– Но это же совсем недавно! – воскликнула девушка. – Разве возможно? Умирает! На ровном месте! Так не бывает!

– Оказывается, бывает и так.

– Я боюсь смерти. Боюсь даже разговоров о ней.

– Тогда не надо говорить об этом.

– Но я говорю о тебе, – громко возразила она. – Мы с тобой… Мы вместе, поэтому мне грустно, когда я вижу тебя таким… Ты не похож на себя. В тебе появилось что-то чужое.

– Наверное, ты права. Сегодня во мне что-то изменилось. Невозможно выразить это словами. Жизнь показала мне одну из своих скрытых сторон. И я обнаружил, что не готов принять эту сторону. Я не о смерти говорю, а о внезапности. Внезапность – это обман. Я никогда никого не обманывал и не согласен быть обманутым… Но разве кто-то спрашивает моего согласия? Мне хочется спрятаться, зарыться головой в подушку, превратиться в ребёнка, которого можно успокоить словами, хотя я знаю, что никакие слова не помогут…

– Иди ко мне. Хочу поцеловать тебя.

– Давай спать… Хотя вряд ли я усну… Ты ездила к своему агенту? Решила спорные вопросы?

– Только по телефону общалась с ним. Завтра поеду в бюро.

– Хорошо. Не капризничай там. У тебя работа, которая требует от тебя самоотдачи. Не всё тебе нравится, но ты не принадлежишь себе. Из тебя могут вылепить страшную ведьму, а могут сделать волшебную розу. Ты – глина. И ты знала об этом, когда выбирала это профессию.

– Знала.

– Просто подумай, хочешь ли ты продолжать.

– Хочу, – уверенно сказала она. – Ты необыкновенный мужчина. У тебя личная проблема, горе, а ты находишь силы думать обо мне. Почему ты такой?

– Какой?

– Необыкновенный.

– Человек таким и должен быть.

– Должен?… И сколько таких? Нет, я не такая… У меня только эгоизм… Мне хорошо с тобой, надёжно, но… Нет, не знаю, не понимаю…

Она прижалась к нему, и он обнял её одной рукой. Ровное дыхание девушки казалось ему в ту минуту олицетворением жизни. Мир ограничивался стенами этой комнаты, и всё остальное не должно было иметь значения. Здесь царило спокойствие, но мысли де Бельмонта то и дело вырывались из уютной спальни и неслись через весь город в ту комнату, где спала Ирэн…

Утром он долго изучал своё отражение в зеркале, пытаясь придать лицу выражение уверенности и спокойствия. Ирэн умирала, в том не было сомнений, но как вести себя в присутствии умирающего человека? Как должны смотреть на такого человека, чтобы в глазах не проявлялись растерянность и страх? Жан-Пьер попробовал сощуриться, пряча взгляд за прищуром, но такое выражение показалось ему вовсе неуместным.

– Ирэн, что же ты наделала? – спросил он, глядя на себя. – Ты поставила меня в тупик. Я не знаю, как себя вести…

Он тихонько прошёл в комнату и поцеловал Настю, пока она ещё спала. Девушка промурлыкала что-то во сне и перевернулась на другой бок. От неё пахло вчерашними духами.

Де Бельмонт постарался выйти из квартиры на цыпочках, но дверь всё-таки издала громкий металлический щёлчок, и Жан-Пьер досадливо чертыхнулся. На лестничной площадке он ещё раз проверил ключи от машины, почему-то решив, что забыл их, но они оказались в кармане пиджака. Он никак не мог сосредоточиться. Мысли разбегались…

В квартиру Ирэн его впустила уже знакомая ему Бланш. В приоткрытую дверь комнаты он увидел, что возле кровати Ирэн стоял низко наклонившийся мужчина в белом халате.

– Доктор, – объяснила Бланш, прочитав вопрос в глазах де Бельмонта.

– Ей хуже?

– С каждым часом. Теперь уже совсем скоро. Возможно, даже завтра.

– Откуда эта болезнь? – прошептал Жан-Пьер. – Разве люди умирают так быстро?

– Даже быстрее.

– Бред какой-то… Над ней кто-то издевается… Это жестоко…

– Вы верите в Бога, месье де Бельмонт? – спросила Бланш.

– Как все.

– То есть не верите… Хочу успокоить вас. Ваша супруга не корит никого, не обижается на судьбу. Это очень хорошо.

– Да уж… Вернее я хотел сказать, что никакой разницы не вижу, обижается или нет. Ирэн уйдёт, и смерть отрежет все её страдания, избавит от мыслей. А я останусь, и мне придётся тащить весь груз навалившихся на меня чувств. Уже сейчас я почти раздавлен, хотя моей вины нет ни в чём. Вы понимаете меня?

– Всё в руках Господа, месье. Каждую минуту он даёт нам то, в чём мы нуждается именно сейчас. И мы ничего не получаем незаслуженно.

– По-вашему, смерть бывает заслуженной? Дикость какая-то…

– Смерть приходит своим чередом. Она естественна. Застуживаем мы тот или иной вид смерти, нам не дано знать. Одни гибнут в автокатастрофе, другие от болезни сердца, третьи мучительно угасают от опухоли. И каждому кажется, что ему выпала самая неудачная кончина.

– Знаете, – продолжал шептать де Бельмонт, глядя сквозь раскрытую дверь на доктора, – раньше я легко разглагольствовал о смерти. Философия – удобный способ скрывать свои истинные взгляды и своё непонимание того или иного вопроса. Но сейчас я не способен рассуждать. Мне хочется понять.

– Понять можно, только приняв какую-то точку зрения. Вы не можете понять смысл судьбы, если не принимаете судьбу как предначертанность, как волю Божью.

– Вы правы. Сперва надо определиться, а потом задавать вопросы…

Доктор вышел из спальни, поскрипывая башмаками.

– Месье, – кивнул он де Бельмонту, – вы родственник?

– Мы были женаты, – ответил Жан-Пьер.

– Значит, родственник, – кивнул врач и поскрёб морщинистый лоб узловатыми пальцами. – Странная это штука – родство. Иногда отец и сын испытывают взаимную ненависть и готовы убить друг друга, а иные едва знакомые люди любят друг друга больше жизни… Значит, вы её бывший муж? Так… Ну что сказать вам… Умирает… Очень быстро. В моей практике такого ещё не встречалось. Угасает с каждой минутой… Хорошо, что не жалуется на боль. Похоже, у неё сильно притупилась чувствительность… Пройдите к ней, месье. Не теряйте времени…

Де Бельмонт выслушал доктора и не проронил ни слова в ответ. Он только покачал головой и тихо проскользнул в спальню.

Ирэн лежала с открытыми глазами, но не сразу заметила Жан-Пьера. Она будто видела не комнату, а некое другое пространство.

– Здравствуй, любимый, – проговорила она наконец и улыбнулась.

– Ты устала? Хочешь спать?

– Не хочу. Скоро я усну навсегда.

– Не говори так.

– Почему? Не думай, что я боюсь. Я уже почти там. И знаешь, там хорошо. Там тепло и спокойно. Я боялась, когда мне впервые стало плохо, и врачи обнаружили метастазы… всюду… Откуда они взялись? Такое не случается вдруг, должны быть причины… А теперь я не боюсь… Мы за всё несём наказание, Жан-Пьер… Доктор сказал, что мне повезло, потому что обычно сильные боли…

– Хорошенькое везение!

– Жан-Пьер, дорогой мой, не бойся сказать глупость, говори их сколько угодно. Мы не умеем… Люди не знают, как вести себя в подобных случаях… Потому что мы отгораживаемся от смерти… Какие мы глупые… Дай мне воды… Или нет, попроси Бланш купить шампанского, дай ей денег.

– Тебе можно?

– В моём положении можно всё, милый.

Де Бельмонт обернулся и обнаружил, что медсестра стояла у него за спиной.

– Сию минуту сбегаю в магазин, месье, – ровным голосом сказал она. – Вы хотите брют или садкое, мадам?

– Всё равно. Нет, пусть будет сладкое, Бланш.

– Хорошо. Я скоро.

Ирэн взяла руку де Бельмонта.

– Ты не поверишь, милый, но я очень счастлива сейчас.

Он молчал.

– Судьба сделала мне такой подарок: ты рядом и никуда не спешишь. Я просила тебя побыть со мной в мои последние дни. И вот ты здесь. Во мне всё поёт…

Он разглядывал её лицо и не узнавал его. Он не верил, что оно могло настолько измениться со вчерашнего дня.

– Ирэн…

– Не нужно грустить, Жан-Пьер. Сегодня я счастливее, чем когда бы то ни было… Немножко, конечно, грустно, что завтра я уже не смогу разговаривать с тобой, но я всё-таки буду рядом… Ты знай это, помни…

Она закрыла глаза. Её сухие губы слиплись.

– Ирэн…

– Что?

– Прости, если я был когда-то несправедлив к тебе. Прости за причиненную тебе боль.