Джассемаль-Мутава [26]
Меня начинает по-настоящему увлекать чтение ваших комментариев. В последний раз я получила почти что сотню сообщений! И прочла их все до единого. Я хочу убедиться, что вы действительно объединились для выражения протеста. Те, кто сочувствует Гамре, и те, кто считает ее жалкой; те, кто поддерживает Рашида, и те, кто по-настоящему зол на него. Уверяю вас, мне приятно читать ваши разнообразные мнения, пусть даже с некоторыми из них я не согласна. И я прошу прошения у тех, кто спрашивает о Мишель и утверждает, что я совершенно ею пренебрегаю. У Мишель, кажется, дела идут в гору, а счастливых так легко не заметить!
В Фейсале Мишель нашла все, что искала в мужчинах. Он не походил ни на одного из тех парней, с которыми девушка знакомилась после переезда в Саудовскую Аравию. Главным признаком было то, что их отношения длились уже почти год, тогда как ее предыдущие романы обыкновенно заканчивались через два-три месяца.
Фейсал был по-настоящему цивилизованным человеком. Он знал, как обращаться с женщиной, и не торопил события. У него имелись приятельницы, точно так же, как у Мишель — приятели, Но оба недвусмысленно давали понять окружающим, что они настоящая парочка.
Обходительность и утонченность Фейсала заставили девушку переменить мнение об арабских мужчинах, которое сформировалось у нее после целой серии кратковременных романов. До знакомства с Фейсалом она даже не подозревала, что араб может быть таким же романтичным, как и представитель любой другой страны. Например, каждое утро, когда Мишель ехала в университет, Фейсал следовал за ней в собственной машине в знак преданности. Девушке было очень приятно видеть, как он в половине восьмого утра лавирует по улицам Эр-Рияда и изо всех сил борется с дремотой, лишь бы находиться поближе к любимой.
Мишель никогда бы не смогла объяснить подругам, даже самым близким, почему она испытала чувство потери, когда была вынуждена вернуться из Америки в Саудовскую Аравию. Пусть даже подруги знали, как яростно она ненавидит местное общество и его суровые законы, пусть даже они слышали, какими насмешками Мишель осыпает ограничения, налагаемые этим обществом на женщин, но противостояние двух цивилизаций, бушевавшее в ее душе, было столь непростым, что полностью понять девушку мог лишь человек острого ума и широких взглядов. А потом Мишель познакомилась с Фейсалом, который, судя по всему, прекрасно понимал, что она испытывает. Она все чаще и чаще рассказывала ему о том, что ее беспокоило. После долгих лет, проведенных в бесплодных поисках, Мишель наконец обнаружила собеседника, способного на сочувствие, и не смогла отказаться от возможности быть самой собой.
Она встречалась с ним у Ум Нувайир. Та верила в любовь и никогда не старалась внушить девушкам, что этого следует стыдиться. Она прекрасно знала, что в Саудовской Аравии подлинная любовь не имеет ни отдушины, ни способа выражения. Всякий зарождающийся роман, сколь угодно чистый и невинный, неизбежно становится объектом подозрения и подавляется. А это, в свою очередь, нередко вынуждает влюбленных на неверные действия. Пожатому, когда Мишель сказала Ум Нувайир, что собирается пригласить Фейсала к себе в отсутствие родителей (молодым людям надоело встречаться в кафе, где они прятались за занавеской, точно преступники), соседка отворила двери своего дома несчастной паре. Она сделала это, чтобы невинные и в высшей степени пристойные отношения Мишель и Фейсала не переросли в нечто большее прежде, чем их союз будет официально признан.
Фейсал схватил на руки избалованную собачонку Мишель и принялся играть с крошечным белым пуделем, пока девушка рассказывала. Она говорила по-английски, поскольку от этого чувствовала себя свободнее.
— Когда мне было пять лет и мы еще жили в Америке, врачи сказали, что у мамы рак матки. Она прошла курс лечения, а потом ей удалили матку. Поэтому у нее больше не могло быть детей. Мы вернулись в Эр-Рияд прежде, чем у нее успели отрасти волосы после рентгенотерапии. Как только мы приехали, моя тетка — папина сестра вместо того, чтобы утешить нас, сказала в присутствии мамы, что отец должен взять другую жену, которая подарит ему сына. Как будто меня недостаточно! И зачем? Папа настоял на своем и отказался жениться вторично. Он любил маму и был ей предан. Они познакомились в Америке, в канун Нового года, когда он гостил у друзей, и поженились через два месяца. Его семья так и не смирилась с этим браком. Моя бабушка до сих пор ворчит, когда мама навещает ее. Папа всегда мечтал вернуться на родину, чтобы я выросла настоящей саудовской девушкой. Но родственники постоянно лезли, докучали ему и совершенно не уважали право на личную жизнь. Поэтому он снова эмигрировал.
Время от времени Ум Нувайир заглядывала, чтобы проверить, как дела. Она была очень мила и любезна. Пусть даже она не слишком беспокоилась о соблюдении традиций, но всегда заботилась о четырех подругах, как о собственных дочерях, и была безмерно к ним привязана. Ум Нувайир порой просиживала с Мишель и Фейсалом несколько минут, расспрашивая его о матери и сестрах (с которыми, разумеется, была незнакома). Она старалась показать молодому человеку, что заботится о Мишель и что он должен вести себя как подобает. Фейсал должен был чувствовать, что они не одни в доме, что любящая тетушка может прийти в любую секунду. Когда Ум Нувайир ушла, девушка продолжила свой рассказ:
— Через три года, когда мне исполнилось тринадцать, мы вернулись в Эр-Рияд, и с нами был Мешаал. Представляешь, именно я выбрала его среди сотен других детей! Казалось, мной движет судьба. Мне понравились его черные волосы, почти одного цвета с моими, и маленькое невинное личико. Я решила, что он похож на меня. Мешаалу было семь месяцев, когда мы его усыновили, и он был такой славный. Как только я увидела его, то сказала маме и папе, что этот мальчик будет моим братом. Когда мы вернулись в Эр-Рияд, отец встретился со своими родителями, братьями и сестрами. Он прямо сказал им, что маленький Мешаал — его сын, пусть и не рожденный Дайаной (моей мамой), и что все они должны уважать его выбор и никогда не открывать этой тайны Мешаалу. Только близкие родственники знали о маминой болезни, потому что никто не видел ее во время лечения и папа не позволял слухам распространяться. Он приказал семье решать: если они хотят, чтобы он остался, пусть согласятся с его решением. Если нет — он снова вернется в Штаты. После недели совещаний родственники согласились считать маленького Мешаала членом семьи. Папа был уверен, что они сдадутся, — не из любви, а потому, что семейный бизнес остро нуждался в папином опыте. Мы ненадолго вернулись в Америку, чтобы закончить все дела, а потом, через год, переехали в Эр-Рияд и начали новую жизнь.
Мишель привыкла к тому, что Фейсал молчит, особенно если она рассказывает что-нибудь трогательное и грустное, но на этот раз его молчание слегка испугало девушку. Она взглянула на него в ожидании какой-нибудь реакции, пытаясь понять, о чем он думает. Не найдя никакого отклика, Мишель печально добавила:
— Мы никого не боимся. Поверь, папа объявил бы правду через газеты, если бы не знал, что общество никогда не примет его сына. Разве не грустно скрывать правду от Мешаала и моих подруг? Мне бы очень хотелось им рассказать, но они не поймут. За глаза они будут давать ему обидные прозвища и плохо с ним обращаться. А я не согласна! У моих родителей собственная жизнь, и они сделали свой выбор — почему каждый должен вмешиваться? Почему я вынуждена притворяться перед посторонними?
Почему общество не делает различия между моей семьей и другими семьями? Все считают меня дурной девушкой только потому, что моя мать американка! Как можно жить такой несправедливой стране? Скажи мне, Фейсал!
Мишель разрыдалась — и обнаружила, что в присутствии Фейсала это даже приятно. Он был единственным, кто в точности знал, сколько слез она должна пролить, прежде чем можно будет деликатно поддразнить ее и успокоить. Он был единственным, кто знал, что Мишель улыбнется, если принести ей мягкую карамельку, как в детстве, или клубничной газировки из ближайшего магазинчика.
