— Кофе хотя бы есть? И где именно мой юный друг?

— Кофе нет, а мальчишка в углу.

Я обернулся и увидел, как подросток, с которым мы познакомились прошлым вечером, отделился от дальней стены. Похоже, он обладал особым талантом оставаться незамеченным, или же просто мое похмелье было сильнее, чем я представлял.

— Я бы не стал слоняться попусту под твоей дверью пол-утра, — сказал я. — Чего тебе нужно?

— Работу.

По крайней мере, он был прямолинеен и краток — само по себе это уже кое-что. У меня раскалывалась голова, и я напрягал извилины, пытаясь сообразить, где раздобыть себе завтрак.

— И чем же ты можешь мне быть полезен?

— Я мог бы выполнять ваши поручения. Как прошлым вечером.

— Похоже, ты решил, что я часто натыкаюсь на трупы пропавших детей. Только то, что произошло вчера, — редкий случай. Боюсь, я не смогу позволить себе содержать постоянного работника, который будет сидеть и ждать, когда такое снова случится. — Мое возражение, казалось, мало поколебало его намерения. — Чем, по-твоему, я занимаюсь?

Мальчишка лукаво улыбнулся, словно он совершил какую-то гадость и теперь был рад случаю признаться мне в этом.

— Вы держите в своих руках весь Низкий город, — ответил он.

О, каким сладким было это местечко!

— Гвардия могла бы с этим поспорить, — парировал я.

Малец фыркнул. Надо сказать, не без оснований.

— У меня была долгая ночь. Я не в духе обсуждать этот бред. Скройся с глаз моих.

— Я могу быть на посылках, передавать вести, все, что потребуется. Я знаю все улицы как свои пять пальцев, я умею драться, и никто не увидит меня, если только я этого не захочу.

— Послушай, шкет, это работа для одного. И если бы я и решил завести помощника, то первым делом нашел бы такого, у кого яйца отвисли.

Оскорбление едва ли смутило его. Он слыхал выражения и похлеще, уж это наверняка.

— Разве вчера я не справился? — ответил он.

— Вчера ты прошел шесть кварталов и не подвел меня. Я мог бы этому научить любую собаку, и мне не пришлось бы ей даже платить.

— Тогда дайте мне новое поручение.

— Я задам тебе хорошую трепку, если ты не слиняешь отсюда, — ответил я и изобразил рукой жест, словно намереваясь отвесить ему оплеуху.

Судя по реакции мальчика, угроза не произвела на него впечатления.

— Клянусь Заблудшим, ты маленькая надоедливая бестия. — Спуск по лестнице разбудил дикую боль в лодыжке, и вся эта болтовня лишь усиливала агонию пустого желудка. Я порылся в кармане и вынул оттуда серебреник. — Живо отправляйся на рынок и принеси мне два красных апельсина, миску абрикосов, моток веревки, кошель для монет и нож для подрезки деревьев. И если я не получу назад полсеребреника сдачи, значит, ты или плут, или слишком туп для того, чтобы суметь выторговать справедливую цену.

Мальчишка умчался с такой прытью, что я было засомневался, запомнил ли он все, о чем я просил. В этом подростке было что-то особенное, отчего я не рискнул бы поставить против него. Я развернулся и принялся ждать свой завтрак, но вскоре мое внимание привлекла хмурая верхушка каланчи Адольфуса.

— Хочешь что-то сказать?

— Не знал, что тебе нужен напарник.

— А чего ты хотел от меня? Чтобы я надавал ему тумаков? — Я медленно растирал двумя пальцами виски. — Есть новости?

— Через несколько часов начнутся похороны Тары у церкви Прачеты. Думаю, ты не пойдешь?

— Думаешь неправильно. Есть еще что-нибудь интересное?

— Ходят слухи о твоей встрече с Заячьей Губой, если ты спрашиваешь об этом.

— Об этом, об этом.

— Тогда я все сказал.

Именно в эту минуту мой мозг словно решил, что настало самое время вырваться из многолетнего заточения, и начал яростно, хотя и безуспешно, пробиваться наружу. Аделина издали заметила мои мучения и поставила на огонь котелок с кофе.

Меня отпаивали второй чашкой темного и сладкого напитка, когда вернулся мальчишка. Он водрузил мешок с покупками на прилавок и положил рядом сдачу.

— Осталось семь медяков, — сказал я. — Что ты забыл купить?

— Я принес все, что вы просили. — Он не то чтобы улыбался, однако линия его губ заметно приподнялась. — Я стащил нож.

— Так ты карманник? Мои поздравления. Подходящая компания. — Я вынул из мешка апельсин и начал чистить его. — У кого брал фрукты, у Сары или у Ефета-островитянина?

— У Ефета. У Сары наполовину гнилье.

Я съел одну дольку плода.

— Кто у него сегодня в помощниках, сын или дочь?

— Дочь. Сына уже несколько недель нет в городе.

— Какого цвета у нее сегодня рубашка?

— Она сегодня в серой фуфайке, — последовал ответ после непродолжительной заминки. Полуулыбка мальчишки вернулась. — Но вы бы все равно не узнали, говорю ли я правду, потому что вы еще не выходили сегодня на улицу.

— Я бы узнал, лжешь ты мне или нет. — Прикончив апельсин, я бросил кожуру на прилавок и ткнул сорванца двумя пальцами в грудь. — Я всегда все узнаю.

Он кивнул, не сводя с меня глаз.

Я сгреб мелочь в кошель, который мальчишка купил для меня, и соблазнительно держал его в руке перед собой.

— У тебя есть имя? — спросил я.

— Ребята зовут меня Воробьем.

— Считай это остатком недельной платы. — Я бросил ему кошель. — Потрать часть денег на новую рубаху, а то ты похож на пугало. И будь вечером тут. Возможно, ты мне понадобишься для дела.

Мальчишка принял свое повышение без ответа и проявления чувств, будто оно и вовсе не имело для него значения.

— И прекрати воровать, — добавил я. — Если работаешь на меня, значит, не тянешь из бюджета соседей.

— Что значит «тянуть из бюджета»?

— В данном смысле — не воровать. — Я кивнул головой на выход. — Пошел, — (Мальчонка направился к двери, хотя и без особой спешки. Я вытащил из мешка второй апельсин. Лицо Адольфуса вновь приняло хмурое выражение.) — Хочешь мне что-то сказать?

Он покачал головой и снова принялся намывать стаканы, что остались с прошлого вечера.

— Ты такой же притворщик, как подушка из камня. Выкладывай, что у тебя на уме, или прекрати метать в меня колючие взгляды.

— Ты же не плотник, — ответил он.

— Тогда какого черта мне понадобился этот нож для подрезки деревьев? — спросил я, помахивая инструментом. Грубые губы Адольфуса продолжали кривиться. — Ты прав, я не плотник.

— И не кузнец.

— Кто бы в этом сомневался.

Адольфус резко поставил большую пивную кружку, вспышка гнева напомнила мне случай в Апре, когда эти громадные руки расплющили череп дренца с такой легкостью, с которой я раздавил бы яйцо, кровь и мозги фонтаном выплеснулись наружу.

— И если ты не плотник и не кузнец, тогда какого дьявола тебе брать мальчишку в ученики?

Последнюю фразу Адольфус выпалил в меня с изрядным количеством слюны.

Пустота в том месте, где когда-то у него сидел глаз, давала ему несправедливое преимущество, и я потерял контакт.

— Я не осуждаю тебя за твое ремесло, — сказал он. — Но оно не из тех, которым следует обучать ребенка.

— Что дурного в том, что он принес мне завтрак?

Адольфус недоверчиво пожал плечами.

Разделавшись со вторым апельсином, я принялся за абрикосы в относительной тишине.

Ужасно, когда Адольфус не в духе. Меня это огорчает. Отчасти оттого, что всякий раз, когда с ним это случается, требуются усилия половины города, чтобы улучшить ему настроение, но главным образом оттого, что просто противно смотреть на то, как киснет здоровый бугай.

— У тебя сегодня поганое настроение, — начал я.

— Ребенок, — ответил он.

Он явно подразумевал не того, который только что вышел за дверь.

— Мир болен, и это не первое тому свидетельство.

— Кто станет стараться ради ребенка?

— Гвардия займется расследованием, — ответил я, хотя и сам понимал, какое это слабое утешение.

— Гвардия не смогла бы отыскать и шлюху в борделе.

— Они призвали на помощь Корону. Двух расфуфыренных агентов. Послали даже за гадателями. Что-нибудь найдут.