Она наклонилась вперед, протянула свою хрупкую руку через стол и накрыла ей мою ладонь:
— Я бы хотела, чтобы ты сказал, что прощаешь меня и самого себя. Чтобы ты пообещал лучше заботиться о себе и снова начать понемногу общаться с людьми. — Лина опять посмотрела мне в глаза, и по ее взгляду я понял, что она говорит искренне.
Я откашлялся.
— Я тебя прощаю. Я также прощаю самого себя и обещаю лучше заботиться о себе и снова начать понемногу общаться с людьми, — сказал я, стараясь как можно точнее скопировать ее тон.
Лина убрала руку и покачала головой.
— Сама не знаю, зачем пришла, — разочарованно заметила она. — Может, надеялась, что на этот раз ты меня услышишь, думала, что ты нуждаешься во мне, в чьей-то помощи. — Она вздохнула. — Мы ведь по-прежнему любим тебя, Франк. Не нужно ненавидеть себя и всех окружающих.
Она встала и скрестила руки на груди.
— Я сейчас уеду, — сказала она. — Но сначала хочу тебе кое-что рассказать — прежде, чем ты услышишь это от других. — Она выдержала паузу. — Я… я встретила другого, Франк. Его зовут Бьорн… он переезжает к нам на следующей неделе… девочки без ума от него…
Я слушал то, что она говорила, наблюдал за ее отчаянными усилиями подбирать слова, каждое из которых становилось для меня подобием маленькой ручной гранаты, обернутой в вату. Отметил некое подобие улыбки, появившейся у нее на губах, когда она произносила его имя. А также ее сожаление, когда оказалось, что предпринятые ею попытки меня успокоить обернулись чуть ли не издевательством.
Внутри у меня как будто что-то взорвалось, полыхнуло пламя, фейерверком рассыпая снопы жгучих искр. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы меня стошнило и при этом изверглись наружу все пылающие внутренности. Собрав все свои силы, я старался сохранять спокойствие. Лицо мое словно окаменело, превратившись в посмертную маску, которая запечатлела все эмоции Франка Фёнса за мгновение до казни.
— Ты слышал, что я сказала? — спросила Лина.
В ответ я отсалютовал ей своим стаканом с виски.
— Поздравляю. — Я залпом допил содержимое.
Она покачала головой.
— Прощай, Франк, — сказала Лина. Голос ее при этом дрогнул, она прикрыла рот рукой, затем резко повернулась и торопливо пошла прочь. Обогнув угол дома, Лина скрылась из поля моего зрения. Чуть погодя стало слышно, как ее автомобиль завелся и отъехал.
Некоторое время я созерцал свой стакан, затем перевел взгляд на сад.
Внезапно пришло желание подстричь траву и, может быть, даже спилить пару деревьев.
Вскоре после «Дружных семей» вышел мой следующий роман — «Медийная шлюха». Я написал его в рекордно короткий срок под влиянием бессильной ярости, которая переполняла меня с того самого момента, как Лина дала мне понять, что я навсегда потерял ее и девочек. Кто-то должен был мне за это ответить. Я убеждал себя, что в конечном итоге во всем виновата Линда Вильбьерг. Дело, разумеется, обстояло не совсем так, однако в тот момент подобное решение представлялось мне логичным. После визита Лины мне уже не за что было ее ненавидеть, так что необходимо было отыскать кого-то другого, чтобы выплеснуть на него всю свою желчь. А ведь именно по вине Линды я изменил своей семье, что, как мне казалось, и стало началом конца.
Вопреки всем моим ожиданиям роману «Медийная шлюха» сопутствовал определенный успех. Несмотря на то что писал я его, в общем-то, скорее для себя, некоторые критики сочли, что он великолепно отвечает духу нашего времени с его культом всевозможных личностей из мира СМИ. Поэтому книга вызвала гораздо больше разговоров, чем она того заслуживала. Сама же Линда Вильбьерг никогда ни единым словом о ней не обмолвилась.
Следующей моей мишенью стал новый муж Лины, Бьорн, отчим моих дочерей.
В романе «Не стоит называть меня отцом» речь идет о педофиле, который ухитряется жить одновременно сразу с несколькими женщинами, и при этом ни одна из них даже не подозревает о существовании остальных. В реальной жизни подобные истории вовсе не редкость, однако каждый раз, слыша их, просто диву даешься, как такое могло произойти. Я же в своей книге пошел еще дальше. Мой главный герой — Бьорн Вибе, он же Бьорн Йенсен, или Бьорн Кристофферсен, как он себя называет, — озабочен поисками все новых и новых одиноких матерей с несколькими детьми, желательно дочками. Причем чем таких женщин больше, тем лучше. Он умеет так ловко втираться в доверие, что в результате потенциальная жертва принимает его ухаживания и отвечает согласием на предложение выйти замуж. Да и что ее может остановить? Бьорн хорошо относится к ней самой и к детям, обладает приятной наружностью и неплохо зарабатывает, являясь, по его собственным словам, странствующим коммивояжером. Однако сразу же после свадьбы его поведение в корне меняется. Он начинает избивать и всячески тиранить жену и детей, превращая их в послушных рабов, безропотно выполняющих его самые изощренные прихоти. Выдуманная им работа дает ему возможность все время разъезжать от одной семьи к другой, причем никто, кроме него самого, не знает, когда он появится или снова уедет. Добившись от несчастных рабской покорности, он не удовлетворяется этим и рано или поздно убивает одну из дочек очередной супруги, как правило под предлогом того, что мать допускает какой-то незначительный промах. Опасаясь за жизнь оставшихся детей, женщина вынуждена покрывать убийцу. В конце концов Бьорна Вибе все же постигает заслуженная кара. Одной из его жен случайно становится известно о существовании у мужа другой семьи. Женщины объединяются и находят других наложниц из гарема негодяя. Общими усилиями им удается заманить Бьорна в ловушку, и в течение целого уик-энда они подвергают его разнообразным пыткам, после чего казнят, также все вместе, по очереди всаживая в него нож до тех пор, пока тело их жертвы не превращается в кровоточащий кусок мяса. В конце книги женщины решают и впредь держаться вместе, чтобы выявлять мужчин с подобными наклонностями и таким же образом расправляться с ними.
Сводить счеты с Бьорном таким образом было делом недостойным, и я надеюсь, что мои девочки никогда не прочтут этот роман. Откровенно говоря, я был бы счастлив, если бы они не прочли ни однойиз моих книг. Для меня это была работа, которой я занимался в том числе и для того, чтобы обеспечивать семью, однако мысль о том, что мои романы рано или поздно попадут в руки дочкам, мне весьма не нравилась. Моим самым сокровенным желанием было, чтобы они гордились своим отцом, однако свой шанс на это я уже давно упустил.
Если бы я и хотел, чтобы они прочли хоть что-то из написанного мной, то исключительно эти самые строки. Может, это помогло бы им лучше понять меня. Однако есть веские причины опасаться, что такой возможности у них не будет.
Линда Вильбьерг была права. Все мои романы — это одна сплошная цепь нападок на окружающих людей. Не стала исключением в этом смысле и моя следующая книга — «Что посеешь». На этот раз настала очередь Вернера. За рассказом о череде жестоких убийств, жертвам которых в той или иной мере воздается по заслугам, я на самом деле скрывал желание уязвить вполне конкретного человека. Вернер, на мой взгляд, вполне заслужил это. Я полагал, что один только эпизод с его приставаниями к Лине во время конфирмации оправдывает мои намерения. Масла в огонь подливало и мое общение с ним, которое, как я видел, было жене крайне неприятно. Мне казалось, что все могло сложиться по-другому, если бы я с самого начала не стал продолжать это знакомство. Поэтому, в соответствии с моим замыслом, в романе он должен был исчезнуть с лица земли.
Лина больше ко мне не приезжала, и я сам приложил руку к тому, чтобы лишиться возможности видеться с девочками. Когда рассматривалась моя апелляция по поводу запрета на посещение дочек, в качестве улик были использованы мои книги. Сославшись на содержащиеся в них многочисленные сцены насилия и очевидную взаимосвязь между отдельными эпизодами романов и событиями в нашей семье, судья, не колеблясь, продлил запрет. Из формулировок полученного мной отказа следовало, что меня сочли невменяемым, хотя напрямую об этом, разумеется, сказано не было.
