже не вынимаю – все по той же причине. И лишь начав отжимать волосы в полотенце, я вдруг замечаю ЭТО. Застываю на месте, а рука словно прилипает к полотенцу. Не веря своим глазам, вглядываюсь в поверхность воды. Горло словно сдавливает клещами. Склоняюсь над мыльной водой до тех пор, пока до носа не остается каких-то несколько дюймов. Кровь пульсирует в голове паническими толчками. Что ЭТО?!

Десятки, нет, сотни светлых волосков плавают в воде, словно трупики. Мои волосы. Еще какое-то мгновение я не могу отвести взгляд, но зрелище до того неприличное, что я рывком выдергиваю затычку. Затем медленно поднимаю руку к голове и осторожно тяну. Пять волосков. Тяну еще. Семь волосков. Еще. Четыре волоска. Еще. Восемь волосков. Восемь. Мое сердце топочет в ритм “Маников”, и я ощущаю себя героиней фильма ужасов, вдруг ставшего явью. О боже, только бы это был сон! Вот только не сон это, нет, потому что, когда это настоящий сон, ты не думаешь: “О боже, только бы это был сон”. Крутанувшись волчком, поворачиваюсь к огромному зеркалу, щелкаю выключателем и принимаюсь изучать свой череп. Белая кожа между прядями, болезненно-молочно-белая кожа…

– Чем это ты там занимаешься? Вшей, что ли, ищешь? – раздается голос Криса: раздраженный серый призрак в дверном проеме.

– Я лысею… у меня вылезают волосы!

Крис хрюкает:

– Не сходи с ума. Женщины не лысеют.

– Посмотри сам! – истерически визжу я и тяну себя за волосы. Три волосины послушно отделяются от головы и остаются у меня в руке.

– Естественно, они будут вылезать, если ты будешь их тянуть, – говорит он. – Не тяни – и все дела.

– Посмотри в ванну! – умоляю я. Крис неохотно идет к ванне: так, будто она где-то очень-очень далеко.

– Бррр. Да ты линяешь, принцесса.

Я начинаю нервно крутить волосы – о боже, может быть, в этом все дело?! – и тут же останавливаюсь.

– Возможно, это из-за стресса, – добавляет Крис. – Тебе надо взять больничный.

Больничный?! Я никогда не беру больничные! Я – Работник Месяца, причем каждого. (Ну, если бы “Балетная компания” была “Макдоналдсом”, точно была бы.) Я такими вещами не занимаюсь, хотя… По-прежнему не отводя глаз от ванны, начинаю рассуждать: “А почему бы и нет? У меня вылезают волосы; Бабс утверждает, что я не могу сказать “нет”; я вся вымотанная после концерта, – точнее сказать, после того, как до четырех утра прикалывалась над Крисом, скакавшим вверх-вниз, словно игрушка “йо-йо”, – и к тому же мне действительно не хочется тащиться на работу”. Очень осторожно высушиваю волосы здоровенным феном из нержавейки, ревущим как реактивная турбина и трансформирующим меня в Бонни Тайлер. В 8:45 я наговариваю сообщение на голосовую почту Мэтта.