Рикки вздохнула, стала уговаривать его пойти домой и принять душ, но ее слова были прерваны грохотом по другую сторону двери. Она резко повернулась, и вцепилась пальцами в решетку, стараясь разглядеть его в темноте.

– Боу? Где ты? С тобой все в порядке?

В ответ раздался болезненный стон умирающего.

Рикки неохотно вышла на террасу, чтобы посмотреть, в чем дело.

Цветочный горшок, раскачиваясь, свисал с карниза, объясняя, что произошло. Боу сидел на деревянном полу, держась за голову. На нем были брюки от смокинга, а расстегнутая рубашка открывала сильную грудь и тонкую талию.

– Я беспокоился, что ты не можешь позаботиться о себе, однако эти цветочные горшки хорошая защита, они могут быть смертоносными. Как проход по минному полю.

Рикки мягко усмехнулась и опустилась перед ним на корточки.

– Здесь всего один.

Боу выглянул из-под руки, устремив взгляд на бархатистую выпуклость груди над глубоким вырезом ее вечернего платья.

– Ты выпадаешь из платья, – промычал он.

– Ты недоволен? – спросила она насмешливо.

Он ощутил ее дыхание на своем лице, как тайное приглашение. Поднявшись на ноги, он повернулся к ней спиной и стал смотреть в ночь.

– Куда ты ходила?

– Когда?

– После своего приема. Я искал тебя, волновался.

Она подошла, встала рядом с ним и, положив рукм на перила, последовала за его взглядом в ночь.

– Тебе не нужно волноваться обо мне, Боу. Я большая девочка и давно забочусь о себе сама.

Это признание резануло его, причинив боль, но он не обратил на нее внимания.

– Но раньше ты не пыталась разоблачать убийцу.

Рикки взглянула на него. Сейчас он говорил более трезво. Схватка с тяжелым глиняным горшком так подействовала на него или что-то другое?

– Почему ты не идешь домой? Поспи немного.

– Не могу, пока ты не расскажешь мне, что произошло в кабинете шерифа в ночь убийства твоих родителей.

Конечно, она понимала, о чем он говорил, – о платье. Как только Джуниор упомянул об этом во время обеда, она почувствовала, как он напрягся, хотя даже не взглянула в его сторону. Но ей не хотелось говорить об этом. Дьявол, она не позволяла себе даже думать о том времени, тем более о подробностях, они слишком больно ранят.

– Я не виню тебя, Боу.

– Почему? Это я виноват, что тебя унижали.

– Меня не унижали, – ответила она, прерывисто вздохнув.

– Я лучше знаю. Я знаю тебя, Блю. Я знаю, у тебя отобрали то, что принадлежало только тебе. Если бы я остался и был рядом с тобой, никто не осмелился бы допрашивать тебя. – Он хлопнул ладонью по перилам. – Черт возьми, Блю, прости меня! Я долго ждал, чтобы сказать тебе это.

Боль в его голосе кольнула ее в самое сердце, но ему совсем незачем знать об этом. Она никогда не признавалась никому, даже самой себе, как больно ранило ее его дезертирство, и сейчас не собиралась. Она обернулась, прислонилась спиной к перилам и, сложив руки на груди, прямо посмотрела на него.

– Выслушай меня, Боухэнон. Мои родители были не просто убиты, они были искромсаны. Матери перерезали горло, а у отца было более двадцати ножевых ран. Думаешь, то, что я должна была рассказать им о крови, о моем первом опыте в сексе, для меня что-нибудь значило? Думаешь, меня заботило, что тебя не было? Я только хотела, чтобы мои родители вернулись снова живые и невредимые, больше ничего. Поэтому перестань казнить себя. Мы были просто как два ребенка – сейчас мы другие. В то время это было интересно, но теперь все это не важно.

Он опустил руки, выпрямился и долго смотрел на нее, а ей хотелось зажмуриться от боли, которую она увидела в его глазах.

– Значит, я делаю из мухи слона, так?

Нет! Теперь она должна была отвести взгляд, она не могла произнести заведомую ложь, глядя ему в глаза.

– Да.

Он не пошевелился, и через несколько секунд Рикки заставила себя снова посмотреть на него и неожиданно увидела в его глазах совершенно другое выражение – непокорное, дерзкое. Его челюсти были сжаты, и на них вздулись желваки, он порывисто привлек ее к себе, а его рука скользнула к ее затылку, пугая и смущая ее. И прежде тем она успела что-то предпринять, он приник к ее рту, его губы напирали, требовали, его язык искал и нашел.

Поцелуй длился недолго, но она все поняла еще до того, как он заговорил. Он глухо усмехнулся и засунул руки в карманы.

– Черт, ты заставила меня забыться на мгновение. Не знаю, выпивка ли затуманила мой мозг, или моя память просто создала то, чего никогда не было. – Он подмигнул ей, проходя мимо, и, уже спустившись на последнюю ступеньку, бросил не оборачиваясь: – Можешь возражать мне, детка, если тебе так хочется, но не лги себе. Это не моя выдумка. Оно еще существует и не собирается никуда исчезать.

В среду утром Рикки проснулась рано. Она плохо спала ночью, была все еще настороженной и возбужденной. Наспех приняв душ, она натянула велосипедные шорты и обрезанную майку, сунула ноги в кроссовки, закрутила на затылке волосы, надела кепку и через тридцать минут после того, как встала с постели, размеренной трусцой бежала по дороге. Она была переполнена эмоциями, требовавшими выхода, но это не имело никакого отношения к расследованию убийства родителей. Она рискнула взглянуть на маленький рыбацкий коттедж вдалеке, а потом решительно перевела взгляд на дорогу. Боу был прав, сказав «оно еще существует». Она ощутила тот же трепет, то же желание, что и десять лет назад, но теперь все было иначе, теперь она не хотела хотеть его, теперь она должна заниматься совсем другим. «А потом?» – настойчиво искушал ее мозг, но она отогнала вопрос и, сжав кулаки, еще решительней побежала вперед.

Мысленно вернувшись назад ко вчерашнему званому вечеру, она сочла, что он удался, несмотря на настроение, с которым она покинула его. Гнев, как и любовь, – чувство, которое она не может позволить себе сейчас она должна оставаться спокойной и собранной… целеустремленной.

Услышав автомобильный сигнал, Рикки свернула ближе к тротуару, но машина не проехала мимо, а снизила скорость до скорости ее бега, и водитель снова просигналил ей. На этот раз она оглянулась. Утреннее солнце, отражаясь от ветрового стекла «линкольна таункар» ослепляло ее, не давая возможности разглядеть, кто сидел за рулем. Но она сбавила темп, перейдя, в конечном счете, к бегу на месте, пока машина не поравнялась с ней.

– О, привет, – она небрежно помахала рукой, – извините, я думала, вы просите меня освободить дорогу.

Салли Джейн, широко, дружелюбно улыбаясь, выглянула из машины.

– Это мне следует извиниться, я напугала тебя?

– Совсем нет. Как я сказала, я просто подумала, что какой-то разгневанный водитель просит меня убраться с дороги. Ты искала встречи со мной?

– По правде говоря, нет. Я направлялась вниз; к озеру. Там выставляют на продажу какую-то недвижимость, и я хотела посмотреть. А потом заметила тебя и решила воспользоваться случаем пригласить тебя на ленч. В час ты уже свободна от эфира?

Рикки кивнула:

– Ленч – это хорошо. Хочешь, я приду к тебе в офис, когда освобожусь?

– Нет, сегодня меня там не будет. Почему бы нам просто не договориться, скажем, на два часа?

– Отлично. Где?

– Помнишь «Пятнистую цаплю»?

– Конечно, – ответила с улыбкой Рикки, удивляясь, почему в это утро Салли Джейн выглядит гораздо нервнее, чем накануне вечером. Но она прогнала эту мысль, когда Салли Джейн помахала ей и уехала, исчезнув вскоре за поворотом дороги. Быть может как и она, торговец недвижимостью тоже не спала ночь? Тогда Рикки вспомнила сведения о магнате, которые она собрала за последние десять лет.

Ее отец, Клеменс Мэттерз, погиб трагически – сгорел при автомобильной катастрофе всего через несколько месяцев после смерти отца Боу. В то время Салли Джейн было всего двадцать три, но она взяла на себя руководство его компанией и вела дела, так, как будто она взрослая, компетентная женщина. Клеменс был рожден дельцом, которому удавалось решать трудные задачи, делать карьеру, одновременно воспитывая дочь и накапливая миллионы. Никто никогда не допытывался, почему он развелся со своей молодой женой, когда Салли Джейн была еще совсем младенцем, но никто никогда не возражал против решения суда присудить ему единоличную опеку. Все, что он делал, он делал хорошо, включая и воспитание дочери. Сейчас Салли Джейн, казалось, вела дела даже успешнее, чем сам Клеменс. Она в несколько раз приумножила его миллионы, поставила «ЦМА-Риелторз» в список наиболее процветающих частных компаний Америки и не поддалась давлению перенести свою штаб-квартиру в один из больших городов, таких, как, например, Сент-Луис или Чикаго.