1783–1784 (?) Бог О ты, пространством бесконечный, Живый в движеньи вещества, Теченьем времени превечный, Без лиц, в трех лицах божества! [958]Дух всюду сущий и единый, Кому нет места и причины, Кого никто постичь не мог, Кто все собою наполняет, Объемлет, зиждет, сохраняет, Кого мы называем: бог. Измерить океан глубокий, Сочесть пески, лучи планет Хотя и мог бы ум высокий, — Тебе числа и меры нет! Не могут духи просвещенны, От света твоего рожденны, Исследовать судеб твоих: Лишь мысль к тебе взнестись дерзает, — В твоем величьи исчезает, Как в вечности прошедший миг. Хаоса бытность довременну Из бездн ты вечности воззвал, А вечность, прежде век рожденну, В себе самом ты основал: Себя собою составляя, Собою из себя сияя, Ты свет, откуда свет истек. Создавый все единым словом, В твореньи простираясь новом, Ты был, ты есть, ты будешь ввек! Ты цепь существ в себе вмещаешь, Ее содержишь и живишь; Конец с началом сопрягаешь И смертию живот даришь. Как искры сыплются, стремятся, Так солнцы от тебя родятся; Как в мразный, ясный день зимой Пылинки инея сверкают, Вратятся, зыблются, сияют, — Так звезды в безднах под тобой. Светил возженных миллионы В неизмеримости текут, Твои они творят законы, Лучи животворящи льют. Но огненны сии лампады, Иль рдяных кристалей громады, Иль волн златых кипящий сонм, Или горящие эфиры, Иль вкупе все светящи миры — Перед тобой — как нощь пред днем. Как капля, в море опущенна, Вся твердь перед тобой сия. Но что мной зримая вселенна? И что перед тобою я? В воздушном океане оном, Миры умножа миллионом Стократ других миров, — и то, Когда дерзну сравнить с тобою, Лишь будет точкою одною; А я перед тобой — ничто. Ничто! Но ты во мне сияешь Величеством твоих доброт; Во мне себя изображаешь, Как солнце в малой капле вод. Ничто! Но жизнь я ощущаю, Несытым некаким летаю Всегда пареньем в высоты; Тебя душа моя быть чает, [959]Вникает, мыслит, рассуждает: Я есмь — конечно, есть и ты! Ты есть! — природы чин вещает, Гласит мое мне сердце то, Меня мой разум уверяет, Ты есть — и я уж не ничто! Частица целой я вселенной, Поставлен, мнится мне, в почтенной Средине естества я той, Где кончил тварей ты телесных, Где начал ты духов небесных И цепь существ связал всех мной. Я связь миров, повсюду сущих, Я крайня степень вещества; Я средоточие живущих, Черта начальна божества; Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь — я раб — я червь — я бог! Но, будучи я столь чудесен, Отколе происшел? — безвестен; А сам собой я быть не мог. Твое созданье я, создатель! Твоей премудрости я тварь, Источник жизни, благ податель, Душа души моей и царь! Твоей то правде нужно было, Чтоб смертну бездну преходило Мое бессмертно бытие; Чтоб дух мой в смертность облачился И чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! — в бессмертие твое. Неизъяснимый, непостижный! Я знаю, что души моей Воображении бессильны И тени начертать твоей; Но если славословить должно, То слабым смертным невозможно Тебя ничем иным почтить, Как им к тебе лишь возвышаться, В безмерной разности теряться И благодарны слезы лить. 1784 Осень во время осады Очакова [960] Спустил седой Эол Борея С цепей чугунных из пещер; Ужасные криле расширя, Махнул по свету богатырь; Погнал стадами воздух синий, Сгустил туманы в облака, Давнул, — и облака расселись, Пустился дождь и восшумел. Уже румяна Осень носит Снопы златые на гумно, И роскошь винограду просит Рукою жадной на вино. Уже стада толпятся птичьи, Ковыль сребрится по степям; Шумящи красно-желты листьи Расстлались всюду по тропам. В опушке заяц быстроногий, Как колпик [961]поседев, лежит; Ловецки раздаются роги, И выжлиц лай [962]и гул гремит. Запасшися крестьянин хлебом, Ест добры щи и пиво пьет; Обогащенный щедрым небом, Блаженство дней своих поет. Борей на Осень хмурит брови И Зиму с севера зовет, Идет седая чародейка, Косматым машет рукавом; И снег, и мраз, и иней сыплет И воды претворяет в льды; От хладного ее дыханья Природы взор оцепенел. Наместо радуг испещренных Висит по небу мгла вокруг, А на коврах полей зеленых Лежит рассыпан белый пух. Пустыни сетуют и долы, Голодны волки воют в них; Древа стоят и холмы голы, И не пасется стад при них. Ушел олень на тундры мшисты, И в логовище лег медведь; По селам нимфы голосисты Престали в хороводах петь; Дымятся серым дымом домы, Поспешно едет путник в путь, Небесный Марс оставил громы И лег в туманы отдохнуть. Российский только Марс, Потемкин, Не ужасается зимы: По развевающим знаменам Полков, водимых им, орел Над древним царством Митридата [963]Летает и темнит луну [964]; Под звучным крил его мельканьем То черн, то бледн, то рдян Эвксин [965]. Огонь, в волнах не угасимый, Очаковские стены жрет, Пред ними росс непобедимый И в мраз зелены лавры жнет; Седые бури презирает, На льды, на рвы, на гром летит, В водах и в пламе помышляет: Или умрет, иль победит. Мужайся, твердый росс и верный, Еще победой возблистать! Ты не наемник, сын усердный; Твоя Екатерина мать, Потемкин вождь, бог покровитель; Твоя геройска грудь твой щит, Честь мзда твоя, вселенна зритель, Потомство плесками гремит. Мужайтесь, росски Ахиллесы, Богини северной сыны! Хотя вы в Стикс не погружались, [966]Но вы бессмертны по делам. На вас всех мысль, на вас всех взоры, Дерзайте ваших вслед отцов! И ты спеши скорей, Голицын! Принесть в твой дом с оливой лавр. Твоя супруга златовласа, Пленира сердцем и лицом, Давно желанного ждет гласа, Когда ты к ней приедешь в дом; Когда с горячностью обнимешь Ты семерых твоих сынов, На матерь нежны взоры вскинешь И в радости не сыщешь слов. Когда обильными речами Потом восторг свой изъявишь, Бесценными побед венцами Твою супругу удивишь; Геройские дела расскажешь И дух и ум его докажешь И как к себе он влек сердца. Спеши, супруг, к супруге верной, Обрадуй ты, утешь ее; Она задумчива, печальна, В простой одежде и, власы Рассыпав по челу нестройно, Сидит за столиком в софе; И светло-голубые взоры Ее всечасно слезы льют. Она к тебе вседневно пишет: Твердит то славу, то любовь, То жалостью, то негой дышит, То страх ее смущает кровь; То дяде торжества желает, То жаждет мужниной любви, Мятется, борется, вещает: «Коль долг велит, ты лавры рви!» В чертоге вкруг ее безмолвном Не смеют нимфы пошептать; В восторге только музы томном Осмелились сей стих бряцать. Румяна Осень! радость мира! Умножь, умножь еще твой плод! Приди, желанна весть! — и лира Любовь и славу воспоет. вернуться Без лиц в трех лицах божества! — «Автор, кроме богословского… понятия, разумел тут… бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и нескончаемое течение времени» (Об. Д., стр. 593). вернуться Тебя душа моя быть чает… — моя душа хочет, чтобы ты был. вернуться Осень во время осады Очакова. — Написано во время осады русскими войсками, возглавлявшимися Г. А. Потемкииым, турецкой крепости Очаков. Ода была послана княгине В. В. Голицыной, муж которой С. Ф. Голицын (1748–1810) участвовал в сражениях под Очаковом. вернуться И выжлиц лай… — Выжлец — гончий кобель. вернуться Над древним царством Митридата… — над Крымом. Митридат (132—63 гг. до н. э.) — понтийский царь, которому принадлежали земли на северном и восточпом побережье Черного моря. вернуться Летает и темнит луну… — помрачает славу Турции. вернуться Хотя вы в Стикс не погружались… — Фетида, мать Ахиллеса, чтобы сделать сына неуязвимым, искупала его в реке Стиксе (греч. миф.). вернуться Ее ты дяди и отца… — то есть Потемкина, который был дядей жены Голицына и отечески ее любил. |
