– Нет, – прервал ее я. – Не извиняйся перед ним. Это была отвратительная выходка. Давай сюда Фориера, Джереми. Я сказал НЕМЕДЛЕННО!

Он выскользнул от меня и, отбежав в сторону, прислонился к стене. Сделав вид, что полирует ногти о свою рубашку, он нараспев затянул:

– Я встретил репортершу по имени БиДи с довольно потрепанной киской; чего там у нее только не было – болячки, блохи, колючий ежик после бритья, – но бедный Карсон, увы, не обращал на это внимания.

– Я всегда знал, что в сексуальных вопросах ты так и остался на уровне подростка, – сказал я. – Так мне самому позвать Фориера?

– Он не придет, пока я его не приглашу, – сказал Джереми, не поднимая глаз и продолжая заниматься своими ногтями. – А я этого делать не стану. Забирай свою шлюху, раздающую пощечины, и сваливай отсюда, Карсон. Возможно, тебе удастся отодрать ее где-нибудь на пристани.

Мгновение я смотрел на него, а потом заорал во все горло:

– Охрана! Я хочу рассказать о мобильном телефоне!

Глаза моего брата испуганно уставились на меня.

– Что ты делаешь? – прошипел он.

– Попрощайся со своим телефоном, Джереми.

Дверь открылась, и в комнату заглянул охранник.

– Вы звали, мистер Райдер?

– Я тут обратил внимание на одну вещь и хотел бы… – Сделав паузу, я вопросительно посмотрел на брата.

– Попросить в нашу компанию нашего хорошего приятеля мистера Фориера, – закончил за меня Джереми, переводя безучастный взгляд с меня на Денбери и обратно.

Я кивнул охраннику.

– Нам с мисс Денбери необходимо поговорить с мистером Фориером наедине. Поместите моего брата куда-нибудь в другое место, после того как сюда придет мистер Фориер.

Джереми начал было протестовать, но я жестами показал ему, как набираю пальцем номер на телефоне, затем плотно сжимаю кулак, будто раздавливаю его. Он прекрасно все понял, бросил на меня выразительный взгляд, во ничего не сказал.

– Пойдемте со мной, мистер Риджеклифф, – сказал охранник.

Джереми пошел за ним, но возле Денбери остановился. Она смотрела ему прямо в глаза и не отступила в сторону.

– У меня есть кое-что общее с журналистами, мисс БиБи, – сказал Джереми. – Например, я брал интервью у пяти женщин по поводу возможности занять место моей мамы. И знаете что?

Денбери вопросительно подняла бровь.

– Что, мистер Риджеклифф?

Он ухмыльнулся.

– Все они получили эту работу.

Он отвернулся и пошел к двери, но затем снова притормозил, чтобы улыбнуться Денбери.

– Я бы с дорогой душой взял интервью у вас,мисс ФиФи. Глубоко и тщательно. Если я когда-нибудь окажусь поблизости, уж поверьте, я обязательно к вам загляну.

С этими словами он вышел.

Денбери подошла ко мне и взяла за руку.

– Он такой разный, Карсон, холодный и горячий, очаровательный и ядовитый. Я, конечно, испугалась, но мне так жаль, что я ударила его. Я была…

– Нормальная реакция, проехали. На угрозу внимания не обращай; он тут пожизненно. А теперь я хочу, чтобы ты настроилась еще немного поговорить по-французски. Я думаю, что у нас уже есть тема для беседы с Треем Фориером.

Вошел Фориер, с любопытством посмотрел на меня и прошел в дальний угол. Некоторое время он изучал стену камеры Джереми, потом принялся дирижировать своим невидимым оркестром.

Интересно, что он слышит? – подумал я.

Прежде чем Дженкинс закрыл дверь, я взял из коридора свое пляжное полотенце. Когда я развернул его на полу, слегка зашуршали уже подсохшие полоски картины. Я стоял над этой странной мозаикой со скрещенными на груди руками. Фориер скосил глаза на полотенце, потом снова отвел их в сторону.

– Они пытались, убив вас, убить ваше искусство, так ведь, Трей? – тихо спросил я. – Гекскамп и его компания. Они бросили вас умирать. Но вы выжили.

Его рука в воздухе нерешительно дрогнула.

– Я знаю, что в Париже это были вы, Трей, – сказал я. – Тот самый замкнутый художник. Как человек, проведший в этой стране более тридцати лет, вы, Фориер, наверняка успели освоить английский и, возможно, знаете его не хуже своего родного языка.

Движения Фориера стали механическими, он определенно прислушивался к тому, что я говорю.

– Вы никогда лично не оскорбляли Гекскампа, его, скорее всего, унижал ваш талант. Они избили ваше тело, проломили висок, раскрошили скулу, потом украли ваши картины.

Рука Фориера дернулась к изуродованному лицу, затем безвольно упала вниз. Он закрыл глаза, словно принимая для себя болезненно важное решение. Через мгновение он подошел к остаткам изорванной картины и упал перед ними на колени.

– Сложите эти кусочки для нас, мистер Фориер, – попросила Денбери. – Я говорю по-французски. Если вы захотите поговорить… Пожалуйста, поверьте, что мы пришли сюда как ваши друзья. Нам важно услышать вашу историю. S'il vous plaît, croyez-vous que nous sommes ici comme les amis, pour entendre votre histoire.

Фориер посмотрел на Денбери и кивнул. Он принялся составлять полоски, словно выкладывая картинку-загадку.

–  Marsden avait un trou dans lui.…

Фориер говорил медленно, слова давались ему тяжело, как человеку, очнувшемуся от состояния транса. Денбери переводила.

– У Марсдена внутри была дыра, и он думал, что мои картины заполнят ее.

–  Je suis venu aux Étais Unis après huit mois.…

– Я приехал в Америку через восемь месяцев. Один из его монстров был из этих краев. Я оказался прав; они находились неподалеку, на ферме.

–  Cet aurait été impossible simplement de marcher dedans et retirer mon travail.…

– Просто забрать мои работы было невозможно; люди, окружавшие Марсдена, разорвали бы меня на части. Поэтому я сказал Марсдену, что он великий художник, а я – жалкий муравей в его тени. Я сказал: «Марсден, Бог сберег мне жизнь, чтобы я мог приехать в Америку и поучиться у тебя». Я принес ему цветы и целовал его ноги. Они пахли так же, как сыр камамбер.

Фориер складывал фрагменты картины, и я не мог оторвать от нее глаз. Большинство полосок подходили друг к другу, и я догадался, что каждая его маска – это четвертая часть полотна.

–  Je те suis renseigné sur mon art, le faisant semblant un momentané a pensé,…

– Я спросил Марсдена о моих похищенных работах «А что стало с холстом, который я нарисовал много лет назад? Он попал в хорошие руки? Могу ли я его увидеть?» Он рассмеялся и сказал, что спит на нем. Сначала я понял это как шутку, но он действительно разрезал мою картину на лоскутки, чтобы набить ими свою подушку для постели в студии. Он надругался над моей работой, он спал с ней. Грабеж и изнасилование. Более крупные работы и эскизы он выдавал за свои.

Я выразительно посмотрел на Денбери, приглашая оценить тонкое психологическое наблюдение Фориера. Он продолжал вносить порядок в хаос, добавляя более мелкие кусочки к тому, что теперь оказалось картиной площадью около квадратного метра. Были там и пробелы: то ли что-то не сохранилось, то ли было потеряно в воде.

–  …une dépendance, une structure pourrissante. Marsden lavait appelé mon «stage».…

– Меня не было там, где он выставлял мои работы как свои собственные. Я должен был жить подальше от всех остальных, в развалюхе, стоявшей отдельно. Мне не разрешалось контактировать ни с кем, кроме Марсдена и… женщины. Марсден называл мое существование «интернатурой». Но постепенно я завоевал его доверие, и мне иногда даже позволяли пользоваться студией. Но я никак не мог придумать, как вызволить мою картину, чтобы этого не заметили. Потом появилась идея: папье-маше. Я использовал полоски от своей картины, чтобы дела маски, заменяя их в подушке обрывками холста и бум Я надеялся спасти мою картину от той жалкой жизни, которую она вела.

– … J'ai fait les masques laids et déformés.…

– Я делал маски уродливыми и бесформенными. Я вклеивал в них осколки стекла. Никто не хотел прикасаться чудовищам, тем более воровать их. Однажды Марсден сказал: «Забери эти уродливые вещи, Фориер, и держи их у себя». В душе он радовался, что я делаю такую мерзость, показывая тем самым, что у меня нет таланта. Этот чванливый маленький павлин не понимал, что настало мое время для шуток: я лепил свои маски с тех, кто украл мои работы.