Уже по дороге через эту светлую, солнечную местность рассказ Лео о секретных операциях, выкрашенных в черный цвет лицах, дырах в заборе, выстрелах и взрывах произвел на меня какое-то странное, нереальное впечатление. В Нотвайлере я припарковал машину перед церковью, и мы стали подниматься наверх, к замку Вегельнбург. Лес сиял свежей зеленью, пели птицы, и воздух был пряным после нескольких дождливых дней. Взрывы у американцев? У каких американцев? Что за взрывы? Но у Лео эта ночь, по-видимому, крепко засела в сознании.

— Пятый мне почему-то не понравился. Он как-то суетился, петлял — то забежит вперед, то отстанет, а то вдруг вынырнет откуда-нибудь сбоку. Он был весь увешан какими-то инструментами, не знаю, какими, почему и для чего. Взрывчатку ведь привезли мы.

Дорога к Вегельнбургу идет довольно круто в гору. Лео не позволила мне нести ее сумку и плащ, и я был этому рад. Она то и дело опережала меня на несколько шагов, а потом ждала. Сначала она шла как заведенная. Но постепенно ее походка становилась все легче и свободнее. Она сняла сумку с плеча и несла ее в руке, время от времени закидывая голову назад, так что волосы ее развевались, а когда она, уйдя вперед, поджидала меня, то не останавливалась, а, повернувшись ко мне, шагала задом. В какой-то момент она опять заговорила об операции «Bonfire». Гниющая, полузаросшая поленница напомнила ей постройки на американском объекте, на которые она тогда наткнулась.

— Как гаражи, только больше, с косыми стенками, а сверху земля и трава. Потом там были еще какие-то штуковины — не такие высокие и широкие, как гаражи, но тоже с травой наверху. Что это, интересно, могло быть?

Но этот вопрос, похоже, не очень-то занимал ее в ту минуту. Когда я догнал ее и собрался высказать свои предположения по поводу поросших травой «гаражей», она тронула меня за локоть и прошептала:

— Тссс!.. — На дорожке сидел заяц и смотрел на нас.

У скалы Кайзера Вильгельма мы устроили привал. В магазине на бензозаправочной станции я купил килограмм яблок «Грэнни Смит» и пару плиток молочного шоколада с цельными орехами.

— Что вы будете делать во Франции?

Франция начиналась за скалой Кайзера Вильгельма.

— Устрою себе отпуск. Я здорово устала за последние недели с тремя детьми. А потом, может, опять найду место о-пэр.

Сидя на земле, прислонившись спиной к скале, она ела яблоко, с треском откусывая большие куски, и щурилась на солнце. У меня вертелся на языке вопрос: что будет потом, после завершения ее карьеры в качестве о-пэр, как она собирается опять налаживать нормальную жизнь? Но зачем отравлять человеку жизнь вопросами, которые он и сам мог бы себе задать, но не хочет.

Мне вдруг пришла в голову одна идея.

— Мы могли бы поехать в Тессин. Мне давно уже пора там кое-кого навестить. А если вы не прочь поработать в качестве о-пэр в Тессине, у Тиберга полно связей.

Она обгрызла яблоко и отбросила его в сторону. Потом посмотрела на небо, на деревья, сморщила нос.

— Comme çа? — Она опять щелкнула пальцами.

— Comme çа!

До замка Флеккенштайн через Хоэнбург и Лёвенбург было недалеко, так что Лео могла не торопиться. А я поспешил обратно, в Нотвайлер, переехал в Вайсенбурге через границу, ответил на вопросы молодого пограничника «откуда», «куда», «зачем» и через час был уже в Флеккенштайне. Лео весело болтала с каким-то молодым французом. Она была так увлечена беседой, что даже не заметила, как я подъехал.

Я боялся, что она посмотрит на меня так же, как Ману смотрит на Бригиту, когда играет с другими мальчишками, а она проявляет о нем заботу, вгоняя его в краску стыда. Но Лео встретила меня совершенно естественно.

В этот вечер мы не поехали дальше. В отеле «Шеваль блан» в Нидерштайнбахе Лео в первый раз в жизни попробовала устрицы, и они ей не понравились. Зато ей понравилось шампанское, и после второй бутылки мы чувствовали себя как Бонни и Клайд. ^[24] Если бы аптекарский магазин был еще открыт, мы бы наверняка подъехали к нему и, угрожая оружием, потребовали зубную щетку и бритву для меня. В десять часов я позвонил Бригите. Она заметила, что я навеселе и что говорю ей не всю правду, и обиделась. Мне было все равно, и я был достаточно трезв, чтобы осознать несправедливость этого безразличия. Пользуясь великодушием Бригиты, я наверстывал упущенное в своей борьбе за независимость, которую ни разу даже не начал за все годы нашего брака с ворчливой, вечно недовольной Клархен. Когда я перед дверью комнаты Лео прощался с ней и желал спокойной ночи, она поцеловала меня.

До Локарно мы добирались два дня. Мы петляли, как зайцы, по горным дорогам Вогезов и Юры, переехали с французской стороны на швейцарскую, переночевали в Муртене; по дороге нам попадались такие перевалы, о которых я до того даже не слышал: Глаубенбюленпас, Брюнигпас, Нуфуненпас. В горах уже так потеплело, что мы в обед расстилали на траве одеяло и устраивали пикник.

По дороге Лео говорила обо всем на свете — об учебе, о переводе, о политике, о детях, с которыми возилась в Аморбахе. Ей нравилось упираться ногами в ящик для перчаток, а иногда она даже вывешивала правую ногу за окно. Диапазон музыки, которую она слушала по моему приемнику, был довольно широк — от классики до американских шлягеров, а в Швейцарии он дополнился еще и радиопередачами для работников сельского хозяйства. С девяти до десяти утра читали главы из «Ули-батрака» Готхельфа ^[25] на местном наречии. Тут мир еще сохранял равновесие, в американских шлягерах он вставал на голову. Мужчины слегка гнусавили, у женщин в голосе слышался металл. Лео насвистывала мелодии вслед за исполнителями. Она с живым интересом рассматривала сельские пейзажи и города, которые мы проезжали. И в первый, и во второй день она после обеда засыпала на сиденье. Молчание, которое время от времени надолго воцарялось в машине, нас совсем не угнетало. Я думал о своем. Иногда что-нибудь спрашивал у Лео.

— А когда ты была в больнице, тебе удалось что-нибудь узнать о том, что произошло в ту ночь и что стало с твоими товарищами?

В порыве солидарности, вызванном общим похмельем, мы в первый день перешли на ты.

— Я много раз пыталась. Ты не представляешь себе, как мне хотелось услышать, что все оказалось ложной тревогой. Но мне никак не удавалось дозвониться до Гизелера и Бертрама, когда бы я ни пробовала, а звонить их друзьям я не решалась.

Я напомнил ей, что по телевидению сообщалось о двух погибших.

— К тому же ищут только вас троих, хотя в акции участвовало пять человек.

— Нас троих? На одной фотографии — я, а вот кто эти двое? — Она раскрыла «Нижнемайнский вестник». — Посмотри повнимательнее вот на эту фотографию! — Она показала на одного из мужчин.

Я съехал на обочину и остановился.

— Он мне напоминает Хельмута. Это не он, но чем-то он мне его напоминает. Ты что-нибудь понимаешь?

Она была права. Было между ними какое-то отдаленное сходство. Или, может, это иллюзия — может, если долго смотреть на фотографию, то любое лицо покажется знакомым? Я вдруг и на второй фотографии заметил какие-то знакомые черты.

Где-то в горах Юры она спросила меня, не может ли быть так, что Вендт погиб в результате какого-нибудь несчастного случая.

— Ты боишься, что его и в самом деле мог убить Хельмут?

— Мне трудно представить себе, что кто-то мог убить Рольфа. Враги? Как это говорится в таких случаях… Я могу поклясться, что у Рольфа не было врагов. Он был слишком осторожным человеком, чтобы конфликтовать с кем бы то ни было. Он был настолько умен, что ему всегда удавалось как-нибудь отвлечь оппонента и избежать острой ситуации. Я пару раз наблюдала это, и в обычной жизни, и в больнице. Значит, ты считаешь, что это не мог быть несчастный случай?

Я покачал головой.