Рыжий полицейский хмурит на лорда брови и говорит Фредерику:

— Мы пойдем. — Он кивает в сторону «Амелии». — Нам нужно дать полный отчет о происшедшем.

Я жду, пока они пройдут мимо меня, а потом делаю одно замечание Фредерику, когда тот встает:

— Так остался без ответа вопрос…

Селус плюхается на прежнее место и смотрит на двух полицейских, которые замерли на пороге. Бедняги, они с удовольствием заткнули бы мне рот, но боятся, что я действительно могу поставить их в трудное положение.

— Хорошо, Нелли, — вздыхает Фредерик, — мы все устали, и вы, конечно, тоже. Пожалуйста, сделайте одолжение и скажите, что у вас на уме?

Вот так! Я встаю и иду на выход.

— Нелли! — кричит Фредерик. — Вы же не сможете спать, если не облегчите душу.

Он прав, конечно, но мне хотелось бы, чтобы все эти люди немного попотели, поэтому я останавливаюсь у двери, поворачиваюсь и улыбаюсь им.

— А как насчет мистера Лазаря?

— Лазаря? — переспрашивает Фредерик.

— Это расследование нельзя считать законченным, пока не решен вопрос о мистере Лазаре.

— Какое нам дело до этого Лазаря? — спрашивает рыжий полицейский.

— Мне любопытно знать, где находится этот человек, поскольку фон Райх был найден мертвым в его купе. Если фон Райх, как вы считаете, действительно террорист и если он знал мистера Лазаря настолько хорошо, что застрелился в его купе, я не могу не задать вопрос: не является ли и этот человек террористом и изготовителем бомб? — Перед тем как выйти из общего салона, я произвожу еще один залп: — Не кажется ли вам странным, что никто никогда не видел мистера Лазаря? Мне хотелось бы спросить ассистентку Мердока Чензу, почему она говорила от его имени.

— Ассистентка сошла с поезда, — говорит лорд Уортон. — Я видел, как она сходила на последней станции.

Я развожу руками:

— Вот так вы ловите террористов! Вы дали уйти единственному свидетелю, кто мог бы подтвердить существование человека, которого никто никогда не видел.

Закрыв за собой дверь, я прислоняюсь к ней спиной. Сердце вырывается из груди, во рту пересохло, желудок того и гляди извергнется. Хотя я пыталась говорить твердым, спокойным тоном, меня всю трясет. Но я довольна, что нанесла последний удар.

Бес опять потянул меня за язык, но я испытываю чувство удовлетворения, по крайней мере в данный момент.

Лазарь восстал из мертвых. Вот что сказано в Библии, если в моей памяти правильно запечатлелся тот конкретный урок в воскресной школе.

Я не спала, лежа рано утром в кровати и слушая стук колес, когда вспомнила это имя, и сейчас оно не выходит у меня из головы. Лазарь, восстающий из мертвых, связан с чем-то, что сказал фон Райх на пристани в Коломбо, когда Мердок крикнул какому-то человеку, словно узнал его.

Фон Райх также сказал, что есть лучший стрелок, чем австралиец, и что-то о проблеме с осознанием самого себя в качестве личности и воскрешении из мертвых.

Еще одна мысль сверлит мозг. Если никто не видел Лазаря, кроме Чензы — весьма сомнительного источника, находился ли он вообще в купе?

Я пытаюсь размышлять далее, но мысли путаются. В маленьком помещении, в этом замкнутом пространстве, трудно сосредоточиться, и я решила попытаться снова вызвать Сару на разговор со мной.

Постучав в ее дверь и не получив отклика, я полагаю, что она еще занимается утренним туалетом. Но, подумав, что актриса может просто спать, я открываю дверь — с готовностью принести извинения за беспокойство — и вижу, что ее вещей в купе нет. Божественная Сара либо перебралась в багажный вагон, чтобы спать в гробу, либо нежится в кровати своего любовника. Последнее, на мой взгляд, вероятнее.

И поскольку она наслаждается нежными ласками запретной любви, в то время как я решаю мировые проблемы, симпатии к ней у меня не прибавляется.

В салоне в головной части вагона теперь никого нет, и я направляюсь туда, где достаточно места, чтобы слегка размять ноги. Большинство пассажиров сошли на предыдущей станции, а Сара перебралась в более комфортабельное помещение, так что в вагоне я осталась одна.

Джордж проходит мимо меня с длинным узким футляром в руках. Он улыбается мне, а я смотрю на чехол странного вида.

— Клюшки для гольфа английского лорда. Его проводник просил меня взять их к себе, потому что у них в вагоне нет места. Не представляю, зачем они ему понадобились сейчас в поезде.

— Может быть, он хочет погонять мячи в проходе.

Джорджу эта идея кажется забавной, и, продолжая улыбаться, он идет в следующий вагон через переходную площадку.

Меня тоже удивляет сей необычный предмет багажа. Если лорд Уортон не исцелился чудесным образом, дай Бог ему сегодня хотя бы встать с кровати, но чтобы играть в гольф в поезде…

Я становлюсь коленями на сиденье, опираюсь локтями на подоконник и смотрю в окно, чувствуя себя жалкой и несчастной. Терпеть не могу, когда дела идут не так, как надо, и не удается направить их по правильному руслу.

Поезд идет по холмистой местности, извиваясь из стороны в сторону. На поворотах мне видны передние вагоны, и я бесстыдно смотрю на «Амелию» с надеждой увидеть «персону», едущую в ней. Как и у всех пассажирских вагонов, у пульмана Весткота широкие окна, но мой вагон прицеплен слишком близко к нему, и под таким острым углом обзора мне ничего не видно, зато открывается хороший вид на вагоны, которые ближе к началу состава.

Единственное, что я замечаю в «Амелии», — ящик под днищем вагона, и это заставляет работать мое сознание.

Я настолько рьяно защищала себя как женщину, репортера и человека перед своими оппонентами, что не высказала им одну мысль относительно того ящика, и она потом вылетела у меня из головы. Сейчас же эта мысль снова зашевелилась в мозгу: после того как «мистер Кливленд» взял ключ, ящик стал бесполезным в качестве тайника для бомбы.

Полное осознание данного факта побуждает к немедленному действию. Мне хочется бежать и сказать об этом Фредерику. Но я борюсь с собой, заставляя удержаться на месте, потому что мои мысли окончательно не оформились.

Несомненно, заговорщики должны были сообразить или даже точно знать, что «мистер Кливленд» перед смертью передал ключ мне вместе с необходимой информацией. Бедняга умер у меня на руках, и я не делала тайны из сказанного. Фредерику не потребовалось много времени, чтобы вычислить, у кого оказался ключ, о чем он сообщил лорду Уортону, который мог шепнуть фон Райху или бог весть кому еще. Так или иначе, террористы были в курсе происходящего.

И когда все это случилось, уже нереально было заложить бомбу в багажный контейнер «Амелии» не потому, что заговорщики не могли достать другой ключ, а потому, что теперь элитный вагон окажется, естественно, под пристальным наблюдением. Трудно представить, что кому-то придет в голову подойти к «Амелии» с бомбой в руках, когда два вооруженных полицейских с особой тщательностью охраняют данный объект.

Но вся эта сцена с ключом могла послужить другой цели заговора: отвлечь внимание от истинного места и способа покушения.

И вот охрану предупреждают, что будет попытка взорвать вагон. Она оказалась неудачной, а потерянная шляпа обрекла преступника на разоблачение. И сейчас мнимый террорист благополучно пребывает в мире ином.

Кто-то взмахнул волшебной палочкой и сказал: «Абра-кадабра!» — после чего все могут расслабиться, а любовники — наслаждаться запретным свиданием.

Так в чем же заключается подлинный план? Каким будет оружие убийства — пистолет, винтовка, кинжал, еще одна бомба?

Состав в очередной раз изгибается на повороте, и на один короткий миг в окне я успеваю заметить Сару и ее любовника — мужчину плотного телосложения, с темной бородой. На большом расстоянии я не могу хорошо разглядеть, кто это, но после памятного разговора с Фредериком в его личности сомневаться не приходится. В то же мгновение в голове проносится мысль, что он мог бы стать легкой мишенью для снайпера на земле или даже в поезде. Для стрелка, едущего в другом вагоне с той же скоростью, эта задача выглядит не слишком сложной.