Заметив, что Феникс, набрав полную грудь воздуха, собирается продолжить свой монолог, я ловко перебила ее, сообщив, что не возражаю. Тем же вечером, разговаривая с Полом по телефону, я призналась, что благодаря Феникс и ее вещам, которые заполонили мой новый дом, он уже не кажется таким пустым. Пол согласился, что лишние деньги, которые она будет платить за комнату, нам не помешают (мне пришлось признаться ему, что я еще не обсуждала с ней эту тему), а поскольку Феникс сразу предупредила, что съедет не позднее чем через год, значит, все не так уж страшно. Ничто не помешает мне избавиться от нее, если наша совместная жизнь окажется невыносимой.
Впрочем, первые несколько недель мне казалось, что мы неплохо уживемся. Наши рабочие графики совпадали почти идеально. Расписание занятий колледжа было построено так, что ее лекции приходились на вторую половину дня.
А поскольку Феникс обожала поспать подольше, у меня вполне хватало времени на утреннюю пробежку (теперь, наученная горьким опытом, я старалась не выходить за пределы кампуса). По утрам кухня была в моем полном распоряжении, так что я могла спокойно выпить кофе, просмотреть записи лекций, а потом отправиться в колледж. Лекции Феникс начинались как раз в то время, когда я уже покидала Фрейзер-Хаял, так что, вернувшись домой, я могла спокойно работать несколько часов до ее возвращения.
О ее появлении обычно возвещал грохот кастрюль и сковородок, доносившийся с кухни. Феникс с самого начала предложила взять на себя готовку, если взамен я соглашусь «скинуть немного» — я догадалась, что речь идет о плате за комнату.
— Я здорово готовлю! — уверила она меня.
И не обманула. Готовила она действительно здорово — правда, несколько эксцентрично. Как-то раз наш ужин состоял из шести перемен блюд, а на следующий день она решила ограничиться банановыми пончиками и пирожками с колбасой.
Я уминала ее стряпню за обе щеки, как снегоуборочная машина. Наверное, причиной моего зверского аппетита был деревенский воздух. К счастью, это пока никак не сказывалось на моей фигуре.
— Все перегорает благодаря затратам творческой энергии, — три недели спустя заявила Феникс.
Помнится, я тогда удивлялась, что, несмотря на потребляемое нами неимоверное количество жирной и чрезвычайно калорийной пищи, похудела почти на килограмм.
Хотя я не очень понимала, как такое возможно, но другого объяснения у меня не было. Феникс была права в одном — мы с ней работали как каторжные. Каждый вечер я допоздна слышала, как она стучит по клавишам допотопной пишущей машинки («Не признаю компов, они зависают, стоит мне только протянуть к ним руку!» — жаловалась она). Я же к концу сентября успела написать введение, первую главу и краткую биографию Дэлии Ла Мотт, после чего отправила все это своему издателю, чтобы выяснить, что он думает по этому поводу.
Мне по-прежнему было невдомек, как работа влияла на мой вес, почему я худела… но что-то подсказывало мне, что в этом были виноваты мои сны.
Собственно говоря, все началось с того дня, как в дом переела Феникс. В тот вечер я улеглась спозаранку — накануне с ней перетаскивали в ее комнату кровать, а потом засиделиь допоздна, болтая и потягивая вино. На следующий день я жала в антикварную лавку и купила там очаровательное дубовое изголовье для постели взамен подаренного мне железного монстра, которого возненавидела с первого взгляда. Решив хорошенько выспаться перед первым днем в колледже, я заварила себе чай с ромашкой и, уставшая от всех хлопот с переездом, уснула, едва коснувшись головой подушки.
Я проснулась — или подумала, что проснулась, — среди ночи. Комната была залита лунным светом. Меня вдруг охватила уверенность, что где-то совсем рядом, среди теней, прячется что-то. Он тенью проскользнул в мою спальню. Как и прежде, лежала, не в силах пошевелиться, пока он, прижавшись к моим губам, не вдохнул воздух в мои легкие. Только тогда я почувствовала, что могу пошевелиться… но лишь если он мне это позволит… и так, как он это позволит.
Что, впрочем, меня вполне устраивало.
Он занимался со мной любовью так, словно знал мое тело как свое собственное… как будто он растворялся во мне, в моем теле, в моем сознании, предугадывая каждое мое желание еще того, как я сама понимала, чего хочу. Смотреть на склонившееся ко мне лицо, на темные провалы глаз, на губы, приживавшиеся к моим губам, было все равно что разглядывать собственное отражение в зеркале… только в тот момент, когда мне казалось, что лунный свет вот-вот выхватит его из темноты, по лицу его снова скользнула тень, закрыв его от меня, как облако скрывает луну, и я вновь почувствовала, как меня будто затягивает в черную полынью — в глубокий, бездонный мрак, где нет никого, кроме нас двоих…
Так продолжалось всю ночь.
Конечно, я знала, что во сне время течет по-другому. Может, в действительности мой сон длился не больше минуты, хотя я могла бы поклясться, что мы занимались любовью до утра… во всяком случае, чувствовала я себя соответственно. Я проснулась в поту, все мое тело ныло от боли. Просунув руку между ног, я почувствовала, что мои пальцы стали влажными. Бедра до сих пор предательски дрожали.
Мне пришлось влить в себя половину кофейника, прежде чем я почувствовала, что готова к своей первой лекции. Если честно, я боялась, что опозорюсь, но, к счастью, как только оказалась в аудитории, мне сразу стало лучше. Намного лучше. Не заглядывая в конспекты, ограничившись лишь диапозитивом с репродукцией «Ночного кошмара» Фузелли, я проговорила без малого добрых полчаса. Темой моей лекции был образ демона-любовника в литературе. При этом я почему-то все время ловила себя на том, что то и дело поглядываю на Мару Маринку — устроившись в заднем ряду, она не сводила с меня глаз, в которых я прочла живой интерес. Еще во время многочисленных встреч с читателями я успела понять, что многие люди с успехом делают вид, что внимательно вас слушают. На самом деле это может быть совсем не так. Я помню людей, которые, слушая меня, украдкой прыскали в кулак — а потом подходили, чтобы сказать, как им понравилась моя лекция, — просто всегда тяжело говорить, видя перед собой скучающие лица. Лучше сосредоточиться на ком-то одном, чье лицо выражает вежливый интерес, — в этом смысле Мара была идеальным слушателем (в отличие от своей соседки, которая, казалось, вот-вот уснет). Она слушала меня так, словно жадно впитывала каждое слово.
Закончив лекцию, я предложила студентам задавать вопросы. Все моментально оживились, и завязалась дискуссия. Человек десять набросились на меня с вопросами даже после звонка. А кое-кто взмолился, чтобы я включила их в дополнительную группу — хотя набор уже был закончен.
Пришлось согласиться. Поскольку я уже сделала исключение для Мары Маринки, я не видела оснований, чтобы им отказать.
Кстати, терпеливо дождавшись, когда рассосется окружившая меня толпа, она подошла ко мне, волоча за собой свою соседку, ту самую, с круглым сонным лицом.
— Убедилась? — твердила она, обращаясь к ней, — Я же говорила, что профессор Макфэй — замечательный преподаватель! Ты наверняка захочешь ходить на ее лекции, верно? Доктор Макфэй, это моя соседка по комнате, Николетт Баллард. Она тоже хочет попасть в вашу группу, но она уже укомплектована.
Я покосилась на Николетт Баллард — лунообразное лицо подчеркивала неудачно подобранная стрижка под «пажа». Точь-в-точь такой же щеголяли Элис Хаббард и Джоан Райан. Вероятно, местный парикмахер обладает садистскими наклонностями, решила я.
— Вас тоже интересует готическая литература? — вежливо поинтересовалась я.
Николетт откровенно зевнула.
— Сказать по правде, я не слишком люблю всю эту сентиментальную муру, — пробурчала она. — Но в программе у вас стоит «Джейн Эйр», а это моя любимая книга.
— Николетт так добра, что помогает мне с английским, — смешалась Мара. — Мне бы очень помогло, если бы она была со мной — ведь тогда мы смогли бы заниматься вместе.
Я пробежала глазами список студентов своей группы. Мне так уже пришлось увеличить его на шесть человек. Я уже отрыла было рот, чтобы сказать «нет»… но потом заглянула в огромные, умоляющие глаза Мары — в свете проектора, который забыла выключить, они приобрели оттенок жидкого золота — со вздохом кивнула.
