— Слышу, — ответил он, и лицо его снова стало серьезным и не очень довольным. — Я хотел утонуть в сексе и не думать, а мы влезли в психотерапию, которую ты так ненавидишь.

Я тронула его за плечо:

— Некоторый разговор ты заслужил.

— Чем? Тем, что мой отец — во-первых, сволочь, а во-вторых, умирает?

— И это. И то, что ты мой друг, и я здесь для того, чтобы давать тебе то, что тебе нужно. Если тебе беседа нужна больше, чем секс, значит, будем беседовать.

— Тебе нужно накормить ardeur, — напомнил он.

— Да, но если до этого дойдет, я могу просто спустить ardeur с цепи, и он сметет все наши сомнения.

— Ardeur — штука отличная, и может заменить очень долгую прелюдию, но мне сейчас не этого хочется.

— А чего тебе хочется? — спросила я.

Он посмотрел на меня с серьезным лицом, почти незнакомым, будто то, что мы сегодня видели, переменило его. А может, то, что случилось сегодня, позволило ему показать скрытую свою сторону. А может, путешествие по волнам моей измученной памяти придает всему более серьезный вид. Самой не разобраться, и нет Натэниела или Мики, чтобы мне в этом помочь. Единственный кроме них мужчина, который обычно помогает мне разгрести лабиринт замешательства, лежит сейчас рядом со мной, запутавшись в собственных проблемах.

— Я тебя хочу, — ответил он просто.

Я нахмурилась.

Он ласково улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.

— На выраженный в твоих глазах вопрос я сейчас дам исчерпывающие разъяснения.

— Ты так хорошо меня знаешь?

— В постели — да. Когда ты раздеваешься, то перестаешь следить за выражением лица. А в одежде тебя иногда так же трудно понять, как Жан-Клода.

Я задумалась на секунду:

— Наверное, мне не хочется раздеваться при тех, кому я не доверяю.

— Да, — улыбнулся он.

Я устроилась поудобнее на подушках и потребовала:

— Так давай разъясняй.

— Я вполне могу найти женщин с которыми спать или трахаться. Я стриптизер. Они мне суют телефонные номера, склоняют к чему-нибудь, выходящему за рамки закона. Еще я pomme de sang Жан-Клода — многие женщины за одно это готовы были бы со мной спать, чтобы быть ближе к вампирам. И за вервольфами тоже бегают фанатки, но совершенно иного типа. — Он блеснул белозубой улыбкой, и даже глаза заискрились. — А еще есть достаточно женщин, ничего этого не знающих, которых вполне можно уговорить.

Я ждала продолжения, но сперва увидела, как погасло сияние в глазах, растаяла на лице улыбка. И лицо как бы застыло между прежним обаянием и этой новой серьезностью.

— Но? — подсказала я.

Он перевел дыхание и ответил:

— Но только ты говоришь мне правду. Только ты говоришь мне, чего именно ты хочешь и чего не хочешь. Говоришь сама и ничего не изображаешь. Не щадишь мое самолюбие, хорошо у меня получается или нет. Не ловишь меня ни в какие ловушки. Никаких иных у тебя нет целей, кроме чистой радости. Тебя не волнует, что мы будем делать потом или что мы делали до того. Ты полностью и целиком поглощена сексом, почти с той минуты, как прикоснешься к мужчине. И это дает такое расслабление, самозабвение — ты даже представить себе не можешь.

— Но разве не все так?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Нет, не все. У большинства в голове вертятся события дня, мешающие сексу. Многие женщины не умеют отключить голову достаточно надолго, чтобы просто наслаждаться.

— Я и мужчин таких знаю, — сказала я.

Он снова улыбнулся:

— Меня, например.

— Не как правило, но иногда. Психоанализ ты обычно откладываешь на потом, будто секс тебе расчищает путь для общения сердец.

— Да не в этом дело, — ухмыльнулся он. — Я больше хочу секса, чем разговоров.

— Но не сегодня, — тихо напомнила я.

В глазах его еще задержалось веселье, но лицо опять посерьезнело — будто это был тот Джейсон, что станет постепенно с течением лет все чаще из этих глаз выглядывать. Все мы взрослеем, наверное, и даже Джейсон.

— Нет, не сегодня. Но я с разговорами уже покончил. Я хочу касаться тебя и чувствовать твои прикосновения. Хочу утонуть в аромате твоей кожи, во вкусе твоего тела. Секс был моей зависимостью еще с детства и до сих пор он для меня — любимый способ Ухода от действительности.

— И правда у тебя секс-зависимость?

— Опять психотерапия?

Я невольно улыбнулась:

— Ты знаешь, что Натэниел проходит курс психотерапии?

— Знаю, что ему ставят или ставили диагноз секс-зависимости, если ты об этом.

— Так ты знаешь, как это у него серьезно обернулось?

— Знаю, — ответил Джейсон. — И если ты хочешь действительно получить от меня определенный ответ — нет, я не секс-зависимый. Я был к этому близок в школе и совсем близок в колледже. Но когда Райна чуть не убила меня в процессе, это меня несколько излечило от рискового поведения. Как ни одному психотерапевту не удалось бы.

В результате одного метафизического события я однажды разделила с ним эти воспоминания. Это было ужасно, потому что я была в голове у Райны, и знала, что бывшая лупа нашей стаи вервольфов плевать хотела, будет Джейсон жить или нет. Он согласился, чтобы его привязали, а она на нем перекинулась, чтобы таким образом он был введен в стаю. Чего он не понял — это что она будет его полосовать как захочет, ни о чем не думая. Для нее тут было больше крови, чем секса — у нее была ментальность истинного серийного убийцы. И счет трупов был бы куда больше, если бы ликантропия не спасала жизнь ее жертвам. Хотя, если честно, я не могла вспомнить никого, кто был бы обращен так же кроваво, как Джейсон.

От этой мысли я отмахнулась — Райна иногда возникала у меня в мозгу, и сейчас было совсем не время.

— И потому что ты сумел после этого шока изменить поведение, у тебя нет настоящей зависимости?

— Что-то вроде этого, хотя, наверное, разные психотерапевты могли бы рассудить по-разному.

Мы смотрели друг на друга, слишком оба серьезные для этой ситуации — голые в кровати. Оба мы слишком глубоко задумались для намеченного занятия. Я стала уже думать, как бы нам перейти к чему-то другому, или, может, пришла пора одеться опять.

— Люблю смотреть, как ты думаешь, — сказал он.

Я нахмурилась:

— В смысле?

— В смысле, что даже посреди секса иногда тебе случается задуматься. Не о прошедшем дне, не о чем-то постороннем, а именно о сексе, о том мужчине, который с тобой, о том, что ты делаешь.

— Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

— Ладно. О чем ты думаешь?

Я попыталась не улыбнуться — не получилось.

— Гадаю, как нам от разговоров перейти к сексу.

— Видишь?

— Ладно, о чем думаешь ты, мистер Серьезная Морда?

Он улыбнулся.

— О том, что я хочу видеть твое лицо, когда ты смотришь снизу мне в глаза и мы занимаемся любовью.

— Так ты хочешь быть верхним? — спросила я, попытавшись обратить это в шутку. Но шутка сдулась под его серьезным взглядом.

— В итоге.

— Ха! В итоге…

Он подался ко мне, и на его лице появилась такая улыбка, что если бы ее видели посетительницы «Запретного плода», они бы выскребли свои банковские счета до цента.

— Именно.

Я хотела было спросить, с чего он хочет начать, но он меня поцеловал, скользнул руками по моему телу, и спрашивать не пришлось. Он мне продемонстрировал.

Продемонстрировал свои руки у меня между ног, свои губы на моих. Продемонстрировал, что нет больше его сомнений, ничего нет, кроме наших двух тел.

Я с ним никогда не была наедине, кроме случаев, когда мною владел ardeur. Никогда не была с ним, когда мы могли бы видеть только друг друга, только друг о друге думать, больше ни о ком и ни о чем, и никто и ничто не отвлекало ни меня, ни его.

Он был — весь руки, пальцы, губы, зубы — и весь желание. Довел меня до конца, заведя мне пальцы между ног, потом ввел их внутрь и нашел точечку. Снова довел меня, и снова, и снова, касаниями пальцев, сгибанием кисти, довел до того, что я дергалась, извивалась, билась в судорогах на кровати, а он стоял у меня между бедрами, чтобы правильно держать руку.