Все зависело от Криспина. Если бы он достал для меня список участников, я мог бы начать свое расследование. В противном случае я продолжал бы лезть на рожон в расчете на то, что своими действиями вспугну преступников и получу верную зацепку. Я уже начинал жалеть о том, что так старательно настраивал против себя своего бывшего напарника.

Я цеплялся за любую возможность, лишь бы не вспоминать об известии, что омрачало мне думы. Срок, установленный Старцем, и мысль о том, чтобы провести свои последние и, несомненно, долгие часы в компании мясника в красной мантии, тянущего из меня жилы, и Краули, смеющегося надо мной, вызывали сильное беспокойство. Однако я прожил немалую часть своей жизни с постоянным ощущением близкой смерти и знал, как противостоять ему. Но то, что показала мне Мариека, послужило отмычкой, открывшей потайные двери моего сознания, давно наглухо заколоченные и запертые на засовы. Новость возбуждала страх, от которого просыпаешься среди ночи с пересохшим горлом и в холодном поту.

Означало ли это, что обереги Синего Журавля теряют силу? Ухудшение здоровья старика ослабляло заклятия, наложенные им, чтобы защитить нас? Поразмыслив над этим, я отбросил мысль как несостоятельную. Даже если бы это было так, то каковы шансы, что мертвый ребенок окажется единственным зараженным? Я не слышал, чтобы болезнь сразила кого-то еще, хотя непременно узнал бы об этом — весь Низкий город жил в постоянном страхе перед лихорадкой. Поветрие распространялось, словно… словно проклятая чума. Едва среди населения обнаружились бы ее первые признаки, и в городе начались бы волнения. Нет, возобновление чумового поветрия среди населения города представлялось мне невероятным, но вот предположение о том, что смерть Каристионы связана с ее заражением, казалось вполне жизнеспособным. Это не было совпадением, но, хоть убей, я не мог пока разглядеть связь.

Я дал Адольфусу знак принести мне еще пинту пива и подумал было подняться к себе, чтобы немного соснуть, но Воробей должен был вот-вот возвратиться, а вскоре после его прихода мне самому надо было трогаться в путь. Адольфус подал мне кружку, и я принялся за напиток, обсасывая каждый известный мне факт, точно дитя леденец.

Через несколько минут я заметил, что Воробей уже прошмыгнул в трактир и теперь стоял возле меня. Клянусь Хранителем Клятвы, мальчик знал, как остаться незамеченным. Или же просто мое внимание было рассеяно сильнее, чем я предполагал. Я склонился к первому объяснению.

— Клянусь Хранителем Клятвы, ты тише ветра.

Мальчишка самодовольно ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— Ну? Какие у тебя вести?

— Привратник сказал, что лорд Беконфилд нездоров, но желает, чтобы вы повидались с ним для разговора около десяти.

— Он сказал, что желает говорить со мной лично?

Воробей кивнул.

Я надеялся получить возможность побеседовать с Веселым Клинком, рассчитывая выведать что-нибудь ценное, но думал, что сначала придется по меньшей мере отделаться от его помощника. О чем лорд Беконфилд хотел говорить со мной? Было ли его желание вызвано только праздным любопытством, живым интересом пресыщенного жизнью человека к людям моего сорта, что ведут борьбу за выживание в городских дебрях, в которых мы все обитаем? Почему-то я сомневался, что эта обитель порока впервые видела торговца дурью.

Я достал из-за стойки перо и листок пергамента, затем быстро нацарапал коротенькую записку:

Я сложил листок пополам, перевернул его и согнул еще раз пополам.

— Отнесешь это в дом Йансея и передашь записку его матери, — распорядился я, вручая послание Воробью. — Вероятно, его не будет дома, но ты скажешь матери, чтобы обязательно передала записку, как только Йансей появится. После этого ты свободен. Будешь делать то, что скажет Адольфус.

Воробей умчался с моим поручением.

— И не смей читать письмо! — крикнул я ему вслед, возможно напрасно.

Голос Адольфуса был едва слышен из-за болтовни посетителей трактира.

— Что случилось?

— Который час? — Я быстро схватил свою куртку. — Если не вернусь сегодня, передай Криспину, чтобы хорошенько присмотрелся к лорду Беконфилду и в особенности ко всем бывшим военным из его свиты.

Не дожидаясь ответа, я развернулся и вышел из «Графа», подальше от шумной толпы, в тишину вечера.

Я немного расслабился, когда, приближаясь к заднему входу в имение герцога Беконфилда, заметил, что Дункан приветливо машет мне рукой.

— А я-то уж думал, что не увижу вас сегодня. Ваш мальчуган не знал, когда вы придете, а у меня почти закончилась смена.

— Привет, Дункан, — ответил я и с искренней улыбкой пожал его руку. — Вроде тепло?

Привратник добродушно рассмеялся, лицо почти приобрело оттенок его рыжих волос.

— Холоднее, чем титьки у ведьмы, как говаривал мой батюшка! Строго между нами, джентльменами, конечно, я вооружился секретным оружием против яростной атаки зимы. — Он достал из жилетки безымянную бутылку и интригующе взболтнул ее. — Смею ли я надеяться, что соблазню вас глоточком?

Я хлебнул из горлышка — и в следующее мгновение желудок наполнился жидким пламенем.

— Хорош, что скажете? — спросил Дункан.

Кивнув в ответ, я сделал еще глоток. Напиток был недурен, крепок, точно удар ослиным копытом, но с приятно сладковатым послевкусием.

— Варится над тлеющим торфом. Его можно приготовить только таким способом. Во дворе у моего двоюродного брата стоит перегонный куб, вот он и присылает мне напиток каждый месяц. Когда-нибудь накоплю деньжат, вернусь домой и открою настоящую винокурню — Баллантайн и K°. Такие, в общем, планы. Конечно, я могу еще передумать и спустить все на потаскух!

Мы вместе от души посмеялись. Славный малый.

— Когда откроешь дело, не забудь прислать мне бочонок из первой партии.

— Обязательно. Ну, довольно о пустяках. Уверен, у вас есть вещи и поважнее, которые надо еще обсудить. Я дал знать, что вы пришли. Старая Пила, должно быть, уже вас заждался. Если буду еще на посту, когда пойдете назад, крикните мне, и мы опрокинем еще по капле.

— Рассчитываю на это, — ответил я и прошел через ворота.

Привратник не солгал мне, и прежде чем я успел постучать в грязно-белую дверь, она распахнулась, и Старая Пила, как прозвал его Дункан, уставился на меня сощуренными глазками над заостренным носом.

— Вы пришли, — произнес он.

— Похоже на то.

Холодный ветер задувал внутрь, а дворецкий был без шляпы и без пальто. Меня забавляло наблюдать за тем, с каким старанием он пытается сохранить благочинное хладнокровие.

— Не зайдете ли? — пригласил он меня, когда зубная дрожь уже начала слегка скрадывать блеск его утонченных манер.

Уважив столь теплый прием, я прошмыгнул внутрь. Фанфарон хлопнул в ладоши, и тут же откуда-то появился мальчик, чтобы принять у меня верхнюю одежду. Бросив ему свою тяжелую шерстяную куртку, я понял, что забыл разоружиться перед выходом из «Пьяного графа». Фанфарон задержал пристальный взгляд на моем вооружении, давая понять, что заметил его, однако вскоре отвел глаза, как бы показывая, что не усматривает в этом каких-либо препятствий.

Затем он снял со стены фонарь и осветил коридор впереди нас.

— Хозяин в своем кабинете. Я провожу вас. — Как обычно, его речь напоминала нечто среднее между приказанием и мольбой, включая все худшие свойства и того и другого.

Я последовал за ним, подмечая по пути особенности планировки. Среди череды комнат, мимо которых мы проходили, я не заметил ничего похожего на камеры для детей или алтари, запачканные их кровью, но ведь в доме таких размеров можно спрятать почти все, что пожелаешь. Фанфарон обратил внимание на мое любование архитектурой, и, дабы отвлечь его от размышлений о моем любопытстве, я решил немного его расшевелить.