Внезапно остановившись, Сэм повернулась к Залески:

— Послушай, Адам, ты не очень огорчишься, если я пойду домой?

— Тебя что-то беспокоит?

— Да работа… Прости. Никак не могу от нее отключиться.

— Уверена, что дело только в этом?

Донован разглядела разочарование в его глазах и вдруг почувствовала себя виноватой, из-за того что заговорила о работе. Эта чертова работа! Вечно встает у нее на пути.

— Конечно. Я чудесно провела вечер. Спасибо тебе.

— Хочешь пойти домой — пожалуйста. Я действительно ничем тебя не обидел?

— Да что ты, вовсе нет! — Сэм улыбнулась, стараясь ободрить его. — Правда, причина одна — наше расследование. Я очень сейчас занята, вот и все.

— Понимаю. — Адам медленно покивал. — Твоя работа, видимо, очень для тебя важна. Даже на один вечер не получается отключиться.

Важна? Разумеется, И все-таки Донован ругала себя, что вылезла с этой темой.

— А как насчет одной-единственной рюмочки? — спросил он. — Мой дом на самом деле совсем рядом. Потом я вызову для тебя такси.

Донован колебалась, видя у него на лице нетерпеливое желание, и наконец кивнула:

— О'кей. Всего по одной, это будет чудесно.

Он опять взял ее за руку, и они отправились мимо стены, окружающей большой сад особняка Пицхэнер, и дальше, по боковым прилегающим улочкам, вдоль низких краснокирпичных эдвардианских домов.

Квартал оказался странно безлюдным, навстречу им попалась лишь полная пожилая женщина, закутанная в мешковатый анорак. Она выгуливала маленького коричнево-белого рассел-терьера. Когда они проходили мимо, собачонка подскочила к Залески, начала бегать вокруг его ног, подпрыгивала, лаяла, словно желая поиграть. Им пришлось остановиться.

— Вы что, не можете унять собаку? — закричал Залески вслед женщине, пытаясь отогнать терьера. — Ее положено водить на поводке!

— Простите! — Хозяйка собаки бегом кинулась к ним и подхватила выдирающуюся собачонку на руки. — Обычно Фрэд так себя не ведет.

Она оправдывалась, однако по тону было ясно, что в поведении собаки женщина винит Залески. Она ушла своей дорогой, крепко удерживая под мышкой терьера, все еще яростно сражающегося за свободу.

— Ненавижу собак! — злобно буркнул Адам, как только женщина отошла. Он обмахнул брюки, как бы стирая собачьи следы, взял Сэм под руку, и они двинулись дальше.

— Эта была определенно чересчур резвая, — заметила Донован, желая развеять возникшее напряжение.

Любопытно, как собаки и кошки чувствуют людей, которым они не нравятся. Донован любила собак, да и вообще всякую живность, и ей реакция Адама показалась неадекватно бурной и неприятной. Впрочем, обсуждать эту тему она не собиралась: может, он рос в доме, где было не принято держать животных.

Залески в ответ натянуто улыбнулся, и дальше они шагали в молчании. Через две-три минуты Залески остановился перед невысоким домом на две семьи, похожим на все другие на этой улице, и толкнул невысокую деревянную калитку, придержав ее для Донован. Калитку не мешало бы покрасить, но небольшой садик выглядел ухоженным и аккуратным, даже мусорные баки спрятаны под навес. От дороги сад отделяла высокая, красиво постриженная живая изгородь.

— Вот мы и пришли! — объявил Залески, ведя Сэм по короткой дорожке к входной двери. — Это мой дом!

Закончив разговор с Николой, Тарталья тут же позвонил на сотовый Дикенсон. Она ответила; фоном в трубке Тарталья услышал шум машин.

— Проверь для меня одно имя, — попросил Тарталья.

— А я уже по пути домой, на Хаммерсмитском мосту.

Конечно, ведь уже поздно. Тарталья никак не мог винить Дикенсон, тем более в ее-то положении, однако сейчас совсем не то время, чтобы сбегать домой.

— Кто-нибудь из наших остался?

— Дэйв с Ником только что вернулись. Они проверяли информацию, которую вы мне дали. Извините, я думала, мне уже можно уйти.

— Послушай, это срочно! Думаю, что Адам Залески и есть Том. Позвони им, пусть проверят, работал ли он когда-нибудь в КАП, а если да, то кем.

В трубке повисла напряженная тишина. Затем Дикенсон проговорила:

— Залески… Вы говорите про нашего свидетеля? Про гипнотизера?

— Ну да! — резко ответил Марк — ему было не до длительных объяснений.

— Боже мой! Сэм сейчас как раз ужинает с ним!

— С Адамом Залески? — Сердце Тартальи ухнуло вниз. — Как же… Черт! Где?

— Не знаю. Господи!

— Срочно звони Дэйву и Нику! Мне требуется адрес Залески. Срочно!!! Живет он где-то в Илинге. И пошли туда людей с ордером. Мы должны разыскать его, прежде чем…

Голос у него сорвался при мысли, что может произойти. Слава богу, у него есть мотоцикл. В Илинг он домчится минут за двадцать. Даже за пятнадцать, если повезет…

Донован подождала, пока Залески отопрет дверь, и вошла следом за ним. В доме пахло сыростью и чем-то затхлым, но после холодного вечернего воздуха было приятно тепло. Первое, что бросилось Сэм в глаза, когда Адам включил свет в холле, — большой портрет маслом человека в берете и военном мундире. Похожие портреты она видела в Польском клубе.

— Это мой дед, — пояснил Адам из-за спины Сэм. — В свое время был настоящим героем.

Она обернулась:

— Совсем не похож на тебя. Какой у него свирепый вид!

— Он и был свирепым, — мрачно ухмыльнулся Залески. — Теперь, слава богу, он мертв. И моя бабка — тоже. Это был их дом. Тут я и вырос.

Адам помог Сэм снять куртку и пристроил на прибитую высоко на стене вешалку темного лакированного дерева. Крючками служили рога неведомых маленьких зверушек. В середине тускло поблескивала медная табличка с надписью, но прочитать ее Донован не сумела.

Адам провел ее в небольшую гостиную:

— Располагайся как дома. Сейчас принесу водку.

Донован присела на диван, ей вдруг стало не по себе. Их дом в Туикнеме, где семья жила до того, как Сэм поступила в университет, был похож на дом Залески, но атмосфера в нем царила совсем иная: шумная, безалаберная и веселая. Полно животных, постоянные гости, которые то приходили, то уходили, а в результате — вечный беспорядок и ощущение, что вещи находятся в состоянии непрерывного перемещения. А тут все так чинно и официально: жесткая спинка дивана, резные подлокотники, накидка из дорогого камчатного полотна — в их доме она не продержалась бы на месте и секунды. Выцветшие шторы с туго натянутым ламбрекеном, висящее над каминной полкой зеркало в резных позолоченных завитушках, слишком громоздкое для такой небольшой комнаты, будто предназначалось оно для просторного зала. Тихонько тикают в углу на карточном столике красного дерева часы. В сумеречном свете Сэм почудилось, будто она шагнула в прошлое и в другой мир, не совсем английский. Дом напоминал ей музей, где все предназначено для показа, а не для житья. Неужели Адам здесь вырос и живет до сих пор?!

Залески вернулся с небольшим деревянным подносом в руках. Из серебряного ведерка со льдом выглядывала бутылка с ярко-желтым ярлыком; две рюмки, уже наполненные до краев, запотели от ледяной жидкости. Адам поставил поднос на длинный низкий столик, накрытый вышитой салфеткой; в ее расцветке преобладали бледно-красные и синие цвета, повторяющийся узор изображал что-то вроде герба, очевидно, герба семьи Адама. Он протянул Сэм рюмку, присел с ней рядом, небрежно закинув руку на спинку дивана. Донован вдруг взволновала его близость, она гадала, когда он поцелует ее и собирается ли это сделать.

— Na zdrowie, — пожелал Адам, поднял рюмку и чокнулся с ней. — За тебя, Сэм Донован!

Она улыбнулась, сумев одним глотком одолеть полрюмки. На этот раз Сэм была готова к обжигающему эффекту напитка, он даже доставил ей удовольствие. Остаток Сэм допила медленно, предвкушая новую волну тепла.

— Я понимаю, мне не следует спрашивать, но очень любопытно: как движется ваше расследование? — неожиданно поинтересовался Адам. — Мужчина, которого вы просили меня опознать… он оказался тем самым, за которым вы охотитесь?