Когда нападавшие скрылись в темноте за догорающими конюшнями, Кирилл перепрыгнул через забор.

Он добежал до одного тела, переполз к соседнему. Оба были убиты наповал. Он снял с них патронташи и вернулся.

Но Илья уже шел ему навстречу:

— За неимением живых, нам послужат и мертвецы.

Они оттащили тела к забору.

— Если утром приедет маршал и захочет искать поджигателей, мы облегчим ему работу, — сказал Остерман. — А если не приедет, то покойники облегчат работу нам.

Наверно, все вокруг уже знали, что на ранчо Коннорсов творится что — то недоброе. В прежние времена ночной пожар поднял бы с постелей даже самых дальних соседей. Три большие конюшни, сгорая, наверно осветили всю прерию до самого Техаса. Но ни ночью, ни утром к ранчо не приблизилась ни одна живая душа.

И только в полдень на склоне показались двое — седобородый старик и ковбой с белой тряпкой на стволе винчестера.

— Парламентеры? Не надо их подпускать слишком близко, — сказал Кирилл, перелезая через забор. — Поговорю с ними.

— Почему ты, а не я? — Илья пристроил «шарпс» в бойницу.

— Потому что ты хозяин. А я сойду за работника.

— Кира, вернись. Поговорим с ними через забор.

— Нельзя. Видишь старика? Это мой будущий тесть.

— Да ну! Кира, пригласи папаню в дом. Он пьет? Угостим его ирландским самогоном.

— Лучше прикажи оседлать пару коней, — сказал Кирилл и пошел навстречу парламентерам.

Он остановился на середине склона, поджидая, пока они поднимутся.

— Меня зовут Боб Клейтон, меня тут все знают, — важно сказал ковбой. — А ты кто?

— А меня тут никто не знает, — ответил Кирилл. — Чего надо?

Боб Клейтон помолчал, разглядывая забор за спиной Кирилла.

— Белые люди так не поступают, — сказал он.

Кириллу тоже не по душе была эта затея — подвесить трупы к забору. Но, во-первых, еще меньше ему хотелось заносить их во двор. Во-вторых, скоро они начнут смердеть, и ветер понесет вонь в сторону осаждающих. И, наконец, таблички «Поджигатель» на груди у покойников без лишних слов объяснили бы все маршалу.

Но сейчас перед ним стоял не маршал.

— Ты пришел учить нас тому, как поступают белые люди?

— Нет. Вас поздно учить. Вам осталось жить несколько часов, — сказал Клейтон. — Но если отпустите нашего парня, мы подождем до утра. У вас будет ночь, чтобы смыться подальше. А утром мы сожжем ранчо. Отдайте нашего парня, и вы останетесь живыми.

— Отпустите дочку, — добавил старик. — И Мойру с детишками.

— Боб, стой, где стоишь, — приказал Кирилл. — А вы, мистер Уолк, пойдете со мной.

Клейтон шагнул вперед, преграждая путь старику:

— Что ты придумал? Хочешь прикрыться еще одним заложником?

— Спокойно, Боб, — улыбнулся Кирилл. — Мы с тобой оба знаем, как дела делаются. Сегодня мы в разных командах. А могли оказаться в одной. Я тебя понял. Твое предложение меня устраивает. Разбежимся в разные стороны.

Нам с тобой делить нечего. Эта земля — не моя, и не твоя, нам незачем портить друг другу настроение из-за чужих разборок.

— Мы где-то сталкивались? — Клейтон прищурился. — Тумбстон, восемьдесят девятый год? Додж-Сити, девяностый?

— Славные места, славные времена… — Кирилл открыл портсигар. — Угощайся, Боб. Покури тут, пока старик побеседует с дочкой. Может, он уговорит ее убраться отсюда. Сам знаешь, как мешают женщины, когда идет драка.

Клейтон взял сигару и опустился на траву. Закурил и прилег на бок, опираясь на локоть.

— Я жду, приятель. Отпусти нашего парня, и разойдемся. Мне приказано вас окружить. Но если ты отпустишь его, я оставлю коридор.

— Договорились.

Отойдя со стариком, Кирилл глянул на его запястья, где синели глубокие рубцы, и спросил:

— Они вас всю ночь держали связанным?

— Да.

— Чего хотели?

— Чтобы я привел их сюда.

— Думаете, они вас отпустят?

Старик не ответил. Войдя во двор, он огляделся. Ковырнул пальцем стенку забора и удовлетворенно хмыкнул:

— Крепкий саман. Не хуже обожженного кирпича. Коннорс был хороший хозяин. Окна чем заложили?

— Где мукой, где опилками.

— Не загорится дом?

— Скважина на заднем дворе. И бочки в доме стоят.

— Сколько вас тут?

— Шестеро.

Старик встал на лесенку у забора, поглядел в бойницу. Затем потолкал створки ворот, проверяя их прочность.

— Позови Мойру.

— Я думал, вы хотите увидеть дочь.

— Сначала скажу кое-что Мойре.

— Ее здесь нет. Она с детьми в городе.

— Это хорошо. Дочку я заберу. А вы собирайтесь, и на закате по одному разбегайтесь. В низинах туман поднимется, могут и не заметить. А заметят — из винчестера не достанут.

— Спасибо за совет, — сказал Кирилл. — Но вы уверены, что Клейтон вас отпустит? Тем более — с дочкой. Нет, вам нельзя возвращаться к банде.

— Они говорят, что это вы — банда. По мне — все вы одинаковы. Нет, не для того я уходил, чтобы вернуться. Уйдем с дочкой через овражек.

Я бы и Мойру вывел. Для того и шел. А к пастухам возвращаться не собираюсь.

— Много их?

— Двадцать шесть человек, — сказал старик. — Раненых много, но стрелять-то они могут…. Вам не дадут головы поднять, будут обстреливать весь день. Им приказано все тут порушить, я слышал. Ночью подберутся ближе. На рассвете накинутся. Что будете делать?

— Похороним на огороде.

Старик усмехнулся, разгладив усы.

Над мешками, закрывавшими крыльцо, выглянул Остерман:

— И долго будем стоять на солнце? Заходите.

Они вошли в дом, и Полли поднесла кувшин и кружку. Старик отпил маленький глоток.

— Хорошая вода.

— У нас ее много, — сказал Остерман по-русски.

Брови старика дрогнули. Но он спокойно осушил кружку, вытер губы и только потом глянул на Илью. А затем перевел взгляд на Полли.

— Папаша, это Илья, — сказала она. — А это Кирилл. Они из России.

Старик недоверчиво оглядел обоих.

— Чего дома не сиделось?

— Мы не по своей воле, — сказал Кирилл.

— Я тоже, — буркнул старик. — Дочка, налей еще.

Полли поставила на стол деревянное блюдо с нарезанным окороком и зеленью. Старик разгладил усы, с сожалением поглядев на еду.

— Некогда мне пировать. Говори, техасец, зачем привел?

Кирилл толкнул Илью локтем в бок, и тот подсел к столу.

— Истинно так, Лука Петрович! Пировать мы с вами еще попируем, а пока надо с делами закончить. А дело у нас с вами непростое. Позвольте представиться — Илья Осипович Остерман, из Аризоны, а вообще-то мы с Кирой с Одессы, но об этом позже. У вас, как говорится, товар, у нас купец…. Понимаете, к чему веду? — Илья рассмеялся, скрывая смущение. — Самые трудные переговоры в моей практике.

Лука Петрович, сей молчаливый джентльмен — Кирилл Андреевич Белов, судовладелец из Техаса. В Галвестоне у него дом, каменный, старинной постройки. Шесть или семь комнат, огромная кухня, камин, и еще я все время заставляю его провести электричество, а он упирается. Говорит, что все равно в доме не живет, все время в море да в море, а мышам электричество без надобности. Но когда ваша дочь там поселится…

Старик посмотрел на Кирилла:

— Судовладелец? И многими судами владеешь?

— У меня шхуна.

— Каков доход с одной шхуны?

Это был не самый приятный вопрос, но Кирилл не стал ничего скрывать:

— Чистого дохода за прошлый год выручил три тысячи долларов.

— Негусто, — усмехнулся старик, разглаживая усы. Он взял с блюда самый маленький ломтик мяса, пожевал его и снова усмехнулся: — Полюшка у меня — любимица. В голодный дом ее не отдам. К ней такие женихи подкатывали, что и по тридцать, и по триста тыщ загребали.

Полли прикрыла ладонью губы, растянувшиеся в улыбке, и отвернулась:

— Папаша, что вы такое говорите …

Старик съел еще листик салата. Видно было, что он голоден, однако ел как бы из вежливости.

— А что же ты на ней не ходишь, на шхуне?

— Я хожу, — сказал Кирилл.