Зазвонил другой телефон. Дюбуа достала из кармана тоненький аппарат и начала разговор.

— А вы и вправду федеральный маршал? — спросил Чак.

— Вправду.

Он смерил меня взглядом — не так, как мужчина, а иначе, совсем с другой точки зрения. К сексу отношения не имеющей.

— У вас на пояснице пистолет. Поперек, не сверху вниз, потому почти не виден.

Я кивнула:

— И при первой встрече ты его начисто проглядел.

— Виноват.

— Небрежность, — отметила я.

— Больше такого не будет.

— Чего больше не будет?

— Я больше не приму вас просто за… подружку.

— Ты перед словом «подружка» всегда делаешь паузу, Чак. Какое ты слово проглатываешь?

— Вам не понравится.

— Могу спорить, что угадала, какое слово у тебя каждый раз готово с языка сорваться.

Джейсон смотрел на нас так, как иногда смотрит, когда у него на глазах делается что-то для него интересное или непонятное. Он внимательно смотрит, запоминает, откладывает, а потом заговаривает об это позже. Иногда намного позже.

Чак огляделся, убедился, что ни Дюбуа, ни Питерсон не слышат, и тихо сказал:

— За телку. Я никогда больше не сделаю ошибки, думая о тебе просто как о телке.

Я кивнула:

— Вот я и думала, что именно это слово приходит тебе на ум.

Наше прибытие в больницу было обставлено так, как и Жан-Клод не смог бы: город не дал бы ему полицейского эскорта, разве что он был бы арестован. Но нас таковой сопровождал в больницу Сент-Джозефа с ее новеньким травматологическим отделением. Оно располагалось в Саммерлендском крыле больницы, и я чуяла запах огромного пожертвования.

Какое-то время у нас ушло на то, чтобы пройти через больничное начальство — оно высыпало на полицейские сирены и появление лимузина. Да черт побери, с нами еще несколько серых костюмов заявилось. Вместо Чака нас сопровождал Питерсон, что было явным повышением, но все равно это была со стороны администрации вполне понятная ошибка. Если бы кто-то мне дал достаточно денег, чтобы пристроить к больнице целое крыло, я бы с этим кем-то тоже обращалась поласковее.

Пока мы в вестибюле больницы объясняли, что Джейсон не является ни одним из близнецов Саммерлендов, мне попался на глаза портрет. Старомодный портрет маслом, изображающий мужчину в черном костюме, белой рубашке, в крахмальном воротничке и с темно-русыми усами. Несмотря на старомодную одежду и усы, лицо портрета было лицом Джейсона.

Я невольно подошла к портрету поближе. С сурового лица незнакомца на меня глядели синие глаза Джейсона.

Джейсон подошел и встал рядом. Я посмотрела на него, на портрет, снова на него.

— Мурашки по спине? — спросил он.

— Ты был бы через несколько лет таким же, если бы отрастил усы.

— Знакомьтесь — Джедедия Саммерленд. Глава религиозной общины, поселившейся здесь подальше от мирских соблазнов. Суровый и добродетельный муж, но почему-то во многих семьях, что могут проследить свою родословную до тех времен, когда он был жив, есть дети, до ужаса на него похожие.

— Такое впечатление, что у основателей сект часто бывала слабость к женщинам.

Он кивнул, потом улыбнулся, хотя до глаз улыбка не дошла.

— Джедедия был убит вампирами. Очевидно, пытался обратить их к Господу, и им это не понравилось. Но если честно, я думаю, он пытался соблазнить даму из нежити, и это ему дорого обошлось.

Он повернулся ко мне не то чтобы с улыбкой, но с каким-то непонятным выражением в глазах.

— Что такое? — спросила я.

— Мне кажется, что попадаться на крючок вампирам — это семейная черта.

Он отвернулся, и что бы он сейчас ни думал, прочесть его мысли по глазам я не могла.

Я снова посмотрела на портрет. Это было лицо Джейсона, но если верить художнику, в глазах Джедедии не было веселья, улыбка не раздвигала углы губ. Лицо то же, но личность совсем иная.

К нам подошел Питерсон, тоже рассматривая портрет.

— Фамильное сходство просто жутковатое, если позволите так выразиться.

— Пожалуйста, пожалуйста, — ответил Джейсон.

— Я договорился о вашем проходе к отцу, мистер Шуйлер. Вас буду сопровождать я и еще один человек. Сотрудники больницы уже отловили двух репортеров, пытавшихся проникнуть наверх. Я попросил их охранять спокойствие вашего отца так, как будто это сам губернатор. Мне кажется, это поможет не допустить репортеров.

— Спасибо, — сказал Джейсон, все еще глядя на портрет. Потом обернулся к Питерсону с улыбкой, наполнявшей смехом глаза, и лицо его стало… стало лицом Джейсона.

Питерсон был несколько ошарашен, но потом улыбнулся в ответ. Так обычно действовала улыбка Джейсона.

Джейсон потянулся к моей руке, я помогла ему ее найти. Улыбка несколько пригасла, и глаза стали почти так же суровы, как на портрете.

— Давайте уже с этим покончим.

Мы направились к лифту, но там уже один из костюмов держал дверь и присутствовала дама из администрации больницы. Очевидно, она собиралась нас сопровождать. Богатые и сильные действительно от нас отличаются — во всяком случае, относятся к ним по-другому.

Рука у Джейсона была тепловата на ощупь. Не вспотевшая, просто от нервов. А он ликантроп, и разгулявшиеся нервы могут вызвать превращение. Он владел собой, и очень хорошо, но температура тела у него повысилась от тревоги. И это не было хорошо.

Впервые я подумала, что будет, если Джейсон перекинется прямо на глазах у родственников. Но они же знают, что он вервольф? Или не знают?

Репортеры будут знать, если заглянут на сайт «Запретного плода». Там указаны не только обычные параметры танцоров, но и вампиры они или оборотни, и какими зверями могут перекидываться. Если репортерам очень понадобится, они его раскроют.

Милая администраторша разговаривала с Джейсоном, который что-то рассеянно хмыкал ей в ответ. Я посмотрела на нее с другой стороны от него и сказала:

— Очень любезно с вашей стороны так заботиться о его отце.

— Любой из друзей губернатора у нас будет очень почетным гостем, — улыбнулась она.

Резким до горечи тоном Джейсон возразил:

— Мой отец — не друг губернатора.

Женщина посмотрела на меня, потом на Питерсона:

— Но я думала…

— Губернатор счел, что раз сходство мистера Шуйлера с его сыновьями вызвало такие проблемы с прессой, то самое меньшее, что мы можем сделать — обеспечить, чтобы последние дни его отца не были отравлены репортерами.

— Сходство невероятное, — сказала она. — Даже вот на таком близком расстоянии я бы поклялась, что вы — один из сыновей губернатора.

— Джедедия времени зря не терял, — тихо сказал Джейсон.

— Простите? — переспросила администраторша.

— Нет, ничего.

Я попыталась завести светский разговор — в чем никогда не была сильна особенно. Ну сколько еще будет тащиться этот лифт?

— Джейсон не знал, что близнецы будут в городе, и пресса нас застала врасплох. Вот еще с этой свадьбой, со всем прочим, стало совершенно невыносимо. Если к настоящим Саммерлендам пресса так относится всегда, то я им не завидую.

— Стало хуже после выдвижения в президенты, — ответил тот костюм, что помоложе.

Питерсон глянул на него со значением, и значение это было явственно: не болтай.Младший перестал болтать и постарался изо всех сил встать очень прямо и исчезнуть за углом. Одновременно это трудно, но он попытался.

— Конечно, конечно, — согласилась администраторша.

Двери открылись, и мы вышли в больничный коридор. Как бы ни была хороша больница, больницей она и останется. Тут выбрали приятную краску, цвет достаточно жизнерадостный, но запах бил в нос, запах антисептика, которым маскируют запах болезни, запах смерти. Единственно так не пахнут коридоры родильного отделения. Как будто у смерти есть свой запах, и у жизни тоже, и скрыть эту разницу моющим раствором — попытка безнадежная. Нос понимает, и понимает та часть мозга, которая не знает о лифтах и президентских гонках. Та часть мозга, которая с нами еще с тех пор, когда мы не знали, не окажется ли прямохождение очередной мимолетной модой.