Эта Лидия-Калипсо снова великолепно просчитала человеческую сущность – коллекционеры вещей серийных убийц – это воплощение патетического гротеска – в общем-то несчастные и незащищенные люди. К тому лее по своей природе они трусы, которые наверняка смирятся с потерями, скроются и в темноте ночи будут зализывать свои раны.

Я уперся пятками и немного повернулся, чтобы видеть ее.

– Меня мучает один вопрос, Лидия. Как на картинку, которую вы послали в монастырь, попало мое изображение?

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Что?

– Там под слоем краски был рисунок человека, похожего на меня. На дальнем плане виднелась Эйфелева башня. Он был затерт, но лаборатория его обнаружила.

И снова я заметил мгновенную, как вспышка молнии, отрешенность на ее лице, словно перед смертью. Глаза остекленели, рот открылся, дыхание замерло. Через несколько секунд бледность и пустота ушли и лицо ожило. Она уставилась на меня.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Она отвернулась и, подойдя к бару-холодильнику, налила себе апельсиновый сок.

Похоже, Лидия-Калипсо обдумывала мой вопрос, но, не найдя подходящего ответа, решила опустить его как малозначащий. Возможно, так ее извращенная, но удивительно сконцентрированная психика борется с замешательством? Психический механизм дает сбой, тогда как сознание поглощает и анализирует неожиданную информацию, – какая-то форма дисассоциативной дисфункции?

– Откуда взяласькартинка, попавшая в монастырь, – сменил я тему.

Она поставила сок на стойку и взглянула на часы, готовясь к очередному звонку.

– Затея с порезанным на дорогостоящие маленькие кусочки искусством не могла продолжаться вечно, Райдер; это главная причина, по которой я начала планировать мою последнюю игру. Пару лет назад я обратилась к источнику за последними несколькими обрывками, подумав, что и они могут пригодиться.

– Фориер.

– Подкупив за три тысячи охранника в сумасшедшем доме, я сказала, чтобы он стащил у Фориера все, что хоть как-то напоминает живопись. Мой воришка принес несколько лоскутков, оставшихся у Трея со старых времен… Один я послала Мари, второй приклеила над разлагающимся трупом Хейди, еще один оставила в письменном столе Рубина. Но каждый вложенный цент окупился, удерживая вас, Райдер, при деле.

– Выходит, хорошо, что Фориер выжил после побоев, которые вы нанесли ему там, в Париже.

Она постучала себя по виску, месту, где у Фориера был проломлен череп.

– Просто у него оказалась очень крепкая голова. Но вы правы – это хорошо. Я потом его еще использовала – дважды, собственно говоря.

– У вас были его маски, и вы продолжали убивать, Лидия. Верно? Вы должны были это делать.

Она встала из-за стойки и пошла на меня, словно дикая кошка. Я набрал воздуха, ожидая, что она снова прыгнет мне на грудь. Но вместо этого она опустилась на колени и уставилась в мои глаза.

– Вы когда-нибудь видели финальный момент, Райдер? – прошептала она, дыша мне прямо в лицо. – По-настоящему? Ту самую долю секунды, когда можно понять, из чего мы все сделаны? Этот момент выплескивается из глаз, разливается по полу, как грязь, в которой клокочет всевозможное дерьмо. Это поразительно. Но ощутить это может только кто-то особенный, Райдер.

Я отвернул голову, не выдержав ее взгляда.

– На месте своих убийств вы оставляли маски Фориера, – спокойно сказал я, стараясь вновь вернуть ее к бахвальству и увести от темы финального момента.

Лидия положила руку мне на лицо и, вставая, оперлась на него. Она медленно направилась назад к стойке.

– Странные вещи, эти маски. Фориер был потрясающим художником. Блестящий выдумщик. Вы ведь видели фрагменты его работ, что вы об этом думаете, Райдер?

В ответ я мог только пожать плечами.

– Он растерял весь свой талант, – сказала она. – Возможно, тогда, когда мы проломили ему голову. Эти маски были жутко уродливыми. Но они охраняли меня.

Я смотрел в потолок. Ее способность использовать до последней капли другого человека – Гекскампа, девушку в зале суда, Трея Фориера – была просто сверхъестественной. Главная опасность социопатов заключается в том, что, в отличие от остальных людей, они не обременяют себя общечеловеческими задачами повседневной жизни. Они сконцентрированы только на себе и каждой свой клеточкой устремлены на достижение собственных потребностей и целей.

Я следил за тем, как она набирает номер, медленно подносит трубку к уху.

– Алло, мистер Павалхи? Как приятно снова слышать ваш голос…

Через несколько минут она ушла. Я яростно пытался высвободиться, орал в закрывавшую рот ленту. Удерживаемый метлой на спине, я не мог перекатываться по полу Я был немым куском теплого мяса, таким же уязвимым, как голый паралитик среди стаи волков.

Джейкоб Уиллоу вылез из своего грузовичка, и его туфли утонули в песке. На подъездной дорожке и возле дома машины Райдера не было. Уиллоу преодолел десяток ступеней и поднялся на небольшое крыльцо. Он постучал и в ожидании ответа огляделся вокруг. На данном участке прибрежной линии было всего три дома. На востоке стояло большое и причудливое строение. Дома Райдера и его соседа с запада были намного скромнее. Дорогими их делало лишь расположение на берегу моря. Отличное место для жизни…

Уиллоу постучал снова. Тишина. Он спустился со ступенек и пошел вокруг дома, мимо столика для чистки рыбы, байдарки, стола для пикника, затем спустился на берег и глянул вверх, на террасу. В окне, по-видимому, кухни горел свет. Он обошел дом в обратном направлении, надеясь услышать хоть что-нибудь – шаги, звуки радио. Ничего, все тихо. Уиллоу вернулся к своему грузовичку и взялся за телефон, чтобы позвонить Райдеру, но тут вспомнил последние слова детектива: События развиваются слишком стремительно…. мне нужен телефон.

Он вздохнул и бросил сотовый назад в кабину. Он было и сам решил последовать за ним, но подумал: Какого черта, может, Райдер поехал в магазин за чем-нибудь.

Уиллоу захлопнул дверь машины и вернулся к крыльцу. Он надел темные очки, надвинул шляпу и уселся под горячим солнцем южной Алабамы, жалея, что у него нет еще одной сигареты.

Я слышал, как кто-то заглушил двигатель на дорожке перед моим домом; это был дизель – значит, не Гарри и не Денбери. У кого из тех, кого я знаю, был такой автомобиль?

Уиллоу. На его большом «додже» стоял дизель. Разговаривая с ним часа полтора назад, я сказал, что сижу дома и жду информацию. Неужели он занервничал, рванул на паром и приехал на остров?

Похоже, что именно так и должен был поступить старый коп.

Во мне вспыхнула искра надежды, но почти так же быстро погасла. Хотя Джейкоб Уиллоу находился от меня в каких-то двадцати метрах, я не мог подать ему знак, что нахожусь здесь. И что еще хуже: через несколько минут вернется Лидия; что будет, если она узнает Уиллоу?

Замороженная голова Рубина Койла, лежавшая у моих колен, казалось, смотрела на меня с явной насмешкой.

Уиллоу поднялся со ступеньки и потянулся. Нужно было что-то предпринимать, Райдер, вероятно, находился на материке. Ветер чуть не сорвал шляпу с его головы, и он едва успел ее поймать. Уиллоу бросил взгляд на залив и замер: в пяти метрах от берега вода вспенилась и потемнела; пятно двигалось параллельно берегу. Он быстро прошел мимо дома к пляжу, не выпуская из виду темный объект.

Акула, подумал он, разглядев над поверхностью веды спинной плавник, небольшая, сантиметров восемьдесят. Она охотилась в неглубокой впадине у берега, гоняясь за стайкой мелкой рыбешки. Схватила, отступила, снова схватила, оставляя за собой кроваво-серебристый след. Акулы никогда не бывают сытыми, они запрограммированы жрать, не переставая, с самого рождения.

Уиллоу еще с минуту наблюдал за хищницей, пока она не сделала бросок через песчаный вал в сторону открытого моря и не ушла на глубину. Может, она постоянно приплывала кормиться на мелководье, пополняя рацион легкой добычей.