Когда мы припарковались в обществе многочисленных «мерседесов» и «БМВ» и даже двух «ягуаров» и одного «роллс-ройса» и я, обойдя вокруг машины, открыл ей дверцу, она вышла красивая и холодно-неприступная.

Они стояли на террасе у балюстрады — Филипп с Фюрузан и Эберляйн с какой-то молодой женщиной под руку.

— Герд! — Фюрузан расцеловала меня в обе щеки, Филипп пожал мне локоть.

Эберляйн представил меня своей жене и сразу же взял на себя инициативу.

— Дети, оставьте-ка нас вдвоем на несколько минут. Нам, старикам, нужно кое о чем потолковать.

Он повел меня к столику.

— Вы пришли, чтобы поговорить со мной, так чего же я буду ходить вокруг да около! Вы искали в нашей больнице молодую женщину и ничего не выяснили, кроме того, что она была нашей пациенткой. Вендт наплел вам каких-то небылиц, а я заморочил вам голову своей философской болтовней. И вот вы решили прощупать меня на нейтральной территории. Ну что ж, почему бы и нет?

Он был сама невинность и опять во всеоружии своего неторопливо-добродушного смеха. Взяв предложенную сигарету, но отказавшись от огня, он вертел ее двумя пальцами — большим и средним, глядя, как я курю. Толстые пальцы словно ласкали сигарету.

— Прощупать? Ну, можно это и так назвать. Так вот, некий молодой врач вашей больницы говорит мне, что пациентка, которую я разыскиваю по поручению ее отца, выпала из окна и разбилась насмерть. Никто, кроме него, не слышал об этом происшествии. Когда я рассказал эту историю одному сотруднику этой же больницы, он посоветовал мне не слушать всякую ерунду. Но, узнав, от кого я услышал эту «ерунду», тут же отказался от своих слов. Потом я узнаю о разных маленьких неприятностях и ЧП в вашей больнице, а вы рассказываете мне об инфекциях и инфарктах, вирусах и бактериях. Поэтому я был бы рад любым комментариям на эту тему.

— Что вы знаете о психиатрии?

— Я кое-что читал. А несколько лет назад в этой больнице лежал мой друг. Я помню, как все выглядело тогда, и вижу, что с тех пор многое изменилось.

— А что вы знаете об ответственности психиатра и издержках его работы? О заботах, которые не повесишь в шкаф вместе с белым халатом в конце рабочего дня и которые сопровождают тебя на пути домой, преследуют во сне и поджидают утром, когда ты просыпаешься? Что вы знаете обо всем этом? Вы, со своими шуточками по поводу вирусов, бактерий, инфекций и инфарктов?..

— Но… но вы же… — Я уже совсем ничего не понимал. А может, подумал я, эти психиатры — как поджигатели, прикидывающиеся пожарными, или преступники, прикидывающиеся полицейскими? Я с недоумением смотрел на него.

Он рассмеялся и весело постучал палкой по полу.

— Ну разве можно работать детективом с таким открытым лицом, на котором все можно прочесть? Но вы не волнуйтесь, я хотел только чуть-чуть вас запутать, чтобы вам легче было понять ту путаницу, о которой вы меня расспрашиваете. — Он откинулся на спинку стула и выдержал паузу. — Не будьте так строги к молодому Вендту, проявите к нему снисхождение. Ему сейчас нелегко. А он может со временем стать прекрасным врачом.

Теперь мне понадобилось какое-то время, прежде чем я смог ответить.

— Снисхождение? Я хотел дать ему еще один шанс…

Я произнес это, сам толком не зная, что хотел сказать. Конечно, мне приходило в голову рассказать о поведении Вендта Нэгельсбаху или кому-нибудь из Врачебной палаты или какого-нибудь контролирующего органа. Но мне было непонятно, что я от этого выиграю и выиграю ли вообще. Вендту это, возможно, сулило неприятности, и я смог бы оказать на него давление, угрожая разоблачением. Но тут опять вставала проблема негласности проводимых мной поисков — Лео ничего не должна была заподозрить, а насколько это было возможно в случае, если мне все-таки пришлось бы реализовать свои угрозы, я не знал.

— Конечно, Вендт сглупил, выдумав несчастный случай со смертельным исходом. Но представьте себе: вы — энергичный, деятельный психиатр, вам удается выявить корень проблемы — отношения пациентки с ее отцом; вы работаете в этом направлении, радуетесь успехам, боретесь с рецидивами; в конце концов, добиваетесь прорыва, выводите пациентку на путь окончательного выздоровления — и тут вдруг появляется частный детектив, и грозная тень отца вновь становится реальностью. Естественно, Вендт хватается за первое, что пришло ему в голову, как за спасительную соломинку, чтобы отшить вас и обезопасить свою пациентку.

— И где же она?

— Господин Зельб, я не знаю, где она. Я не знаю, так ли вообще все произошло, как я вам изобразил. Я говорю вам это все для того, чтобы вы поняли, чт о может заставить врача, в частности Вендта, прибегнуть к таким дурацким выдумкам.

— Значит, все могло произойти и совершенно иначе?

Он сделал вид, что не заметил моего вопроса.

— Эта девушка произвела на меня очень приятное впечатление. Под депрессивным налетом — жизнерадостная натура, к тому же из хорошей семьи. Я надеюсь, что у нее все будет в порядке. — Он задумался на несколько секунд. — Как бы то ни было, моя жена уже заждалась меня. Идемте!

Он встал, я последовал за ним. Тем временем заиграл оркестр, и пары закружились в танце. Эберляйн не протискивался и не проталкивался — и стоящие, и танцующие сами, как по команде, расступались перед ним. Мы вернулись к своим, и я пригласил на танец жену Эберляйна, — после того как он постучал палкой по своей деревянной ноге и требовательно посмотрел на меня, — потом танцевал с Фюрузан, а потом с дамой на голову выше меня, пригласившей меня на белый танец. В половине двенадцатого я уже почти физически ощущал, что людей слишком много, зал слишком маленький, а музыка слишком громкая.

Бригиту я отыскал на террасе. Она кокетничала с каким-то безликим типом в бирюзовом костюме и с масляными кудрями.

— Я ухожу. Ты идешь?

Она осталась. Я поехал домой. В половине седьмого раздался звонок в дверь. На пороге стояла Бригита со свежими булочками для завтрака. Я не стал выяснять, откуда она приехала. За завтраком я хотел попросить ее руки, но, когда она встала из-за стола, чтобы снять с плиты яйца, она наступила Турбо на хвост.

Дошло это до меня только после обеда. Перед этим я проплыл метров триста в бассейне «Хершельбад», из-за своих вечных проблем со спиной, и по пути домой с рынка увидел в дверях «Розенгартена» Джованни.

Я приветствовал его словами:

— Коллега вернуться? Мама миа — нет, соле мио — нет?

Но он сегодня был не расположен к нашей привычной игре — «немец беседует с гастарбайтером». Ему хотелось рассказать о своих родных в Радде и об их хозяйстве; при этом ему явно было гораздо легче говорить на нормальном немецком, чем на нашей тарабарщине. Потом он принес мой обед, и все опять было вкусно. Он сегодня с утра сам делал закупки на оптовом рынке и на бойне, так что шницель из телятины был сочным, а соус приготовлен из свежих помидоров и сдобрен свежим шалфеем. Эспрессо и самбуку он подал, не дожидаясь заказа.

— Вы считаете по-итальянски? — спросил я Джованни, стоявшего у моего столика с ручкой и блокнотом и выписывавшего мне счет.

— Хотя хорошо говорю по-немецки? Мне кажется, считают все на родном языке, как бы хорошо ни говорили на чужом. Хотя считать-то как раз совсем не трудно.

Я вспомнил про американскую о-пэр в семье Хопфенов. «Раз, два, три… пять… десять…» Она насчитала двадцать гномиков. На немецком. Несмотря на свой сильный американский акцент и на то, что не могла правильно склонять «господин доктор» и «мельница». Сын Бригиты, Ману, который долго прожил у своего отца в Бразилии, но уже давно говорит на приличном мангеймском диалекте, упорно считает по-португальски, как бы я ни пытался склонить его к немецкому, когда помогаю ему делать уроки по математике. С другой стороны — Лея ведь считала не для себя, а для спорящих детей, чтобы доказать неправоту обоих.

Я решил взглянуть на нее. Но я не помнил, где оставил свою машину. У бассейна? На Марктплац? Дома? Печальное явление — когда приходится использовать чутье сыщика для компенсации собственного старческого склероза. Выручила этикетка на шампуне: он был куплен в аптекарском магазине в Неккарштадте. Я вспомнил, что после завтрака отвез Бригиту домой, на Макс-Йозеф-штрассе, купил там шампунь и пешком через мост Курпфальцбрюкке пошел в бассейн.