У страстной Сары нет ничего общего с дельцом Стирлингом Весткотом. Как и фанатичными террористами во всем мире и борьбой за контроль над Суэцким каналом.

— Между ними нет связи, несмотря на имя, — говорю я Генри и Джорджу.

Они оба соглашаются, хотя не знают с чем.

Я сажусь, довольная, что пришла к правильному выводу, и тут вспоминаю, что есть еще один предмет, связанный с «мистером Кливлендом», назначение которого остается неясным.

Когда мои сопровождающие возобновляют разговор, я снимаю ботинок и поворачиваю каблук. Мне в руку выпадает ключ.

— Так что же ты открываешь?

Джордж смотрит на мой ключ и нащупывает кольцо, висящее у него на поясе.

— В чем дело, Джордж?

— Извините, мисс, мне показалось, что у вас мой ключ.

— У тебя есть такой же ключ?

— Конечно. Они есть у всех проводников. Он от багажного отсека под днищем вагона.

О Боже!

Перед прибытием поезда на станцию в пригороде Чикаго я ухожу к себе в купе под предлогом, что мне нужно умыться. На самом же деле я должна побыть одна и кое о чем подумать.

Больше у меня нет никаких сомнений, что открывается ключом «мистера Кливленда»: пока проделывала путь длиной двенадцать тысяч миль, я возила с собой ключ от ящика под принадлежащим кому-то пульмановским вагоном.

Теперь я совсем сбита с толку и не понимаю, в чем его важность.

Почему он был спрятан в скарабее, кажется очевидным: чтобы его можно было передать кому-то скрытно, не привлекая внимания посторонних. Кто бы ни передавал его и кто бы ни получал, эти люди знали, что за ними будут следить, и не хотели, чтобы кто-то видел, как ключ переходит из одних рук в другие.

Но «мистер Кливленд» заметил это, перехватил его и побежал — значит, он этому англичанину не предназначался. И тогда его убили.

Использовать скарабея в качестве тайника — мысль хорошая. Из всех сувениров, что европейский турист может купить на египетском рынке, скарабей находится в числе основных, если вообще не на первом месте, оставляя позади картуши и папирусы с иероглифами. Он не привлек бы к себе внимания.

В моем воображении начинает вырисовываться схема передачи ключа. Человек, который предположительно должен был получить его, европеец — возможно, кто-то с нашего парохода. Конечно, многие пассажиры «Виктории» могли бы отправиться на рынок, но первыми приходят на ум лорд и леди Уортон и фон Райх, и только потому, что я сопровождала их.

Пойти в ту часть рынка предложил лорд Уортон, так как хотел что-то купить для сестры. Но это не значит, что в том месте не находилось с десяток пассажиров с нашего парохода или что передача не могла состояться позднее. Мое внимание привлек заклинатель змей, и я не видела, что делается вокруг.

Но кем бы ни был тот, кто завладел бы скарабеем с ключом, он намеревался ехать с ним в Америку и открыть багажный отсек под личным вагоном Весткота. Но зачем?

Судя по прочитанному мной о Стирлинге Весткоте, маловероятно, чтобы он имел отношение к каким-либо международным заговорам. Весткот гордится тем, что умеет делать деньги, и с политиками контактирует лишь тогда, когда передает им набитые банкнотами конверты, если чего-то хочет взамен. Помимо выкачивания денег из угольных шахт и железных дорог единственная его страсть — это скачки.

Я не имею ни малейшего представления о содержании хранилища под вагоном, но, как бы я ни ворошила мысли и ни сопоставляла факты, дело сводится к одному: если воспользоваться ключом от «Амелии», откроется ящик Пандоры. И это даст толчок чему-то с международными последствиями. Иначе как объяснить махдистский след в данной истории?

Каким-то образом в ней замешана и Сара, но я уверена, что самым косвенным образом. Она чересчур прямолинейна и открыта в своих мыслях и чувствах, чтобы быть участницей заговора. И она не производит впечатления человека, увлеченного политикой. Я уверена: ей безразлично, будет ли Суэцкий канал принадлежать египтянам, англичанам или пришельцам с Луны.

Какие бы таинственные события ни происходили, они имеют отношение явно не к Саре, а к тому важному человеку, с которым она тайно встречается. И как бы я ни старалась, не могу представить себе романтическую связь между ней и Стирлингом Весткотом. Чтобы покорить ее сердце, одних денег недостаточно. Может быть, у Весткота есть сын, вскруживший ей голову? Из дипломатического корпуса?

Теперь я беспокоюсь о Саре. Мне нужно связаться с ней, узнать, куда она направляется и где этот вагон «Амелия». Но как?

Я должна завершить свое путешествие. Так много народу рассчитывает на меня. Уклоняться в сторону я не могу. Черт! Мне позарез нужно время, которого у меня нет.

Джордж стучит в дверь:

— Мисс Блай, вас встречает делегация.

В гостиной вагона столпились весьма приятные на вид люди.

— Здравствуйте, мисс Блай. Я Корнелий Гарднер, вице-президент Чикагского пресс-клуба. Я приехал в Джолиет, чтобы встретить вас и сопровождать до Чикаго.

— Благодарю вас.

До отправления поезда я прошу Генри отправить телеграмму со станционного телеграфа мистеру Бисселу, любезному сотруднику из железнодорожного управления, с кем я встречалась в Окленде. Я прошу его срочно прислать ответ, который надеюсь получить в Чикаго, где будет наша следующая остановка.

До прибытия туда я ответила на все вопросы газетчиков, даже пошутила по поводу своего обгорелого носа и обсудила преимущества путешествия вокруг света в одном платье и с чертовски умной, но своенравной обезьянкой.

Со слезами на глазах я прощаюсь с этими милыми людьми — железнодорожниками, с которыми благополучно и с рекордной скоростью пересекла две трети континента. Поездная бригада и многие десятки железнодорожников на всем пути следования внесли огромный вклад в то, чтобы я одержала победу в этом марш-броске, и я буду вечно благодарна им.

«Литерному мисс Нелли Блай» открывали «зеленую улицу» по всему маршруту, не соблюдались никакие ограничения скорости. Когда по телеграфным линиям наследующую станцию передавалось сообщение о предстоящем прибытии поезда, наготове стояли стрелочники и сцепщики, тендеры с углем и водой. Люди работали быстро и слаженно, словно вместе со мной шли на побитие рекорда. Паровоз меняли за сорок пять секунд.

Благодаря их стараниям мы побили рекорд на дистанции между заливом Сан-Франциско и Чикаго: две тысячи шестьсот миль мы прошли со средней скоростью тридцать семь миль в час, а на некоторых участках она достигала шестидесяти миль в час.

Железнодорожное движение между Чикаго и Восточным побережьем слишком интенсивное, и обеспечить безостановочный проезд специального поезда невозможно. Поэтому с «Литерного мисс Нелли Блай» я должна пересесть на обычный пассажирский и ехать на нем до окончания своего путешествия.

Когда мы прибываем в Чикаго, мой поезд не готов к отправлению, поэтому меня и группу журналистов ждут экипажи, чтобы доставить в пресс-клуб.

Когда я сажусь в двухместную карету, в которой поеду с вице-президентом пресс-клуба Гарднером, ко мне подбегает запыхавшийся проводник Джордж и протягивает ответ на мою телеграмму.

— Вот, пожалуйста, мисс Блай. И поскорее вам пересечь финишную черту.

В телеграмме, отправленной оклендскому служащему, я просила сообщить о дальнейшем пути следования некоторых пассажиров с «Океаника», который пришвартовался, после того как я сошла с буксирного судна. Железнодорожный служащий может быстро установить, как движутся поезда, потому что большинство телеграфных линий идут в стране вдоль путей.

Конкретно я интересовалась Сарой, Фредериком, Уортонами и фон Райхом. Вот какой ответ я получила: они вместе выехали поездом, следующим по маршруту через горы, и должны прибыть в Чикаго через несколько часов после моего отъезда.

Мистер Гарднер прерывает мои размышления.