— Дела, сами знаете.

— Знаю я твои дела. И что это вдруг ты стал таким учтивым?

— Всего лишь дань уважения нашему почтеннейшему матриарху.

Она рассмеялась и проводила меня в дом.

Независимо от времени года жилище Йансея было теплым и светлым. Во всех Тринадцати Землях островитяне не имели себе равных в мореплавании, и в Имперском военном флоте островитян служило больше выделенной им квоты. По традиции старший сын Мамы Дукес пошел служить во флот, пропадая в море по девять месяцев в году, однако и в отсутствие одного жильца дом все равно казался тесным: он был до отказа забит разными безделицами, привезенными из заморских портов, и заставлен коллекцией барабанов и диковинных резных инструментов Рифмача. Мама Дукес провела меня в кухню и усадила за стол.

— Есть будешь? — спросила она, накладывая мне тарелку горячей стряпни из бурлящих на плите котелков и сковородок.

Обычно я не ем в такое время, но это не имело значения. Мне положили жареной рыбы с овощами, и я с удовольствием набросился на еду.

Исполнив долг гостеприимства, хозяйка присела за стол напротив меня.

— Вкусно? — улыбнулась она.

Я промямлил что-то вроде положительного ответа сквозь полный рот лука и перца.

— Новый рецепт. Взяла его у своей подруги Эсти Ибрахим.

Я закинул в брюхо очередной кусок трески. Вечно одно и то же. Мама Дукес почему-то вбила себе в голову, будто все мои неприятности происходят оттого, что рядом со мной нет женщины-островитянки, которая делила бы со мной ложе и готовила пищу, а потому была полна решимости восполнить этот недостаток. В силу данного обстоятельства мои визиты немного походили на пытку.

— Вдова, шикарные волосы. Такую еще поискать.

— Не уверен, что в настоящий момент я для нее выигрышная партия. Напомните мне при следующей нашей встрече.

Она покачала головой, изображая при этом нечто вроде разочарования.

— У тебя опять неприятности? Все с огнем играешь. Все бы только веселиться, а ведь ты уже не ребенок. Ты же вроде как старше Йансея, ближе к моим летам, поди?

Хотелось бы верить, что это не так, хотя и могло быть правдой.

— Он на крыше, — Мама Дукес шлепнула меня по плечу кухонным полотенцем. — Скажи ему, что обед готов, если он проголодался. — Внезапно ее глаза похолодели. — Не втягивай его в свои игры, не забывай, что ты гость в моем доме.

Я нежно поцеловал ее в щеку и пошел наверх.

Дом Рифмача примыкал к Нищенским валам — глубокому и крутому оврагу, который де-факто служил границей между островитянами и белыми жителями портовых районов. Дно оврага было завалено мусором, вид которого опровергал мнение о том, будто эта граница добавляла живописности окружающему ландшафту, однако с высоты картина смотрелась умиротворяюще, внося разнообразие в унылую монотонность горизонта. Когда я поднялся наверх, Рифмач разжигал банановый лист, начиненный сон-травой. Несколько спокойных минут мы вместе наслаждались дурманом и видами оврага.

— Мне нужны от тебя две услуги, — заговорил я.

У Йансея был замечательный смех, густой и сильный. Я никогда не слышал, чтобы кто-то смеялся так же задорно, как он. Все его тело затряслось от веселья.

— У тебя исключительный талант заводить разговор, — ответил Рифмач.

— Я просто очарователен, — признался я. — Во-первых, мне нужно, чтобы кто-то рассказал мне о Беконфилде.

— Только не я, парень. Я виделся с ним всего два раза. — Он заговорщически улыбнулся и сбавил тон на одну октаву. — Кроме того, не слишком разумно для прислуги обращать излишнее внимание на хозяина дома, ты понимаешь меня? — Он пустил в воздух серпантин бледно-зеленых и ярко-оранжевых колец дыма. Ветер подхватил их и унес на юг, в сторону гавани, откуда, несмотря на немалое расстояние, доносился слабый рокот причалов. — Хотя, может быть, я кое-кого и знаю. Когда-нибудь слышал о Майри Кареглазке? У нее свое заведение севернее центра, называется «Бархатная клетка».

— Надо полагать, бордель.

— Можешь поставить на это свою жизнь, брат, — не проиграешь. Благодари Перворожденного! — Йансей улыбнулся и похлопал меня по спине. — Не боись, парень, она мой старый друг. Ходят слухи, будто в свое время она была любовницей кронпринца. Теперь поставляет элитных потаскух аристократам и богатым банкирам, а еще, — подмигнул он мне, — она знает про каждый скелет во всех шкафах отсюда и до самого Мирадина.

— Да она прямо-таки чародейка.

— У нее множество разных талантов, — подтвердил Йансей. — Я дам ей знать, что ты собираешься заглянуть к ней.

— Это первая просьба. Боюсь, вторая тебе не понравится. Нужно, чтобы ты ненадолго исчез.

Рифмач рухнул на перила, самокрутка свесилась с нижней губы.

— Иди ты… Даже и не проси об этом.

— Побудь несколько дней на побережье или, если хочешь остаться в городе, поживи у своих ашерских друзей. Просто не показывайся в тех местах, где обычно проводишь время, и пока воздержись от выступлений.

— Эй, парень, я не в настроении куда-то ехать.

— Если дело в деньгах… — начал я.

— Деньги тут ни при чем. У меня достаточно денег, я не стою с протянутой рукой. — Его глаза запылали исступленной злобой сквозь пелену дыма. — Дело в тебе. Ты вечно вляпываешься в дерьмо, только этим и занимаешься. Ты отрава. Из-за этого все, кто с тобой знаком, только страдают. Тебе это известно? Все и каждый в отдельности. У меня ни с кем нет проблем, потом я оказываю тебе любезность — и что получается? — Обвинительный тон Рифмача сменился на тон сожаления. — Я изгнанник в собственном городе. — Вздохнув, он затянулся еще раз и выпустил в воздух струю разноцветного дыма. — У тебя трудности с Веселым Клинком?

— Да.

— Я же предупреждал тебя, что он опасен. Ты вообще кого-нибудь слушаешь?

— Должно быть, недостаточно хорошо.

— Что ему от тебя надо?

— Я почти уверен…

Рифмач остановил меня ударом руки.

— Не утруждайся, я не желаю об этом знать.

Возможно, это было и к лучшему.

— Я буду тебе очень признателен.

— Больно нужно.

После этого мы еще долго подпирали спинами парапет, передавая косячок друг другу, пока от самокрутки не остался окурок. Наконец Йансей нарушил молчание.

— Мама снова пыталась тебя сосватать?

— Если не ошибаюсь, ее зовут Эсти Ибрахим.

Рифмач задумчиво обсосал зубы.

— Во всем Ригусе никто не умеет жарить рыбу так, как она. Только у нее задница, как плита, на которой она эту рыбу жарит.

— Рыба была чертовски хороша, — признал я.

При этом Йансей тихонько рассмеялся, и мне следовало бы присоединиться к нему, хотя бы из вежливости. Но после разговора с Мески я был не в духе, и жизнерадостный собеседник из меня выходил плохой.

— Так ты поговоришь с Майри насчет меня?

Веселое настроение Рифмача тут же испарилось, и он снова угрюмо повернулся к парапету крыши.

— Я, кажется, сказал, что поговорю. Я помогаю своим и если обещаю что-нибудь сделать, значит, обещание будет выполнено. Пошлю к ней кого-нибудь после обеда, и сможешь повидаться с ней, когда захочешь. — Он затянулся в последний раз и изрыгнул красно-бурое облачко. — Если я больше ничем не могу помочь, как смотришь на то, чтобы убраться ко всем чертям с моей крыши? Мне еще надо подумать, где я буду сегодня ночевать.

Ремесло Йансея требовало определенных умений использования своего языка, и, надо полагать, его грубая сторона прошлась по мне заслуженно. Дабы подчеркнуть окончание разговора, Рифмач театрально стряхнул пепел с окурка в разверзшуюся за парапетом бездну. Покурим ли мы еще когда-нибудь вместе, подумалось мне. Мне больше нечего было тут делать, и я быстро спустился по лестнице к выходу, стараясь не встретиться на обратном пути с Мамой Дукес. После сегодняшнего визита она, возможно, уже навсегда расстанется с мыслью найти мне спутницу жизни.

Похоже, за моей спиной сгорел еще один мост.

Я вернулся в «Пьяного графа» и остаток дня до вечера наверстывал упущенный сон. Около шести я ушел, отправив прежде Воробья с мелким поручением, чтобы он не увязался за мной. Наша прошлая встреча с Криспином достигла того уровня неприязни в личностных отношениях, который не допускает присутствия лишних глаз и ушей, и новая встреча могла бы пройти в том же духе, особенно если Криспину вздумалось бы заставить меня чистить ему ботинки в обмен на добытую им информацию. Клянусь Хранителем Клятвы, я готов был стерпеть унижение.