— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, но не могу быть с тобой, — вздохнул он.

Дония была не в силах ни закрыть глаза, ни отвести взгляд.

Сцена снова вернулась к той же точке.

Она повторяла слова, снова и снова. Слова, которые клялась больше никогда ему не говорить:

—  Я люблю тебя.

—  Айслинн… — прошептал он.

— Я не могу этого сделать, Кинан, — прошептала она.

В комнате клубились белые снежные вихри.

Он ударил ее.

— Это была всего лишь игра…

На этот раз они оба наносили друг другу удары, пока комната не заполнилась паром. В его клубах опять появились трупы. Теперь они казались более реальными, чем прежде. В центре кровавой вакханалии стояла зловеще улыбающаяся Бананак. Она жаждала падали.

— Зачем? — только и могла произнести Дония. — Зачем?

— А зачем ты замораживаешь землю? — спросила Бананак и, не дождавшись ответа, добавила: — У всех нас, снежная дева, есть цель. Твоя и моя совпадают — это разрушение. Ты сделала эту цель своей, когда встала во главе двора Бейры.

— Я хотела не этого.

— А чего? Власти? Силы, чтобы заставить его страдать за причиненную тебе боль? — Бананак расхохоталась. — Не лукавь. Именно этого ты хотела. А мне нужно лишь найти в твоих действиях нити, которые выведут меня туда, куда мне надо. И я их вижу. — Она обвела руками комнату. — Все это — не мои выдумки. Они твои.

Следующая неделя прошла для Айслинн почти спокойно. Напряженность в отношениях с Сетом исчезла, Кинан не пытался переступать границы, да и Летний двор вроде бы притих. Она не могла, как раньше, игнорировать Кинана, и ей было почти физически больно надолго расставаться с ним. Тогда Айслинн решила сделать вид, что на прошлой неделе ничего особенного и неприятного не случилось. В эти дни она избегала оставаться наедине с Кинаном; точнее, оставалась, но будто бы невзначай вспоминала о каком-нибудь пустяковом деле и звала Квинна или Тэвиша, хотя дело можно было сделать и потом. Несколько раз она находила надуманный предлог укрепления «девичьей дружбы» с летними девами. Кинан тоже притворялся, что не замечает ее уловок. Конечно же, он понимал, что Айслинн заслоняется другими фэйри, как щитом, и выжидал. Ей нравилось проводить время с летними девами, особенно с Элизой. Но стоило Кинану оказаться поблизости, и Айслинн звала летних дев потанцевать в парке, не объясняя им причину столь внезапного желания.

«И так понятно».

Да, все это понимали, но молчали. Кроме Кинана и Сета, никому особо не хотелось брать на себя смелость и заводить разговор на подобную тему. Айслинн была их королевой, и это давало ей право на некоторую степень уединенности.

«Они все видят: что-то происходит. И им это не нравится».

Айслинн пообещала себе быть хорошей королевой. А хорошая королева не расстраивает своих подданных.

У нее дрожала рука, когда она постучала в дверь кабинета.

— Кинан! Ты не занят? — спросила Айслинн, открывая дверь.

Перед Кинаном на кофейном столике лежали ее диаграммы. Негромко играла музыка — один из ее дисков, альбом «Haunted» певицы По [8]. Диск был не из новых, Айслинн с Сетом купили его в прошлом году на «Музыкальном развале».

Кинан взглянул на нее, потом сквозь нее.

— А где же твоя «группа поддержки»?

Айслинн закрыла дверь.

— Я их отпустила. Подумала, зайду к тебе… Поговорим.

— Понятно. — Кинан вновь склонился над ее схемами. — Это хорошая идея, но мы не станем расширять пустынные земли.

— Почему? — спросила она.

Айслинн не возражала против перемены темы. Ей не хотелось говорить ни о чем, но, раз она пришла, надо о чем-то говорить.

— Там живет Рика. Она была зимней девой, — сказал Кинан и нахмурился. — Слишком похожа на Дон. У нее со мной трения.

— Ты говоришь так, будто тебя это удивляет.

Айслинн встала возле дивана, ближе к Кинану, чем следовало бы. Однако она была уверена, что справится с любыми странными состояниями, если они возникнут.

— Да, удивляет. — Кинан привалился к спинке дивана, положил ноги на кофейный столик и скрестил руки. — Они ведут себя так, словно я собираюсь вредить им. Я никогда никому не делал зла… только Бейре и Айриэлу.

— И потому ты считаешь, что они должны забыть и простить?

Айслинн месяцами избегала этой темы, как и множества других. Но рано или поздно все равно пришлось бы говорить об этом. Вечность была до жути долгим временем и не оставляла надежд на то, что некоторые проблемы «выкипят» сами собой.

— Мы все очень многое потеряли, когда ты решил…

— Мы? — перебил он.

— Что ты сказал?

Айслинн взяла стул и села.

— Это ты сказала. «Мы все очень многое потеряли». Ты что же, и себя причисляешь к летним и зимним девам?

— Нет, я… — Айслинн смешалась и покраснела. — Да.

Кинан кивнул.

— Я — одна из них. Все, кого ты выбрал, многое потеряли.

Айслинн наклонила голову, втянув ее в плечи. Волосы защитным занавесом скрыли ее лицо.

— Но я приобрела много чудесного. Да. Я это понимаю.

— И что же?

— Превращаясь в фэйри, я понимала: мои связи с миром смертных когда-то порвутся. Все. Умрет бабушка. Сет…

Она замолчала, не желая говорить об этом вслух. Кинан тоже молчал.

— Со временем я потеряю всех. Я останусь жить, а они умрут.

Кинан было протянул к ней руку, но потом опустил.

— Знаю, — сказал он.

Айслинн пару раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— Когда представляешь себе все это, трудно не злиться. Ты выбрал меня, и это значит, что я потеряю дорогих мне людей. Я останусь юной и вечной, буду смотреть, как они стареют и умирают.

— Это значит, что и я потеряю того, кого люблю. Дония будет в моей жизни только до тех пор, пока твое сердце отдано другому, — признался Кинан.

— Не смей! — Айслинн сжалась, услышав, с какой небрежностью он это произнес— Это нечестно по отношению… ко всем.

— Знаю.

Кинан сохранял столь хорошо знакомое ей внешнее спокойствие. В оазисе его глаз всходило солнце.

— Я не хотел, чтобы было так, как произошло. Бейра и Айриэл похитили мои магические силы и спрятали их. Что мне оставалось делать? Позволить лету погибнуть? Позволить земле стыть до тех пор, пока не вымерзнут и смертные, и летние фэйри?

— Нет, — прошептала Айслинн.

Разумная часть ее существа понимала: выбор у Кинана был невелик. Но она все равно чувствовала себя задетой. Логика не избавляла ни от печали, ни от страха. Она не помогала. Айслинн только нашла Сета, но и он уже медленно ускользал от нее.

«Он умрет».

Она не решалась произносить такое вслух, но эта мысль часто пронзала ее. И через годы, и через столетия она будет такой же, как сейчас, а от Сета останется лишь прах.

«Так как я могу не злиться?»

Останься она смертной, будущего без Сета для нее просто не было бы.

— А ты бы поступила иначе? Позволила бы двору погибнуть? Если бы Айриэл похитил твои силы, неужели ты бы просто пожала плечами и обрекла человечество и свой двор на вымирание?

В глазах Кинана гасла звезда: темный шар с тусклыми вспышками света. Присмотревшись, Айслинн увидела вокруг этого умирающего солнца множество других умирающих звездочек. На них уже не было жизни, и пустота пожирала их. Айслинн вовсе не собиралась любить свой двор. Если бы несколько месяцев назад Кинан сказал ей, что судьба этих фэйри будет ее волновать, она бы не поверила. Но, едва став королевой, она ощутила жгучую потребность их оберегать. Летний двор должен стать сильнее. Используя свой небогатый опыт и сведения, почерпнутые из истории дворов и их правителей, Айслинн помогала своему двору набирать силу. Айслинн стремилась постепенно выправить неравновесие, существовавшее между их двором и двором Доний. Ее королевство, ее подданные, благополучие земли — все это было чем-то большим, нежели ее личный выбор. Айслинн верила в своих фэйри. И могла бы она, испытывая такие чувства, поступить по-другому на месте Кинана? Позволила бы она Элизе умереть? Могла бы спокойно наблюдать, как птенцы и детеныши зверей замерзают и превращаются в куски льда?