— А настоящее имя опекуна?

— Я его назвала. Под этим именем он жил в Англии, и я даже думала, что оно и мое тоже, пока Поппи не рассказал про отца.

— И ты называешь это «быть правдивой»? Фармер не лубинийское имя.

— Я называю это попыткой защитить человека, который был мне вместо отца. Вы не нуждаетесь в нем, ведь у вас есть я.

— У меня есть ты... это верно, — кивнул он и уселся. По бесстрастному лицу было непонятно, поверил ли он хоть одному ее слову. Жаль, что он так несгибаем и несговорчив. От последней реплики ей стало не по себе.

— Борис! — крикнул он неожиданно.

Слуга появился очень быстро: очевидно, ожидал в коридоре и слышал каждое слово. И капитан знал это, иначе крикнул бы громче.

Алана не хотела, чтобы кто-то еще услышал ее историю, и сейчас злилась на Кристофа, позволившего слуге подслушивать.

— У нас есть десерт? — спросил он слугу, собиравшего со стола пустые тарелки.

— Сладкий или кислый? — осведомился Борис.

— У нас еще есть лимоны?

— Сладкий, пожалуйста, — вмешалась Алана.

Капитан кивнул. Она подождала, пока Борис выйдет, прежде чем спросить:

— Вы ему доверяете?

— Борису? Его родители, как и он сам, родились в моем фамильном поместье. Мы выросли вместе. И несмотря на разницу в положении, остаемся друзьями.

— Почему же вы ударили его?

— Он не глуп. И сделал ошибку из добрых побуждений. Но теперь сгорает от угрызений совести. Не ударь я его, он сам бы наткнулся на мой кулак. Доверять ему? Я не побоюсь сказать, что доверил бы ему жизнь.

Все это хорошо для него, но не для нее.

— Пожалуйста, предупредите в следующий раз, когда кто-то третий будет присутствовать на допросе. То, что говорю я, предназначено для ваших ушей. И для ушей моего отца.

— Ты здесь для того, чтобы во всем признаться, а не для того, чтобы держать свой визит в секрете.

— Нет. Я здесь, чтобы все открыть отцу и предотвратить войну, а не объявлять всем о своем появлении. Пока я не окажусь под защитой короля, чем больше людей знают обо мне, тем большему рискуя подвергаюсь. Надеюсь, вы понимаете, что мне грозит опасность?

— Уверяю, все сказанное тобой не выйдет из этих стен.

— Почему вы не можете попросить моего отца прийти за мной? Бросьте меня в камеру, беззащитную, без всякой возможности коснуться его, но приведите его сюда, ко мне!

— Ты заявилась в эту страну, предполагая, что здесь живут одни дураки? — прорычал он.

У Аланы перехватило дыхание. Она снова его рассердила! Но чем?

На глазах снова выступили слезы. О Боже, она никогда не простит себе, если позволит ему сломить ее только потому, что он выглядит таким грозным и устрашающим.

— Отвечай!

— Не стану, если вознамерились кричать на меня!

Она вскочила, готовясь бежать, если он шагнет к ней. Но он не встал. Наоборот, откинулся на спинку стула и пристально всмотрелся в ее лицо. И вздохнул, прежде чем ответить.

— Вопреки здравому смыслу должен сказать, что пока ты здесь, тебя оберегают даже от меня. Тем не менее не слишком мудро провоцировать меня на вспышки гнева.

От облегчения она едва не упала на стул. Нет, возможно, ему не стоило ей это говорить. Она могла справиться с любыми эмоциями. За исключением одной, которую он вызвал в ней. Которая была так ей чужда до этих пор. Если бы она не боялась его, если бы не была вынуждена постоянно держаться настороже, могла бы говорить свободнее. И сделала это сейчас.

— Я ехала в эту страну, считая ее варварской, живущей едва ли не по законам средневековья. После встречи с вами это впечатление усилилось втрое, — пожаловалась она.

— Только втрое? Я способен и не на такое!

Он шутит? Вполне возможно — нет.

— Вы хотите слышать правду, так не стоит оскорбляться! Не я назвала вас глупцом, а вы сами. И почему вы вообще это заявили?

— Ты прибегла к женским уловкам. Стала умолять, чтобы я привел короля. Играла на моем сочувствии, зная, что я желаю тебя. Неужели воображаешь, что я так легкомысленно отношусь к долгу и обязанностям, что променяю их на хорошенькое личико?

Алана нахмурилась. Он все еще хочет ее, хотя при этом считает лгуньей и интриганкой? Дело плохо. Значит, страх не единственная эмоция, играя на которой, он способен уничтожить ее самообладание!

— Я ничего подобного не делала! — запротестовала она. — Неужели король так занят, что не может уделить мне несколько минут? Что, если он узнает меня? Что, если в нем проснется отцовский инстинкт? Я всего лишь взываю к вашему здравому смыслу!

— Пока что не вижу ничего благоразумного в том, чтобы поместить вас в одну комнату с его величеством!

— Прошу запомнить: мне в голову бы не пришло прибегать к столь недостойной тактике. И учитывая ваши подозрения, я даже согласна с вами, — вздохнула она. — Должно быть, я слишком устала, если решилась снова это упомянуть. Если десерт приносить не собираются, может, вы будете столь любезны показать мне комнату, и завтра мы возобновим дискуссию?

— Еще совсем рано, — возразил он.

— Сегодня был слишком тяжелый день, и мои силы на исходе. Возможно, ваши намерения были не таковы, но тем не менее своего вы добились.

— Не думаешь же ты, что я не воспользуюсь случаем допросить тебя, когда ты едва держишься на ногах?

Алана надменно подняла бровь:

— Неужели этот допрос будет продолжаться всю ночь? Так и быть, но боюсь, что усну прямо на стуле. Будите, сколько хотите. Но я больше ничего не скажу.

Вместо ответа, он окликнул:

— Борис, где ты там?

Прошло не менее полминуты, прежде чем в комнату ворвался слуга с двумя чашами, с краев которых стекало нечто похожее на крем.

— Прошу прощения, милорд. Франц никак не мог решить, что сделать. Думаю... — он перешел на шепот, — он хотел произвести впечатление на вашу прелестную гостью.

— Она не гостья. И предупреди его, чтобы больше не валял дурака! — Кристоф знаком велел слуге уйти.

У Аланы сложилось впечатление, что капитан остерег не столько Бориса, сколько себя. Но кажется, он позволит ей спокойно съесть десерт. Пахнет ванилью и чем-то незнакомым.

— Это анис, с юго-востока страны, — пояснил он, словно прочитав ее мысли.

Алана благодарно кивнула.

— В Лондоне очень много пряностей, но я слишком редко бывала на кухне, чтобы узнать названия. Но похоже, наша кухарка никогда не клала анис в десерты.

Прежде чем отодвинуть чашку, она не устояла перед искушением подобрать пальцем последние капли. Сунула палец в рот и застыла, увидев, как зачарованно уставился на нее капитан. Опомнившись, она поспешно потянулась к маленькому влажному полотенцу, оставленному на столе Борисом, и вытерла руки.

— Прошу прощения за столь непростительное нарушение этикета. Я сладкоежка, — пробормотала она. — Умоляю, не обвиняйте меня еще и в этом преступлении!

— И не собирался. Я делал то же самое, когда был ребенком. Теперь просто прошу добавки. Хотите еще?

— Нет, ужин был очень сытным, но спасибо за предложение.

Он кивнул и даже улыбнулся. Снова стал чересчур сердечным! Старается загладить короткий взрыв гнева? Если это так, она бы предпочла услышать ответы на собственные вопросы.

— Скажите, сколько было покушений на жизнь отца? Этот новый заговор с мятежниками — продолжение того, в котором меня должны устранить?

— Ты была права. Сейчас довольно поздно, так что больше никаких вопросов, договорились?

Алана, не веря ушам, уставилась на него. Значит, так? Он ловко воспользовался ее же отговорками?! Но возможно, все равно бы ей не ответил. В этой комнате право задавать вопросы дано только одному человеку. И капитан помнил об этом. А вот она забыла...

Но он никак не унимался:

— Однако еще достаточно рано и можно позволить себе немного развлечься.

Он отставил стул. Только для того, чтобы положить на стол ноги.

— Иди сюда, — велел он, расплываясь в медленной улыбке. — Уверен, ты сумеешь придумать что-то затейливое, дабы убедить меня не запирать тебя в камере на ночь.