Вопрос застал ее врасплох, и глаза ее испуганно расширились.

– О Господи, нет. А почему вы спрашиваете?

Гарри ушел от ответа.

– Да так, просто подумал вслух. Но эти его сдвигающие земной шар работы, Карла, эта коллекция картин, рисунков и всякой всячины… Вы не знаете, куда она могла подеваться после его смерти?

Руки женщины сжались в кулаки, в глубине глаз загорелся огонь. Она повернулась всем корпусом к Гарри, и голос ее перешел в резкий шепот.

– Я очень надеюсь, что она провалилась под землю и попала прямиком в ад.

На этой оптимистической ноте мы расстались с Карлой Хатчинс и направились на юг, чтобы поделиться своими впечатлениями с Уиллоу.

Когда мы приехали к старому детективу, было уже темно. Дул легкий бриз, и мы, стоя втроем на причале, любовались гладью бухты Мобил. Западный берег представлял собой сплошную цепочку мерцающих огней. Волны ласкали сваи, и лодка Уиллоу мирно постукивала о буферные подушки.

– Хатчинс кое-что видела из творений Гекскампа, – сказал я Уиллоу. – Немного картин, немного текста, немного в комбинации первого со вторым.

– Похоже на то, что нашел я и что Пол продал с черного хода.

– Она немного рассказала нам об их кошмарном образе жизни: секс, абсолютное порабощение, звериные повадки. У Гекскампа была aide-de-camp [15]или, скорее, привратник из преисподней. Ее звали…

– Чейенн Видмер. Она же Калипсо, она же Плачущая Женщина, – перебил Уиллоу. – О ней мало что удалось узнать, но думаю, что, прежде чем закончить жизнь на полу зала суда с пулей сорок четвертого калибра в глотке, она прошла тот же путь, что и другие.

– Какой это тот же? – спросил Гарри.

– Бегство из дому, уход из семьи, где развелись родители, пребывание в среде наркоманов. Это что касается девушек. Там было и несколько мужчин, но все они быстро исчезла; видимо, им было трудно конкурировать с Марсденом.

– Хатчинс сказала, что все взаимодействия между Гекскампом и остальными осуществлялись через Калипсо. Вы говорили нам, что он всегда был крут и невозмутим. Она же нарисовала несколько иную картину. Иногда Гекскамп скрывался у себя в студии и мог пару недель неистово, до умопомрачения творить. Он практически не ел, гадил под себя и буквально разваливался на куски.

Гарри вздохнул.

– Надо же, через тридцать лет то, что он рисовал в своих дерьмовых припадках, продается за тысячи долларов.

– Это только отдельные работы, детектив Наутилус, – сказал Уиллоу. – А коллекция, собранная в одном месте, будет стоить намного больше.

– Сколько, например? – спросил Гарри.

– С полмиллиона, наверное.

Мы одновременно повернулись на гудок со стороны канала, по которому медленно шел сухогруз – большая тень на черном фоне, утыканная огнями, напоминавшими стаю светлячков. Молча следя за тем, как он движется на юг, к выходу из бухты, каждый из нас пользовался моментом, чтобы собраться с мыслями.

Я повернулся к Уиллоу.

– Пол не дал нам ничего конкретного. А есть какая-то возможность связаться с заинтересованными персонами, о которых вы упоминали? Может, кто-то из них обладает более или менее достоверной информацией об этой коллекции, о том, где она сейчас находится?

– Собиратели памятных вещей от серийных убийц – это очень замкнутый круг, – сказал Уиллоу. – Чтобы узнать о ком-то, надо знать кого-то, кто может на них вывести.

– Вероятно, они разбросаны по всей стране, – предположил Гарри.

– В наших краях есть пара коллекционеров, а один из крупнейших дилеров живет в Спэниш-Форт; этого спрута зовут Жиль Уолкотт.

– Вы знаете этого Уолкотта лично? – спросил Гарри.

Уиллоу с досадой пнул ногой столб.

– К нему невозможно подобраться.

– А полиция когда-нибудь им интересовалась? – спросил я.

– Нет ничего противозаконного в том, чтобы собирать предметы, связанные с резонансными убийствами. Уолкотт исправно платит налоги, все открыто и чисто. Он не общается с действующими преступниками, а всего лишь скупает предметы, принадлежавшие людям, которые умерли или сидят в тюрьме, либо вещи с таким туманным прошлым, что его нельзя привлечь за приобретение краденого.

– Как бы мне получить аудиенцию у этого придурка Уолкотта? Скажем, в качестве нового коллекционера.

– Это невозможно. На то, чтобы завести связи в этих кругах, уходят годы.

– На пересечении алчности и денег, – заметил я, – возможно все. Как можно было бы ускорить это дело?

Уиллоу поднял глаза к небу и задумчиво почесал подбородок.

– Чтобы соблазнить Уолкотта и усыпить его бдительность, тебе нужна классная вещь – идентифицирующая вещь.

– Идентифицирующая?

– Что-то принадлежавшее убийце лично, непосредственно участвовавшее в преступлении на физическом или психологическом уровне. Вы слыхали про Уилли Пейлмаунтина?

Я кивнул. Пейлмаунтин был хищником, блуждавшим по индейским резервациям на юго-западе в сороковых годах. Перед тем как прикончить топориком свою жертву, он одевался в оленьи шкуры, головной убор из птичьих перьев и накачивался мескалином. По фактам его затейливой биографии даже сняли кино.

– Пять лет назад, – сказал Уиллоу, – головной убор из перьев, принадлежавший Пейлмаунтину, ушел больше чем за сто тысяч. Это как раз пример такой идентифицирующей вещи.

– Перья с костюма убийцы? – изумился Гарри. – И люди хотят иметь это у себя дома?

– Нацисты убили миллионы людей, детектив Наутилус, превратили всю Европу в настоящую кровавую баню, а сейчас другие люди со смехом торгуются или обмениваются памятными фашистскими вещицами.

Я подошел к краю причала и в раздумьях уставился в мерцающую темную воду.

– Я смог бы подобраться к нему с чем-нибудь.

– Карсон, – предостерегающе начал Гарри, но потом примирительно добавил: – Мы могли бы вместе что-нибудь изготовить. Подделку.

Уиллоу покачал головой.

– Это практически неосуществимо. Нужно придумать всю цепочку, правдоподобную версию того, как эта вещь к вам попала. Любой мог бы испачкать рубашку кровью свиньи и заявить, что в этом наряде обедал Джефри Дамер. [16]Подделки встречаются очень часто. В этом смысле у Пола был серьезный козырь: то, что он продавал, было снабжено бирками аутентичных вещественных доказательств, заверенными полицейским участком Мобила. Коллекционерам требуется подтверждение властей. Упустите, это, и Уолкотт будет для вас потерян.

– Не ходи туда, Карсон, – сказал Гарри.

– Уолкотту нужна серьезная вещь, – сказал я, – и я найду что-нибудь, что заставит его сердце биться учащенно. Гарантирую.

– Где ты сможешь отыскать что-нибудь в этом роде? – спросил Уиллоу.

– Карсон, нет, – прошептал Гарри.

– У меня есть связи, – ответил я.

Старый коп был достаточно умен, чтобы больше не задавать вопросов. Гарри лишь многозначительно постучал по своей голове и отвернулся, глядя на то, как сухогруз покидает бухту Мобил, растворяясь в безграничной тем – ноте простиравшегося впереди Мексиканского залива.

Я попал к себе в 21:30. На автоответчике меня ждало всего одно сообщение. Нажав кнопку, я услышал, как сначала приглушенно прозвучало два такта композиции Эллингтона, а затем раздался голос Гарри.

Не ходил бы ты по этой дорожке, брат.

Автоответчик щелкнул и выключился.

Я вышел на террасу, где не было даже намека на ветерок. Отгоняя комаров от лица и ушей, я окинул взглядом пляж; в свете высоко стоявшей луны казалось, что песок сам сияет неким таинственным светом. На востоке, у Бловайнов, как бензопилы, вовсю ревели минимум два телевизора. Отмахиваясь от насекомых, я вернулся в дом. Джереми прятал свой мобильник способом, выработанным многими поколениями заключенных. Я набрал его номер с переадресовкой на голосовую почту.

– Джереми, перезвони мне, – сказал я в трубку, сел и прождал семнадцать минут.