Переведя дух, я бросился назад, вверх по склону холма. Когда я достиг вершины, из наших в живых остался лишь Сааведра, но и он едва стоял на ногах. Дренский великан напирал, утонченный стиль ашерца проигрывал яростному размаху противника. Впрочем, стойкость Сааведры достаточно отвлекала внимание дренца, позволив мне подойти ближе и подрезать гиганту поджилки. Мой товарищ не растерялся и мгновенно воспользовался заминкой противника, отправив нашего последнего врага к праотцам одним быстрым ударом по глотке.

Мы оба стояли, глядя друг другу в глаза, но потом Сааведра повалился на землю, и только теперь я понял, что он ранен: кровавое пятно проступило на его кожаных доспехах. Сукин сын стойко переносил боль, не подавая виду до окончания боя.

— Сильно ранен? — спросил я.

— Сильно, — ответил он с тем непроницаемым взглядом, который обеспечивал ему выигрыш в половину жалованья отряда.

Я осторожно снял с него доспехи. Сааведра корчил лицо, но молчал.

Он сказал правду: рана была глубокой. Пика боевого топора распорола кожаный панцирь и вошла в живот. Сааведра мог выжить, если бы я доставил его назад в лагерь. Я усадил его, прислонив спиной к склону, и проверил своих ребят.

Все были мертвы — неудивительно. Дренская стрела прикончила Зильерса, принеся бесславный конец такому отважному воину. Я думал забрать его фламбергский меч в лагерь, думал как-нибудь передать оружие его родственникам. Зильерс одобрил бы мой поступок, но клинок был тяжелым, а мне надо было еще тащить на себе Сааведру.

Пока я был занят вражеским лучником, Миллигану проломили башку. Он никогда не был силен в ближнем бою. По крайней мере, я был доволен, что мы позаботились об ублюдке с боевым топором. Добродушный коротышка всегда нравился мне. По правде говоря, я всегда любил их обоих.

Сааведра читал молитвы на своем нескладном родном языке — почти единственный случай, когда можно было услышать, как он говорит. Меня это беспокоило, мне хотелось, чтобы он замолчал, но я не мог ничего сказать, не желая лишать умирающего человека возможности оправдаться перед своим богом.

Я присел на корточки у вершины и начал рассматривать горизонт. Появится новый дозор — и мы пропали. Я думал взять самострел Миллигана, но было темно, а я всегда плохо обращался с этой штукой. Жаль, что у меня не имелось с собой черного порошка. Скорее бы начинал действовать талисман.

Пробегали минуты. Сааведра продолжал свой чудной монолог. Я начинал задаваться вопросом, что, если дренский отряд растерзал Каролинуса и мага, оставив меня дожидаться развязки, которая не наступит. И тут за моей спиной раздался необычный звук, за которым последовал удивленный вздох Сааведры. Я повернулся на пятках.

Воздух над талисманом разверзался неким подобием раны, отверстие во вселенной, истекающее по краю странным ихором. Прежде я видел чудеса магии, начиная с потешной софистики Журавля и заканчивая разрушительным огнем боевых заклинаний, но видеть что-либо подобное мне никогда не доводилось. Расселина испустила громкий, похожий на вопль свист, и я, вопреки себе, заглянул в открытую бездну.

Оттуда на меня смотрело нечто необыкновенное и ужасное, широкие мембраны глаз вращались в неистовом бешенстве, голодные пасти скрежетали зубами в бесконечно глубокой тьме, возбужденно смыкались и размыкались жерла, щупальца сворачивались в клубок и вновь разворачивались в вечной ночи. Гнусавый вой говорил со мной на невразумительном языке, обещая отвратительные дары и требуя взамен еще более омерзительных подношений.

Шум стих так же внезапно, как начался, и черная слизь просочилась наружу сквозь щель. Она выплеснулась из бездны в действительность, распространив вокруг такой смрад, что меня едва не стошнило, гнилое зловоние, неподвластное пониманию и более древнее, чем камни. Постепенно слизь начала стягиваться, черные одеяния медленно облегали белый, похожий на кость каркас. Сааведра издал нечто среднее между криком и вздохом, и я понял, что жизнь ушла из него. Я поймал взгляд существа, глаза, словно из осколков стекла, над многими рядами острых зубов.

Затем тварь умчалась, плывя на восток, в сторону дренских позиций. Она передвигалась без видимых признаков усилий, будто некая внешняя сила несла ее тело. Но зловоние сохранилось.

Мой разум пытался вернуться на твердую почву незыблемых законов существования. Положение было опасным. В любое мгновение мог появиться новый дренский патруль, и подозрение о том, что сочувствие дренцев моему замутненному разуму при виде их убитых собратьев будет иметь предел, наконец-то побудило меня начать движение.

Секундная проверка подтвердила мое предположение о том, что Сааведра мертв. Он был нелюдимым злюкой, но умер как настоящий мужчина, и в конечном счете я не имел претензий к его поведению или скверному нраву. Ашерцы верят, что смерть в бою — единственный путь к спасению; в данном случае их грозное божество оказалось весьма полезным.

Оплакивать товарищей не было времени, да и редко бывает, чтобы оно было. Девять мертвецов на земле, и к ним добавился бы еще и десятый для ровного счета, задержись я подольше. Заткнув траншейный нож за ремень, я отправился проведать волшебника.

Плотно скрестив руки на бедрах, Адлвейд стоял на вершине невысокой дюны, важный, как селезень, и расфуфыренный, точно павлин.

— Вы видели это? Вы не могли не видеть — вы находились у самого эпицентра. Вам удалось заглянуть в царства, что лежат за пределами нашего мира, вы своими глазами увидели призрачно-тонкие стены между нашим миром и соседней сферой. Вы хоть понимаете, как вам повезло?

На низком сером валуне лежало тело Каролинуса. Он умер по меньшей мере несколько минут назад. Двое дренских солдат распластались в паре шагов от него, последовав за своим врагом.

— Что с ним? — спросил я, не рассчитывая получить ответ.

Мечтательный восторг Адлвейда мигом исчез.

— С кем? А-а, мой телохранитель. Он мертв. — Маг повернул ко мне свое раскрасневшееся лицо, голос его зазвучал восторженно, лишь теперь он, пожалуй, напоминал человека. — Но жертва была не напрасной! Моя миссия завершилась успехом, и сквозь эту пустынную равнину я чувствую, что и мои товарищи потрудились на славу! Вы благословенны вдвойне, лейтенант, ибо вам дарована честь видеть крушение Дренской державы!

Я ничего не ответил, и маг повернулся в сторону своих творений, наблюдая, как время от времени вспышки молний озаряют равнину. Вдали виднелись тени существ, плавно летящих по небу на восток. Адлвейд был прав. С далекого расстояния казалось, что нечто неземное и даже по-своему нечто прекрасное было в этих творениях. Но воспоминания о невыносимом зловонии и жутком возгласе, который издал Сааведра в последний миг жизни, были еще свежи, и я вовсе не разделял самонадеянного убеждения Адлвейда, будто виденное мною чудище было чем-то иным, нежели святотатство перед Хранителем Клятвы и Дэвами.

Затем стали слышаться крики — хор криков и стонов загремел за линией дренских укреплений. Голоса смерти смешались с ревом сражений, вопли раненых сплетались с лязгом металла и грохотом артиллерийских орудий. Но никакой шум не мог утопить предсмертные возгласы дренцев, в тысячу раз ужаснее любого прочего звука. Адлвейд расплылся в улыбке.

Я присел на колени возле тела Каролинуса. Исполнив свой долг, он истекал кровью, пока чародей довершал свое черное дело под покровом ночной темноты. Сломанный траншейный нож лежал на земле у мертвого тела, глаза остались открытыми. Опустив Каролинусу веки, я сжал в руке осколок его ножа.

— Теперь, когда вы вызвали этих существ, ваша миссия завершена?

Адлвейд по-прежнему смотрел на восток, наблюдая за разрушением, которое несли его творения, и на лице мага выразилось нечто среднее между страстью и гордостью.

— Призванные сюда, эти создания выполнят свою миссию и вернутся в свой мир, — ответил он.

Маг был так увлечен побоищем, что не заметил, как я подошел к нему, и, быть может, едва ли даже почувствовал, как обрубок клинка Каролинуса вонзился в его превосходно сшитый костюм. Гул, шедший с дренских позиций, поглотил крик Адлвейда. Вынув клинок, я швырнул его наземь, а тело мага неуклюже скатилось по склону холма.