Сердце сильно бьется. Мне не хватает воздуха. Я чувствую жар во всем теле.

Я узнаю симптомы.

Я влюблена до безумия в Фредерика Селуса.

На доске в коридоре отеля написано, что пароход «Ориентал» отплывет в Китай завтра утром в восемь часов.

Надеюсь, это моя последняя ночь в Коломбо. Завтра начнется следующий этап моего путешествия — в Китай. Я засыпаю быстро, устав от дневных событий, но просыпаюсь вся в поту, потому что не открыла балконную дверь.

Встав с постели, я беру одеяло и подушку и устраиваю себе спальное место на балконе в плетеном кресле. Я наслаждаюсь легким ночным ветром и лунным светом, льющимся на землю.

Мой балкон выходит в большой внутренний двор гостиницы. Уже поздно, но гостиничный бар открыт, и мужчины сидят на террасе, наслаждаясь бренди, табаком и тихой беседой.

Знакомая фигура на левой стороне террасы бросается мне в глаза. Я узнаю большую широкополую шляпу Фредерика Селуса.

Слишком темно, чтобы разглядеть его и понять, с кем он разговаривает, но я продолжаю наблюдать, и воспоминание о его особом подарке согревает сердце.

Беседа прерывается, Фредерик проходит через террасу и направляется к входу в здание. Он замедляет шаг под газовыми фонарями, и я вижу, что это действительно Фредерик в своей шляпе.

Человек, с которым он разговаривал, пересекает внутренний двор и идет к выходу на улицу. Когда он оказывается в свете газовых фонарей, я ахаю.

Это моряк с рынка.

Я просила разбудить меня в пять часов и вскоре после подъема выхожу из гостиницы.

Поскольку Сара предупредила меня, что для нее это слишком рано даже подумать о том, чтобы открыть глаза, я отправляюсь одна.

Правда, она спрашивала меня, пойду ли я с ней несколько позже покупать драгоценности, но я ответила, что буду очень нервничать, пока не найду дорогу к пароходу, на котором поплыву в Китай. Поэтому, мол, я хочу выйти пораньше.

На самом деле мне нужно было побыть одной и привести в порядок мысли, кружащиеся в голове.

Фредерик и моряк разыграли на рынке комедию. Они знали друг друга. Но зачем им понадобилось притворяться и обманывать меня?

Что Фредерик сказал тому человеку? «Ты ошибся». Этим охотник предупреждал моряка, что он подошел не к той женщине.

Ему нужно было подойти к Саре.

Фредерик не защищал меня от моряка, а оберегал тайну, скрывающуюся за тем, что они замышляли. И Сара имеет к этому прямое отношение. И ее роль здесь, конечно, ведущая.

Какая же тогда отводится мне? Роль объекта романтического интереса одного из главных действующих лиц? Я должна отводить внимание от сговора, в котором задействованы две звезды? Поэтому меня чуть не прибили на носу «Виктории» как дублершу женщины, занятой на первых ролях?

Но тогда при чем тут многозначительный подарок, который мне сделал Фредерик, — сапфир, растопивший мое сердце?

— Кость, брошенная собаке.

Я говорю так громко, что прохожие на улице оборачиваются и смотрят на меня.

Когда я думаю о Фредерике при дневном свете, когда чувства не господствуют над разумом, все сводится к одному: если бы он не заявил, что лично разговаривал с мистером Кливлендом, мои настойчивые утверждения, что последний был убит на рынке, заслуживали бы доверия.

И опять-таки Фредерик убеждал меня, что он отговаривал Уортона и капитана отдавать меня под арест.

Кажется, Фредерик всячески старается, чтобы я оставалась на виду, под его контролем.

Означает ли все это, что моя роль — стать жертвенной овечкой?

Совершив последнюю часовую прогулку по улицам Коломбо, я иду на причал, где пассажиров уже перевозят на борт «Ориентала».

Фредерик находится там и разговаривает с Уортонами и фон Райхом. Сара прибывает вслед за мной. Я становлюсь в очередь со своими врагами, и мы вместе дожидаемся лодки.

Неизбежная участь репортера, как заметили бы поэтому поводу парни из новостного отдела нашей редакции.

Фредерик поворачивается ко мне:

— Для аутригера слишком ветрено.

Действительно, начал крепчать свежий бриз и по гавани побежали белые барашки.

Все придерживают головные уборы, а то вдруг кто-то бросается в погоню за сорванной шляпой. Глядя на женщин, в их числе на Сару и леди Уортон, отчаянно пытающихся удержать замысловатые сооружения на голове — некоторые с вуалями для защиты от солнца и комаров, — я снова хвалю себя, что взяла простую немодную кепку, не покидающую положенного ей места.

Мое внимание привлекают мужчина и две женщины, выходящие из подъехавшего экипажа, потому что на мужчине необычный наряд: широкополая шляпа, похожая на головной убор Фредерика, в котором тот ходит по джунглям, рубашка, жилет, брюки и сапоги, какие носят, судя по виденным мной фотографиям, фермеры в австралийской глубинке.

В то время как такой костюм, несомненно, считался бы обычной рабочей одеждой на австралийской ферме, на цейлонском причале он выглядит весьма экстравагантно.

Налетает порыв ветра, который чуть не срывает мою кепку и уносит шляпы с многих голов. Лорд Уортон бросается за шляпой ее светлости, а Фредерик наступает ногой на свою, прежде чем она успела упасть в воду и поплыть по гавани.

«Австралиец» смотрит на нас и кричит:

— Эй, привет!

Я не знаю, кого из нас он приветствует, но никто ему не отвечает. Мужчина какое-то время пребывает в нерешительности, словно озадачен или сомневается, потом поворачивается к двум женщинам. Даже на этом расстоянии слышно, как дамы раздраженно спорят друг с другом.

— Как странно одет этот человек: на нем почти маскарадный костюм, — говорю я Фредерику, когда он оказывается рядом со мной и Сарой на паровом катере.

— Вы попали в точку. Мне сказали, что это эстрадный артист. Его зовут Хью Мердок, австралиец, который рекламирует себя в афишах как лучшего стрелка в мире.

— А разве не вы лучший стрелок в мире?

— Может быть, лучший охотник, если вы простите меня за хвастовство, но я всегда был ужасно плохим стрелком. Совсем скверным. Правда. Я подпускаю зверя так близко, что чувствую его горячее дыхание, и только тогда спускаю курок. — Он кивает на группу австралийцев, выгружающих на пирс свои чемоданы. — Я слышал, он также ловит зубами пули, выпущенные из пистолета его женой. Иллюзионистам, выступающим на пароходе, предоставляется скидка на билет, так что, возможно, он даст представление.

— Пусть австралиец выберет для этого время, когда море будет спокойное. А то как будет стрелять его жена? — говорит Сара.

Мне уже не нужно думать, опередила ли меня моя репутация истеричной женщины и главной нарушительницы спокойствия: помощник капитана, проверяющий имена по списку пассажиров, пристально смотрит на меня, когда я называю свое имя. Я могу объяснить это только тем, что кто-то прибыл на пароход раньше и уже успел очернить меня. Скорее всего то был лорд Уортон, хотя, надо признать, в список моих врагов входит не одно его имя.

Мне не хочется коротать время в каюте, поэтому я стою у перил и наблюдаю, как нескончаемый поток пассажиров высаживается из катеров на забортный трап. Когда снайпер поднимается на борт, нетрудно заметить, что враждебность между двумя женщинами вспыхнула снова.

— Его жена и ассистентка, — говорит фон Райх, появившийся у меня под боком. — Та, что по возрасту могла бы быть их дочерью, — ассистентка. Его жена тоже неплохой стрелок, хотя с ним она не сравнится.

— Похоже, что ассистентка чем-то досадила его жене.

Он улыбается и поглаживает торчащие в стороны усы:

— Я слышал, что жена не хочет уступать ей супружеское ложе.

Меня не удивляет, что пассажиры уже начали перемывать косточки австралийцам. Слухи на пароходах распространяются быстрее, чем в светских салонах.

— Говорят, он выдает себя за лучшего стрелка в мире, — сообщаю я фон Райху. — И что он ловит пули зубами.

— Ну, лучшим стрелком его не назовешь. Мне достоверно известно, что однажды он проиграл соревнование в меткости стрельбы.