– Узнайте, что он может сказать о психическом состоянии Гекскампа.

Денбери изливала на старика свои познания во французском, а я чувствовал себя полным идиотом. В Мобиле в подобном случае я бы следил за глазами, мимикой и жестами отвечающего человека, чтобы понять его реакцию на отдельные слова и фразы. Сейчас же такой возможности у меня не было, поэтому я вслушивался в голос Денбери, французский вариант которого напоминал мелодичный звук горного ручья, перекатывающего мелкие камешки.

–  Ceci est fini! [42]– прокаркал кто-то позади нас.

В комнату вошла мадемуазель Бадантье, и стук ее высоких каблуков по деревянному полу был похож на последовательно раздающиеся выстрелы.

–  Fini! – Она хлопнула в ладоши и быстро заговорила с Денбери.

– Нас гонят отсюда в три шеи, – переводила мне Денбери. – Она считает, что мы утомляем ее брата.

Я поднял вверх два пальца.

– Пара минут, – попросил я у Мими. – Пожалуйста.

Женщина скрестила руки на груди и прорычала:

– Non!

Это попя понял. Она этого не знала, поэтому повторила еще раз.

Я взглянул на старика.

– Еще партию? – спросил я, показывая на нашу шахматную доску. – Шахматы, месье Дюшам?

Глаза старика загорелись радостью.

–  Non, non, поп, – настаивала женщина и, взяв меня под руку, попыталась вытащить из комнаты.

– Мими, – мягко сказал старик. Она замерла и повернулась к нему. Он взглядом указал на дверь. – Quittez la chambre. [43]

Она сверкнула на меня глазами и бросила несколько слов по-французски, но прозвучало это вовсе не как ручеек по камешкам, а как обрушившийся на мою голову камнепад.

– Она вернется через десять минут, – перевела Денбери. – Поторопитесь.

Марсель обновил расстановку на столе, добавив ко всей этой белиберде еще штопор и пустую раковину от улитки. Он заглянул под стол и проверил, нет ли там еще одного паука. Не обнаружив там ничего, он пошел белым пером. Я отреагировал на это наперстком. Он хмыкнул.

– Не раздражайте его. Поиграйте корректно хотя бы пару минут.

– Задавайте вопросы, Денбери. И налейте ему еще вина.

–  Vin? – Глаза старика заблестели, и Денбери щедро наполнила его бокал. Он постучал по стеклу пальцем, улыбнулся Денбери и сказал несколько слов.

– Вот, блин, – возмутилась она.

– Что такое?

– Он хочет, чтобы я раскурила эту чертову трубку.

– Ну так раскурите ее. Вас что, в школе этому не учили?

Денбери состроила гримасу и принялась за дело. Она пыхтела, кашляла, давилась дымом, обливаясь при этом ручьями слез.

– Запах как в преисподней, черт возьми, – выдохнула она. – А на вкус как жареная веревка. – Когда табак наконец обрел нужный жар, она поднесла трубку к его лицу.

Он замахал ладонью, подгоняя дым к своему носу.

– Ах, l'odeur du ciel.

Пока мы с Марселем обменивались ходами, перемещая кнопки; перья и ракушки по всей поверхности стола, Денбери поддерживала со стариком беглый диалог, стараясь в переводе для меня ничего не упускать. Она деликатно не задавала вопросов, пока Марсель думал над ходом, а приберегала их на тот момент, когда он снимал одну из моих фигур и становился при этом более словоохотливым. Это было идеальное использование ситуации, вероятно, в равной степени полезное как для репортера, так и для копа.

Я слушал, задавал встречные вопросы, одновременно стараясь определить старшинство предметов на столе и надеясь оставаться в игре достаточно долго, чтобы Денбери успела задать свои вопросы. Мы, что называется, вошли в ритм, как в танце, и находились сейчас на таком уровне взаимопонимания, какого нам иногда удавалось достичь с Гарри, когда наперед знаешь, как будет действовать твой партнер даже в абсолютно тупиковой ситуации.

Я двинул вперед металлическое перо для ручки, а Денбери продолжала тихо переводить:

– Он говорит, что в работах Гекскампа была голая жизненная сила, но в них не было искусства. Он скорее был иллюстратором, нежели художником. Гекскамп не способен был осознать собственную ограниченность и всех критиков называл лжецами и завистниками.

Мое перо набросилось на его солонку. Денбери слегка запиналась, стараясь быть точной.

– Гекскамп воображал себя roué,плейбоем. Но, опять-таки, он обманывал себя. Он был… был…

Старик что-то буркнул, сомкнул в кольцо указательный и большой пальцы левой руки, а указательным пальцем правой стал тыкать в него. После нескольких таких движений он левой рукой схватил свой правый палец, хихикнул, издав высокий резкий звук, после чего что-то добавил на словах.

Я отразил выпад его скрепки своей пуговицей.

– Переводите же, Денбери.

– Гекскамп был рабом, хм, женской вагины. На публике он делал вид, что доминирует над женщинами, но в интимной жизни хотел, чтобы они доминировали над ним.

– Откуда Марсель об этом знает?

Денбери перевела ему мой вопрос. Марсель коротко ответил, одновременно быстро сжимая и разжимая руки. Я разобрал слово pa-ree. [44]

– Это Париж, здесь сплетничают все, – постарался я угадать его ответ.

Денбери ухмыльнулась.

– Черт. Вы учите язык прямо на лету.

Марсель двинул книжечку со спичками по кругу. Я перепрыгнул ее пипеткой. Он прошептал merde, [45]сбил пипетку своей пробкой и произнес еще несколько фраз.

– Он говорит, что обаяние Гекскампа, его слова, его прекрасное лицо привлекали женщин, как бабочек на огонь Но все эти женщины всегда обжигались.

Ракушка от улитки Бадантье сбила мой огарок свечи.

– О Гекскампа? – уточнил я.

–  Vin, –скомандовал старик.

Денбери подскочила за бутылкой и долила его бокал, продолжая переводить.

– О другую женщину; она позволяла новым женщинам задержаться возле него не более чем на несколько дней в качестве новых игрушек, а затем отправляла их паковать вещи. Это была женщина, которая сама притягивала Гекскампа, как бабочку. Он любил ее огонь и стремился к нему. Она держала его сердце в своих руках, поочередно то целуя, то кусая его. Это сводило его с ума от желания.

Я снял его ластик своей пуговицей. Денбери замерла, повернув голову и напряженно прислушиваясь.

– Кажется, шум лифта. Но десять минут еще не прошли.

– Возможно, метрические минуты у них короче. Спросите про женщину. Кто это была?

Он поставил свой наперсток за моей катушкой и смахнул ее со стола. Мои фигуры стремительно исчезали. При этом он обменялся с Денбери несколькими фразами.

– Она была из крута друзей Гекскампа. Туда входило несколько студентов и несколько человек просто из числа парижских бродяг. Они врывались, как цыгане, воровали, все что могли, а потом разлетались, как опавшие листья.

– Как ее звали, Денбери?

Я встретил его хлебную корку своим стеклом от часов. Он фыркнул, затем поднял колпачок от бутылки с дальнего края стола и уронил его на мое часовое стекло, смеясь и грозя мне своим узловатым указательным пальцем.

–  Échec, – сказал он. Шах.

– Чертов колпачок, – ругнулся я. – Не заметил, как он подкрался.

Денбери повернула голову в сторону двери.

– Шаги снаружи. Мадам зашла и запирает дверь.

– Было ли у этой женщины имя, Ден6ери? Спросите его.

Когда Денбери наклонилась к нему, чтобы задать этот вопрос, дверь открылась и через комнату пронеслась Мими, словно ужаленная пчелой амазонка. Она схватила нас за руки и с неожиданной силой потащила к выходу. Стол качнулся, вино пролилось на пол.

– Как звали женщину? – завизжала Денбери. – Женщину Гекскампа?

Но Марсель уже безучастно смотрел на мокрый пол, видимо составляя план следующей игры. Мими вытолкала нас в прихожую, указывая, сухим длинным пальцем на входную дверь.