— Вы совершенно свободны в своих действиях, мистер Паскаль, — сказал Бартон. — Поступайте так, как находите нужным.

Хьюго метнул в его сторону уничижительный взгляд.

Он думает, что я его обманываю, решил про себя Бартон, он мне не верит.

— Миссис Паскаль должна вернуться домой целой и невредимой — вот результат, которого мы добиваемся, — повторил он.

— Что ж, будем надеяться, что вы добьетесь вашего «результата», сержант, — едко процедил Хьюго.

Бартон увидел, как за его спиной группа наблюдения натягивает на улице холщовый тент.

— Есть ли у вас…

Дверь распахнулась, прервав его на полуслове, Бартон как раз собирался попросить фотографию Клары Паскаль. На пороге стояла Пиппа в черных, низко сидящих на бедрах брюках в обтяжку и коротеньком шерстяном топе ярко-зеленого цвета. У нее был растерянный вид.

— Зачем им понадобилась моя одежда? — В ее голосе звенела паника, лицо побледнело как полотно.

Хьюго Паскаль присел рядом с дочерью на корточки:

— Они считают… — И растерянно замолчал, не находя подходящих слов.

— Мы ищем улики с помощью микроскопа, — вмешался Бартон. Он разом понял: сама мысль о том, что одежда девятилетней девочки понадобилась полицейским экспертам для поисков волокон, волос, частичек кожи похитителя его жены, кажется мистеру Паскалю невыносимой.

— Но я ничего плохого не сделала, — запротестовала Пиппа.

— Нет, дорогая, конечно нет! — Хьюго порывисто прижал ее к себе. — Одежда нужна для того, чтобы ученые дяди смогли найти… улики, — выговорил он, ухватившись за слово Бартона. — Тогда они отыщут нашу мамулю.

Пиппа высвободилась из объятий отца и серьезно заглянула ему в лицо:

— А моя вторая школьная юбка грязная, — с вызовом сказала она. — Что я надену завтра?

Улыбка Хьюго скорее походила на гримасу отчаяния.

— Мы потом что-нибудь придумаем.

Девочка упрямо нахмурилась. Она не желала оставлять важные вопросы «на потом».

Хьюго вздохнул, и все его массивное тело содрогнулось.

— Завтра ты можешь понадобиться мне здесь, — сказал он наконец. — И если ты решишь все равно пойти в школу, мы с тобой попробуем вместе разобраться, как работает стиральная машина, хорошо?

Некоторое время девочка обдумывала это предложение, затем, не до конца убежденная, кивнула:

— Ладно.

Пиппа ушла, однако Хьюго продолжал сидеть на корточках, будто ему было трудно заставить себя встать. Неохотно поднявшись, он отошел к книжным полкам в дальний конец комнаты.

— Вы, кажется, об этом хотели попросить? — Хьюго протянул Бартону фотографию в рамке.

У Клары Паскаль было симпатичное, овальной формы лицо, обрамленное непослушной массой темно-каштановых кудрей.

— Какой удивительный цвет лица! — восхитился Бартон.

— Летом ей приходится носить шляпу, иначе она вся покроется веснушками. — Хьюго запнулся, смутившись прозвучавшей в его голосе интимности.

Бартон снова посмотрел на фотографию. У Клары было открытое дружелюбное лицо, выражение лица женщины, которая редко сердится и любит хорошую шутку.

— Как вы думаете, как она себя поведет, мистер Паскаль? — спросил сержант. — Я имею в виду — она будет бороться?

Хьюго забрал у него фотографию и впился в нее взглядом, демонстративно избегая смотреть на пакет с одеждой, лежавший на диване.

— Она будет с ним разговаривать, — уверенно заявил он. — Попытается заставить его встать на ее точку зрения. Спор, полемика — это для нее игра, предлог, чтобы продемонстрировать свои ораторские способности… — Он замолчал на полуслове. — Нет, это прозвучало так, будто я ее критикую. Я совсем не это хотел сказать. Я хотел сказать, что Клару не так-то легко запугать. Но и назвать ее бесчувственной тоже нельзя, — поспешно добавил он. И опять оборвал себя, следя за выражением лица Бартона. — Я пытаюсь нарисовать как можно более четкую картину. — Тон Хьюго сделался воинственным, будто он в чем-то оправдывался. Он пожал плечами, затем выдавил невеселую улыбку. — Боюсь, я несправедлив к ней. Видите ли, я пытаюсь сказать вам следующее: если Клара почувствует, что ей удается уговорить похитителя отпустить ее, она это сделает.

Если у нее получится, подумал Бартон. Если он согласится ее отпустить.

Какая она тяжелая! Впрочем, чему тут удивляться? Ему ведь знакомо выражение «мертвый груз», и у него даже была возможность убедиться в его точности. Он поставил фургон на обочине дороги, собираясь внести Клару в дом на руках — так, как это проделывают в мелодрамах: ее голова покоится на изгибе его локтя, обнажая трогательную уязвимость молочно-белого горла. Да только вот нести женщину совсем не так просто, как хотят показать киношники.

Ее тело согнуто, она не будет ровно лежать на его руках, к тому же она слишком тяжела. Он выходит из фургона на мшистую дорогу. Вокруг никого, эта дорога заброшена, как он и рассчитывал, когда выбирал дом с максимальными предосторожностями.

Похититель хватает Клару за лодыжки и вытаскивает из фургона. В борьбе ее волосы растрепались, они шлейфом волочатся за ней, собирая с пола частички пыли и грязи. Достигнув кромки борта, ее ноги падают. Он заглядывает ей в лицо. Возле носа появился коричневатый кровоподтек. Через некоторое время он потемнеет, нальется, станет синевато-лиловым.

Его вдруг захлестывает волна ненависти — черная, отвратительная, необъяснимая. Он вцепляется в лацканы ее пальто и тянет к себе. Голова женщины откидывается назад с внятным стуком. С минуту он стоит в нерешительности. Едва различимое биение пульса на сонной артерии сводит его с ума, нужно совсем немного, чтобы завершить работу.

Но ведь он не за этим ее сюда привез. Не сейчас. Многое нужно закончить.

Он еще некоторое время пристально смотрит ей в лицо. С глазами и ртом, скрытыми под клейкой лентой, оно выглядит пустым и бессмысленным. Похититель подносит ладонь поближе, так близко, что ощущает едва различимое тепло Клариного дыхания, прерывистыми толчками вырывающегося из ноздрей.

Однако его останавливает вовсе не жалость. И не сострадание. Клара Паскаль не достойна ни того, ни другого. Он и так потратил немало усилий, чтобы привезти ее сюда, в эти камыши; так пускай она за все заплатит — и побольше. Он не убил ее только по одной причине: она не заслуживает безмятежной смерти. Пусть сначала все узнает.

С десяти часов утра на втором этаже Музея полиции, примыкавшего непосредственно к полицейскому участку на Дива-стрит, работали электрики: тянули кабель, ставили розетки. Расположенное над музеем помещение отдали в распоряжение Лоусона и его команды, состоящей из восьми человек. Сейчас эти счастливцы в поте лица волочили сюда свои собственные столы и стулья из грузового фургона, припаркованного у старого здания отделения полиции. Лоусон встретил на лестнице довольно хрупкую на вид женщину-констебля. Она тащила диапроектор и в ответ на предложение инспектора помочь ей только рассмеялась.

Персональные компьютеры, телефоны, факс следовали в торжественной процессии. Картотечные ящики и другие тяжелые предметы предоставили заботам профессиональных грузчиков.

Приехавший Бартон застал такую картину: два столяра вносили большую белую доску через боковую дверь, ведущую к музею.

— Куда ставить, босс? — спросил старший.

— Тащите на второй этаж, — ответил Лоусон, направляя их взмахом руки. — Идите на шум и увидите сами. — Он прижался к стене, пропуская рабочих.

Бартон подошел к инспектору, прижимая к себе целую охапку мешков с вещественными доказательствами.

— Одежда девочки? — спросил Лоусон.

Бартон кивнул. Каждый предмет одежды был сложен в отдельный мешок. Сара Кормиш тщательно свернула и сложила в мешок также лист оберточной бумаги, на котором стоял ребенок.

— Она пошла с констеблем Кормиш в кабинет для допросов, — добавил сержант.

— Хорошо. Отдай это офицеру, отвечающему за хранение вещественных доказательств, а он примет меры, чтобы криминалисты все забрали. Фотографию Клары размножили?