— В агентстве должны будут сообщить об этом клиенту, и тогда Паскаль будет знать, что мы следим за ним. Считаю, что нужно продолжить наблюдение — так мы узнаем больше.

— Логика в этом есть, но если мы будем просто наблюдать, как бы нам не пришлось расследовать убийство, а не похищение.

— Я учту ваше мнение, инспектор.

У Лоусона было предложение по поводу развития расследования, но он понимал, что Макатиер вряд ли с ним согласится, а размолвка только усложнила бы им обоим работу. Он еще раз внимательно взглянул на схему, пытаясь разглядеть связи, которых ранее не заметил.

Рейнер сидела на диване в квартире Тристрама Паркса, расположенной на первом этаже, — здание находилось меньше чем в половине мили от дома Лоры. Это задание было более приятным, чем посещение Марджори Келсолл: окна квартиры Паркса выходили на разбитый позади дома сад, который граничил с парком Гровенор. Сама квартира была задумана проектировщиком яркой, просторной, наполненной воздухом, но привычка Паркса копить всякий хлам ставила под угрозу этот эффект. Каждый дюйм площади на полках был заставлен бесчисленным количеством нагроможденных в беспорядке ракушек, камушков, перьев — таким пляжным мусором мог бы дорожить разве что десятилетний мальчишка. Открытки, выцветшие и пожелтевшие от времени, подпирали книги в мягких обложках, которые были втиснуты на полки, сложены вертикально, боком или любым другим способом, которым только возможно, книги загромождали столы, были сложены поверх наваленных на пол гор старых газет и журналов.

— Лора всегда платила за четыре недели вперед, — сказал Рейнер домовладелец. — Ей не нравилось сидеть каждый четверг дома, ожидая, что я позвоню.

— Почему, вы не знаете?

Паркс усмехнулся, показывая пожелтевшие от курения травки зубы:

— Лоре вообще не нравилось сидеть дома. Она была компанейской девчонкой.

— Она приводила к себе мужчин?

— А если и приводила?

Тристрам стряхнул пепел в морскую раковину и уставился на Рейнер, усмехаясь. Сэл ответила на взгляд и подумала, что она, пожалуй, погорячилась в отношении его возраста, прибавив лет, наверное, десять. Да, кожа на лице была серой и в морщинах — Паркс явно не отказывал себе в удовольствии побаловаться наркотиками, но глаза были ясными и умными. И взгляд его бросал вызов ее жизненным ценностям, ее убеждению, будто она обладает исключительным правом судить других. Паркс приподнял брови, и озарившая Рейнер догадка заставила ее воскликнуть:

— Не может быть! Вы и девятнадцатилетняя девочка?

Он улыбнулся:

— Это совсем не то, что вы думаете.

— Да? — удивилась Рейнер. — И что же я думаю?

— Грязный старик завалил девчонку, достаточно молодую, чтобы быть его дочерью, в обмен на возможность несколько недель не платить за квартиру.

Она почувствовала уважение к этому человеку: у него явно не было никаких иллюзий ни в отношении возраста, ни своей физической привлекательности.

Паркс глубоко затянулся и поглядел на Рейнер сквозь дым, прищурив глаза.

— Лоре нравились мужики помоложе, — сказал он, — их сила и энергия. Хотя мужчины постарше ценят женщину не только за то, как она выглядит, но и за то, что она есть, и к тому же не спешат удовлетворить свои потребности.

Рейнер никак не могла решить, оправдывается он или пытается к ней приставать?

— Вы хотите сказать, что Лоре было не важно, с кем она трахается, — уточнила она.

Паркс поморщился:

— Подобные суждения несколько устарели, вдобавок они неточны. Лоре нравился секс, это приносило ей удовольствие, а она приносила удовольствие другим. Что в этом плохого?

— Когда она уехала? — Рейнер подозревала, что если вступит с этим человеком в дискуссию по вопросам этики, то в результате станет отстаивать точку зрения, которой сама не всегда придерживается.

Паркс нахмурился, почесывая пальцем бровь и роняя пепел на брюки:

— Сразу после суда. Она была так напугана, что не могла встречаться с парнями после… — Он пожал плечами. — После того, что с ней произошло.

— Вам известно, куда она уехала?

Он покачал головой.

— Я думала, вы были близки.

— Не настолько… Однажды я приехал туда, а квартира пустая.

Рейнер сунула блокнот в карман пиджака, и Паркс сказал:

— Если вы ее найдете, дадите мне знать?

— Скучаете?

Это вышло не очень любезно, и он посмотрел на нее удивленно и немного обиженно:

— Да, я скучаю по ней. И уверен: ей не станет лучше, если она будет прятаться от людей.

— Сэр? — В двери кабинета Лоусона появился сержант Бартон. — Нам только что позвонил Паскаль.

Лоусон набрал в грудь побольше воздуха и осторожно выдохнул:

— Похититель проявился?

Бартон нахмурился:

— Может, и так. Паскаль обнаружил сережку на ступеньках, уверяет, что эти сережки были на жене в день похищения.

— Не нравится мне, что именно Хьюго нашел ее, — задумчиво произнес Лоусон.

— Считаешь, он вытащил ее из шкатулки с драгоценностями и подбросил? — спросил Бартон.

— Не знаю, — сказал Лоусон. — Но мы скоро узнаем. — Он протянул руку к телефону. — Сейчас прикажу группе наблюдения просмотреть видеоматериалы этого утра. Если это сделал Паскаль… — Инспектор замолчал и в ожидании ответа с досадой постучал ручкой по кипе бумаг на столе. — А этот развлекательный комплекс, который проектирует Паскаль… Имя застройщика вроде Мелкер?

Бартон кивнул.

— Выясни о нем все, что возможно. Откуда у него деньги на строительство? Нет ли связей с Касаветтесом? Даже если его жена отоваривается в одном супермаркете с матерью Касаветтеса, я хочу это знать.

Через час они сидели в комнате для совещаний, просматривая эпизод, отснятый группой наблюдения: по подъездной аллее идет почтальон, опускает газеты и корреспонденцию в почтовый ящик Паскаля, чихает, вытирает нос, поворачивается и уходит, исчезая из кадра.

Лоусон перемотал запись: почтальон вновь шел, опускал, чихал…

— Вот! — вскрикнул Лоусон, остановив запись и тыча пальцем в монитор.

— Не вижу я ничего… — Бартон склонился к экрану, отведя чашку с кофе в сторону, чтобы не ошпариться.

Лоусон еще раз перемотал и приблизил изображение:

— Теперь видишь?

Когда почтальон совал в карман носовой платок, оттуда что-то выпало.

— Ты думаешь, это… — с сомнением протянул Бартон.

— Да точно! Это сережка!

Еще пятнадцать минут офицер из группы наблюдения по просьбе инспектора то замедлял, то останавливал изображение, увеличивал, фокусировал… Сомнений не было: это почтальон подбросил сережку.

Глаза Бартона загорелись от нетерпеливого предвкушения.

— Когда мы с ним познакомимся?

Лоусон вытащил кассету и положил ее в футляр:

— Да прямо сейчас.

Кит Дент был все еще в форме. Когда Лоусон и Бартон вошли в кабинет для допросов, он оттянул воротник рубашки и судорожно затянулся сигаретой. Лоусон включил магнитофон и надиктовал все необходимые формальности.

— Итак, вы в курсе, что в любое время имеете право потребовать присутствия вашего адвоката, — повторил он.

Почтальон пожал плечами, но его попытка изобразить беспечность вышла неубедительной.

— Это преступники нуждаются в адвокатах, — сказал он. Его маленькие темные глазки перебегали с одного предмета на другой, лишь на секунду задерживаясь на чем-то в скудно меблированной комнате.

— От кого вы получили сережку? — спросил Лоусон.

— Какую сережку?

В ответ инспектор положил на стол распечатку кадра с видеопленки. Сережка только что выпала у почтальона из платка, бриллиант и рубины сверкнули на свету.

Дент осторожно протянул руку, отдернул и даже со скрежетом отодвинулся вместе со стулом от стола, желая оказаться подальше от компрометирующего изображения.

— Я показываю мистеру Денту фотографию, улику номер ноль один — А один — тридцать восемь семьдесят два, — произнес Лоусон в микрофон. — А теперь потрудитесь объяснить, каким образом вы завладели сережкой адвоката Паскаль?