Триш посмотрела на Хьюго так, что на этот раз он не сумел сделать вид, будто не замечает ее раздражения. Он провел рукой по лицу:

— Хорошо. Не ешь. Но не подходи к телефону.

Пиппа метнула в него взгляд, исполненный чистой ненависти, однако тихо встала из-за стола, с преувеличенной аккуратностью задвинула стул и вышла, без стука закрыв за собой дверь.

Триш поднялась, чтобы наполнить свою чашку.

— Еще кофе?

Она держала кофейник над чашкой Хьюго, отказываясь отвечать на его нечленораздельное бормотание, пока он не заставил себя посмотреть ей в лицо. Секунды было достаточно: Хьюго увидел в глазах Триш боль и понял, что это его вина.

— Вчера… — начал он.

— Это не мое дело, — натянуто сказала Триш.

— Нет, я не должен был говорить то, что сказал.

— Ты расстроен. Это понятно. — Однако сомнений не было: она не понимала и не прощала его.

— Это было жестоко.

Когда он вчера вечером возвратился домой, Триш была расстроена, взволнована, она хотела знать, где он провел день. Хьюго вспыхнул и ответил, откровенно пренебрегая ее чувствами:

— Коротал часы в морге. — Он сказал так специально, чтобы ранить, но выражение ужаса на ее лице напугало его. И было уже бесполезно объяснять, что найденная женщина — это не Клара; он хотел причинить боль Триш, и она знала это.

— Триш, прости, — сказал он, накрывая ее руку своей.

Она собиралась ответить, но тут открылась кухонная дверь. Вошла Пиппа в школьной форме, бледная, с решительно сдвинутыми бровями. Волосы схвачены простыми синими ленточками. Единственным напоминанием о печальном дне рождения были крошечные дырочки от значков на лацканах ее блейзера. Девочка внимательно посмотрела на них, и Триш, слегка покраснев, мягко высвободила свою руку.

— Ты отвезешь меня в школу? Пожалуйста, Триш. — Она сказала это с достоинством, изо всех сил стараясь удержаться от слез.

Триш посмотрела на Хьюго. Он беспомощно пожал плечами.

— Я думаю, тебе лучше остаться дома, детка, — мягко сказала Триш. — По крайней мере, до конца выходных.

Пиппа стиснула зубы — точно как отец. Они не смотрели друг на друга.

— Я хочу пойти в школу. — Девочка казалась спокойной, но в любую секунду могла расплакаться или закричать — так была внутренне напряжена.

— Но почему, моя хорошая?

Зазвонил телефон, и Пиппа даже подпрыгнула, издав короткий встревоженный возглас.

Секунду, не более — меньше, чем заняло одно биение сердца, они втроем пожирали взглядом телефон. Спустя показавшееся бесконечным мгновение Хьюго рванулся через комнату, опрокинув стул, оказавшийся у него на пути.

— Не забудь, что говорили полицейские! — закричала Триш. — Сохраняй спокойствие. Скажи им, что хочешь поговорить с Кларой.

Пиппу била дрожь, и Триш прижала ее к себе обеими руками, в то время как Хьюго поднимал трубку.

Эмоции сменялись на его лице с такой скоростью, что было трудно отделить одну от другой. Надежда и страх вначале, чуть позже разочарование и наконец досада.

— Я не могу сейчас об этом думать! — В паузе, пока он выслушивал собеседника, он посмотрел на Триш и прошептал: — Моя секретарша.

Пиппа уткнулась в грудь Триш и зарыдала. Продолжая телефонную беседу, Хьюго сказал:

— Он заставил меня ждать? Так пускай теперь сам подождет несколько дней.

Голос секретарши зашелестел в трубке. Выслушав, Хьюго разозлился:

— Хорошо, если он не может ждать, скажи ему, чтобы катился куда подальше! — И с остервенением швырнул трубку на рычаг.

Триш вытерла слезы Пиппе и сказала, целуя ребенка в лоб:

— Поднимись на минутку наверх. Я скоро приду.

Хьюго еще немного постоял, с негодованием разглядывая телефон, потом двинулся, чтобы поднять стул, бросил его на полпути и раздраженно пнул ногой. Сел и закрыл лицо руками. Триш подняла стул и устроилась напротив него, выжидая подходящий момент, чтобы заговорить.

— Ты совсем не помогаешь нам, Хьюго, — осторожно начала она.

Он обиженно взглянул на нее:

— Я делаю что могу, Триш.

— Исчезая на весь день? Бросая Пиппу, бросая нас обеих, чтобы бороться со своим горем в одиночестве?

Хьюго не отвечал, и Триш сердито покачала головой. Ей показалось, что он раскаивается и готов объяснить свое поведение накануне днем, но он упрямо сжал челюсти.

— Я делаю только то, что необходимо, — отрезал он.

— Тогда попытайся уладить свои дела с Мелкером. Если тебе наплевать на себя, позаботься о своем ребенке.

Здания, расположенные вдоль главной дороги, тянувшейся через Баутон, напоминали приморские шале во влажный зимний день. Рейнер медленно ехала по улице, выискивая глазами номера, в надежде заранее увидеть дом мисс Келсолл, чтобы не пришлось давать задний ход.

Туман обосновался на серых участках необработанной земли между зданиями, белел во впадинах, где буйно росла ежевика и мусор, зацепившийся за ее шипы, трепетал на зимнем ветру, медленно распадаясь, чтобы весной потеряться в путанице новой поросли.

Рейнер сбросила скорость почти до минимума, не повернув головы в сторону автомобилиста, который, нажимая на клаксон, пронесся мимо. Три семь пять — вот он, этот дом, бунгало, недавно окрашенное в белый и светло-голубой цвета. Деревянные рамы рассохлись от времени, подъездная асфальтированная дорожка вся в рытвинах, там и сям торчат пучки травы, теперь желтой и поблекшей, но сад выглядит хорошо ухоженным. Лужайка перед домом аккуратно подстрижена, а высаженная квадратом буковая живая изгородь создает видимость уединения, отделяя дом от расположенных с обеих сторон зданий и от шоссе. Рейнер представила себе хозяйку — женщину, которой едва удается сводить концы с концами, но привыкшую соблюдать приличия.

Из дома доносилось гудение пылесоса. Рейнер позвонила и подождала. Ага, из-за воя пылесоса ее звонок попросту не слышен! Тогда она стала настойчиво стучать, пока дверной молоток не наполнил грохотом весь дом. Пылесос замолчал. Рейнер постучала еще раз и отступила на шаг.

Она ожидала увидеть женщину постарше, а Марджори Келсолл не было и сорока. У нее были короткие, начинающие седеть волосы, напоминающие парик — чистые и ухоженные, но странно безжизненные.

Сильной рукой мисс Келсолл придерживала дверь — так, что был виден только клин бледно-кораллового ковра в прихожей. Казалось, она хочет поскорее расстаться с гостьей и закончить уборку.

Сэл показала удостоверение:

— Мне надо поговорить с вашим братом.

Мисс Келсолл вздохнула:

— Проходите. — Она провела Рейнер, огибая пылесос, мимо семейных фотографий в рамочках на кухню. — Если можно, постарайтесь закончить разговор побыстрее, в десять часов мне надо быть на работе.

— Где вы работаете? — спросила Сэл.

Мисс Келсолл повернулась, ее небесно-голубые глаза внимательно изучали лицо Рейнер.

— Зачем вам это знать? — По-видимому, мисс Келсолл решила занять оборонительную позицию.

— Пытаюсь завязать разговор, — как можно более благожелательно ответила Сэл.

В кухне все было чисто, вымыто и вытерто, никакой посуды в сушилке, на стене — безупречно белое кухонное полотенце. Средство для мытья посуды убрано с глаз долой. Шкафчики для посуды старые, но, благодаря усердной заботе, хорошо сохранившиеся, с дверцами ярко-зеленого цвета и кремовыми перегородками. Окна так и сияли на свету, низкое зимнее солнце не могло высветить ни единого пятнышка на стеклах.

Мисс Келсолл молчала, вынимая тарелку, раскладывая на ней бисквитное печенье и быстрыми, точными движениями разливая кофе. Несмотря на плотное телосложение, она двигалась с непринужденной и плавной грацией.

Поворачиваясь к столу с наполненными кофейными кружками, она поймала на себе взгляд Рейнер. Сэл редко краснела, но под прямым пристальным взглядом мисс Келсолл почувствовала, как загорелись щеки.

Мисс Келсолл поставила кружки на стол и жестом пригласила Рейнер сесть:

— Так вы хотите знать, где Брайан?

Рейнер ждала.