На этот раз Эрика ничего не сказала, ей нечего было сказать, она не верила ему.

На следующий вечер Эрика сопровождала бабушку на дружеский обед, который Бобби устраивала в своей квартире.

В первые часы Эрика, почти не разговаривала с бабушкой – нельзя было выразить словами ту опустошенность, которую она ощущала из-за потери родителей. Но в воскресенье, за ленчем у Боухэнонов, которые сердечно приняли их, Эрика была очень удивлена, когда бабушка потянулась через стол и взяла ее за руку.

– Ты единственное, что у меня осталось, Эрика, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты оправилась от этой трагедии. Я не всегда была близка с твоей матерью, я позволила своей карьере адвоката, а потом судьи разделить нас. Такой замечательной она стала только благодаря самой себе. В этом нет моей заслуги. Она вышла замуж за изумительного, блистательного человека и сделала собственную карьеру. Я гордилась ею, Эрика, но я не часто говорила ей, как я горжусь. Тебе я могу и хочу это сказать. К сожалению, я не много знаю о жизни твоей матери и отца после их женитьбы, но обещаю поделиться с тобой всем, что знаю. Я буду с тобой, как не была со своей Линдой.

– Она тоже гордилась тобой, бабушка. Она говорила мне, что в день, когда ты стала судьей, она чувствовала настоящую гордость.

– Благослови тебя Бог, дитя.

Потом они разошлись по комнатам, чтобы отдохнуть, а когда Эрика проснулась, то увидела в дверях, молодою человека с чемоданами, наполненными, ее одеждой и личными вещами.

– Мисс Боухэнон просила передать, что она забрала все, что смогла, из вашего дома, – объяснил он.

Сейчас в гостиной Боухэнонов Эрика поблагодарила Бобби.

– Мне никогда не расплатиться за вашу доброту. Вам не следовало ходить туда, я понимаю, как это, должно быть, трудно.

– Да нет, совсем не трудно, со мной ходила Петит.

– Спасибо, – поблагодарила Эрика Петит.

– Ерунда.

Но это не было ерундой. Эрика знала Боухэнонов больше десяти лет, но только как людей, владевших фешенебельным отелем. Потом был Боу, он покинул ее, исчез, когда она больше всего нуждалась в нем. Но его семья не бросила ее, они оставались с ней, и даже в своем горе она чувствовала, что в ней появляется что-то новое. Слезы, от которых она не могла избавиться, снова навернулись на глаза.

– Я люблю вас всех.

Родителей хоронили днем во вторник.

Стоя рядом с их гробами у края могилы, Эрика подумала, что, должно быть, пришел весь Сент-Джоун. Весь, кроме Боу. Никто не смог разыскать его. Ладно, все в порядке, сейчас она не нуждалась в нем. Самое худшее она пережила без него.

Она взяла бабушку за руку. Меньше чем через два часа они уедут из Сент-Джоуна и отправятся в Бостон. Только мысль о том, что она покинет город у озера, который больше десяти лет был для нее домом, помогла ей пережить последние три дня. Ее родителей убили, но это еще не все, чего ее лишили. Она потеряла парня, в которого была влюблена, он бросил ее. Она потеряла свою лучшую подругу – Кэрри ни разу не позвонила с тех пор, как они встретились в офисе шерифа. Но она потеряла еще больше: она потеряла веру в доброту и порядочность. Только ее бабушка и Бобби Боухэнон были с ней в эти дни полного опустошения. Они относились к ней с добротой и вниманием, любили и поддерживали ее. Но этого было недостаточно.

Она оглядела толпу, собравшуюся отдать последний долг ее родителям.

Лицемеры!

Ее друзья стояли у дальнего конца могилы, все шестеро держались вместе. Пэм и Салли Джейн тихо плакали, Кэрри прислонилась к Брету, Эрон и Джуниор держались спокойно и прямо.

Мэрилу Робертс и Фиби Пирсон, стоя рядом с мужьями, о чем-то тихо шептались.

Ронда Грант, потерянная и замкнутая, стояла одна, в ногах у гроба Лоуренса. Время от времени она касалась пальцами полированного красного дерева, как будто принимала этот гроб за гроб своего мужа, которого похоронили всего восемь дней назад.

Элти и Скутер Уитком стояли рядом со священником, лицо шерифа было обращено к небесам, словно оттуда неожиданно могли прийти ответы, которые он искал; лицо его жены было искажено горем, но оно казалось неестественным.

Бобби, Берт и Петит Боухэнон стояли все вместе слева от Эрики – единственные «чужаки», кроме нее самой и ее бабушки.

Насколько могла видеть Эрика, море людей заполнило кладбище.

Священник призвал присутствующих помолиться вмеете с ним Господу, и все послушно начали произносить слова. Все, кроме Эрики.

Окончив молитву, священник благожелательно улыбнулся ей.

– От имени дочери Лоуренса и Линды Кэссиди я благодарю вас за проявленную любовь. В эти трудные дни, которые ей предстоит пережить, это поможет ей, я уверен, понять, как уважали ее родителей. А теперь, пожалуйста, возвращайтесь по своим домам в мире и спокойствии.

Эрика не собиралась говорить, слова вырвались по собственной воле:

– Я хочу сказать!

Все смолкли и в ожидании смотрели на нее.

– Мои родители любили здесь все. Они были счастливы. Они любили вас. Они доверяли вам. – Она улыбнулась Бобби Боухэнон, как бы извиняясь и исключая ее. – Один из вас убил их. Это несправедливо. – Она услышала дружный тяжелый вздох, и ей стало приятно. Они были шокированы, отлично. – Шериф Уитком поклялся найти того из вас, кто это сделал. Если он не выполнит своей клятвы, я вернусь. Вам это так не пройдет.

Она замолчала и посмотрела в глаза тех, кто стоял ближе всех, задержав взгляд на друзьях детства. Было заметно, что все шестеро сперва удивились, потом почувствовали себя неловко, потом испугались, хотя старательно пытались скрыть свои чувства.

В ответ Эрика самоуверенно улыбнулась:

– Я обещаю.

Я не хочу играть в твоем дворе,

Я больше не люблю тебя.

Ты огорчишься, когда увидишь, что я сам

Сдвигаю крышку своего погреба.

Ты не опрокинешь мою бочку для дождевой воды.

Ты не заберешься на мою яблоню.

Я не хочу играть в твоем дворе,

Если ты не хочешь быть со мной ласковым.

Неизвестный автор 22 апреля 1995 года-29 апреля 1995 года

Она вернулась. Уже не девочка и больше не жертва. Она утратила идеализм своей юности, победила демонов, которые являлись ей в снах после гибели родителей, преодолела обиду и душевную боль от предательства друзей. Но победа досталась дорогой ценой, и теперь кому-то придется заплатить по счету.

Он наблюдал, как она таскала коробки из автомобиля в дом, который сняла для себя. Это не было болезненным любопытством к чужим делам – он взглянул чисто случайно, но, увидев ее, не в состоянии был отвернуться. Она была прекрасна, еще прекрасней, чем десять лет назад, и даже прекрасней, чем можно было ожидать, судя по фотографиям, напечатанным в «Плеймейтс».

Она была почти без косметики, ее волосы, довольно длинные, были убраны в бесхитростный «лошадиный хвост», на ней была фланелевая рубашка, широкие джинсы и теннисные туфли. Вряд ли кто-нибудь ожидал увидеть знаменитость в такой одежде.

Прислонясь к дверному косяку, Кин отхлебнул из банки с пивом, как будто пенистый напиток мог погасить внезапно возникшую жажду. Он любил ее так, как об этом поют барды в своих песнях и пишут поэты в своих стихах. В его душе вспыхнуло воспоминание о том коротком мгновении, которое они провели вместе, но вслед за этим он почувствовал свою вину. И одно невозможно было отделить от другого.

Эрика на секунду остановилась, пытаясь удержать на бедре коробку, пока возилась с входной дверью дома. Прижав коробку бедром к косяку двери, она смахнула пот, стекавший тонкой струйкой из-под волос, и, толкнув дверь, распахнула ее. От резкого движения коробка наклонилась, Эрика потеряла равновесие и чертыхнулась, услышав перезвон стекла из приземлившейся рядом с ней коробки.

– Черт знает что!

Она быстро поднялась на ноги, беспокойно оглядываясь вокруг, хотя это было глупо, она была здесь в полном одиночестве. Именно этим с самого начала и привлек ее этот дом. Ей хотелось уединения, и «дом на холме», как назвал его агент по недвижимости, мог полностью ей это гарантировать.