– Мэтт, мне очень жаль, но, похоже, я серьезно заболела, – шепчу я в трубку. Крис сидит рядом: слушает, кивает. – У меня ужасная мигрень, и тошнит, я осталась у мамы, она за мной ухаживает.

Тут Крис подает знак “стоп”, прерывая мой монолог.

– Принцесса. Чересчур много информации: выдаешь себя с головой.

В ужасе смотрю на него.

– Но ведь я же специально это сказала. Чтоб он не звонил мне домой, и чтоб не вызвать подозрений, когда там никто не ответит, – тихонько пищу я.

Крис смеется.

– Беру свои слова обратно. Ты просто профи, – говорит он, взъерошивая мою новую прическу:

“Династия” встречается с “Ночью страха”.

Едва справляюсь с желанием вывернуться из-под его руки.

– Ты действительно думаешь, что это из-за стресса? – спрашиваю я, касаясь своих волос, – едва-едва и очень мягко, – и тут же отдергивая руку, будто это какая-нибудь ледяная скульптура.

– Конечно, блин, из-за чего же еще? – отвечает Крис. – Не думай об этом, а то будет еще хуже.

Я улыбаюсь. В этих своих трусах-“боксерах” он выглядит таким худеньким: совсем мальчишка. Мне отчаянно хочется поверить ему. Но из головы никак не выходит картина: сотни волосинок, кружащися в водовороте слива, и каждая из них – предвестник ужасной погибели. Мне нельзя волноваться. Если я буду волноваться, они начнут вываливаться пучками, и я облысею, не пройдет и месяца. Нужно переключиться на что-то другое. Измеряю Криса взглядом:

– Итак, чем сегодня займемся?

Мне хочется, чтобы он снова увлек меня в постель и сделал мне хорошо. Разумеется, после того, как почистит зубы.

Беда в том, что сегодня Крис, похоже, не в том настроении: после вчерашней-то ночи, когда у него просто сорвало башню. Сегодня – и теперь мне это точно известно – день регресса: одно сплошное раздражение. Лично я вчера обошлась без этого. Все, с кокаином покончено: с того самого момента, когда я чихнула, пустив на ветер сотню фунтов за одну секунду. И еще: из-за того, что мне очень-очень хотелось, я точно знала, что делать этого не следует. (Для себя я уже давно решила: просто я очень быстро ко всему привыкаю. У меня нет аллергии на злаки или арахис; мне просто нужно что-то, чтобы почувствовать себя как-нибудь по-особенному.) Крис хватает меня за руку.

– Знаешь-ка, – говорит он, – я думаю раздобыть нам запас на выходные.

Внутри у меня все опускается, но я решаю не обижать Криса отказом. И спустя пару тоскливых часов у него в руках оказывается пластиковый пакетик с нашим развлечением на сегодня.

Здорово, конечно, почувствовать себя маленьким чертенком в компании с плохим мальчиком, в то время как все остальные усердно пашут на работе. Но что меня потрясло, так это то, какое, оказывается, это нудное дело – покупка наркотиков. Пришлось тащиться аж в Уимблдон, где в крошечном одноквартирном домике обосновался Крисов снабженец (белый, из среднего класса), а потом не меньше десятка лет выслушивать его идиотские шуточки насчет причесок и парикмахерских. Сказать по правде, я ожидала чего-то более грязного и смертельно опасного.

– Только после вас, – говорит Крис. И добавляет, заметив мои колебания: – Кокаин – наркотик чистый и безопасный!

Я продолжаю колебаться. Тони говорит, что только законченные придурки умирают от наркотиков, но, зная о том, как мне обычно везет в таких делах, мое второе “я” немедленно ощетинивается, кричит “оо-оо-оо!” и цепляется ногтями за землю.

Крис шепчет:

– Похоже, ты из тех правильных девочек, для которых порошок бывает только от кашля, да?

Меня буквально вынуждают втянуть в себя дорожку.

– Оттягивает, правда? – хихикаю я, и мы падаем в кровать: молодые и влюбленные в свои раздваивающиеся личности.

Когда звонит мобильник Криса, тот как раз занят совершенно не подходящим для этого делом.

– Ал… ле! – отвечает он грубо.

– Это тебя, – говорит Крис осуждающе. Я округляю глаза, резко сжимаю ноги и, поймав брошенную мне наживку, мурлычу:

– Хеллоу!

– Миллер, какого хрена ты вытворяешь? – говорит голос на другом конце линии.

Мое чудесное настроение улетучивается в момент. Сглатываю слюну: на вкус горько.

– Как, как ты… – Не могу закончить фразу.

– Твоя мама мне звонила.

Втягиваю носом и прижимаю кисть руки к ноздре. Не хочу, чтобы кокаин попал в трубку.

– Понятно, – говорю я. – Но этот номер. Откуда…

– Из твоего. “Ролодекса”[23]. Просто ты чересчур организованная, Натали. Правда, только когда это касается лично тебя, – добавляет Мэтт.

– Мне действительно очень жаль, что так получилось, – шепчу я. И мне действительно жаль. Жаль, что меня вычислили. Спасибо тебе, мамочка.

– Ты уже видела сегодняшнюю “Сан”?

– Еще нет, – бормочу я.

– Мм, а стоило бы! Потому что именно сегодня, к вящей радости десятка миллионов читателей, они тиснули ту самую статейку про здоровье, что ты устроила для Мел; вкупе с экспертным заключением врача-тире-диетолога о том, что содержание жиров в ее теле чрезвычайно низкое. Мол, он не желает ставить поспешный диагноз, но тем не менее: низкое содержание жиров в организме симптоматично для пациентов, страдающих ГРЕБАНОЙ АНОРЕКСИЕЙ НА ФОНЕ НЕВРОЗА! – орет он мне в самое ухо.

Образно говоря, я грохаюсь в обморок, не сходя с места. На самом же деле издаю протяжное и абсолютно бесполезное:

– Ооооооооооо!

– Ты что там, кокаин нюхаешь? – добавляет он вдруг.

У меня делается виноватый вид. Это все равно, что прятать под свитером попугая, который все время орет “Арррааа!”, а ты упорно стоишь на своем: “Нет, что вы, это была я”. Извинения расталкивают друг друга локтями у меня в голове, но сваливаются в одну кучу прежде, чем мозг успевает конвертировать их в речь.

– Господи, Натали, – вздыхает Мэтт. – Не делай этого. – Голос у него мягкий, как теплое масло, и я уже готова разреветься. – Ты облажалась.

Сгибаю ноги и натягиваю одеяло до самого подбородка. Мэтт делает паузу, а затем, когда я так и продолжаю молчать, добавляет:

– Бог его знает. Иногда я сам смотрю на Мел и думаю: вот женщина, которая пишет самое длинное на свете письмо самоубийцы. Одно дело, об этом знаем мы, компания в курсе маленькой проблемы Мел, бедное дитя живет с этой проблемой уже давно, мы пытались помочь ей, но она не меняется, ей самой это нравится, это ее собственный путь к совершенству. Но если об этом узнаёт весь мир – это уже плохо. Я знаю, вы с ней теперь подруги, но это – твоя работа. Ты могла бы выбрать любую другую танцовщицу. По сравнению с Мел большинство из них – жирные пингвины. Мне очень жаль, Нэт. На этот раз я не смогу тебя защитить. “Балетная полиция” в бешенстве, и, должен тебе сказать, ничем хорошим это не пахнет.

Мое сердце начинает качать ужас.

– Что… что ты имеешь в виду?

Он вздыхает.

– Нэт, ты же прекрасно знаешь нынешнюю обстановку: они только и ждут удобного повода для сокращения персонала. Но послушай. Я не думаю, чтобы они стали принимать скоропалительные решения, и, если поездка с “Телеграф” пройдет успешно, будь уверена: я сделаю все, чтобы лавры достались тебе. Все от меня зависящее… – я быстро скрещиваю пальцы на удачу. Если б у меня были длинные, мягкие, бархатистые уши, а изо рта воняло, как из сточной канавы, я легко смогла бы очаровать Мэтта, – … но, Нэт, с другой стороны, я должен делать только то, что приносит пользу компании.

– Я знаю, – шепчу я.

Страх заполняет меня целиком, и все же крошечный лучик надежды еще брезжит где-то в груди. Насколько мне известно, я отлично все организовала с поездкой в Италию. Билеты на самолет заказаны; Мэтт с Джульеттой вылетают в Верону в среду вечером; фотограф с визажистом – днем; номера в гостинице забронированы; съемки согласованы с местными властями и начнутся ранним утром в четверг; таким образом, у “Телеграф” будет достаточно времени отшлепать снимки нашей Джульетты, позирующей на балконе Джульетты настоящей. И они успеют тиснуть их в свой пятничный номер – в День святого Валентина и нашей премьеры “Ромео и Джульетты”.