— Вы шутите, — произнес он, стыдливо отводя глаза от ее ног, которые были весьма изящной формы. — Они слишком высоко, к тому же я рискую свалиться в воду. И мне кажется, что ручей намного глубже с той стороны.

— Так оно и есть, — сказала Элинор.

— Неужели вы думаете направить сюда маленьких искателей сокровищ? — спросил Вильерс.

— Почему бы и нет? Когда мы были детьми, проводили здесь все свое время.

— И карабкались вверх за розами? — Ведь скала, на которой они росли, была почти отвесной.

— Лакей приносил постоянно эти волшебные розы цвета оранжевого ликера Лизетт. Они растут пышными гроздьями. Когда на них падает солнце, они переливаются так, что невозможно оторвать глаз, — сказала Элинор, еще выше приподняв юбки. — Эта вода такая приятная… — Она захватила пригоршню воды и стала любоваться стекающими каплями. — Но где же Ойстер?

— Наверное, он разомлел на солнышке и прилег отдохнуть, — предположил Вильерс.

— Интересно, все собаки такие ленивые, как Ойстер? — спросила она.

— Не думаю, — отозвался Вильерс. — Впрочем, надо спросить у любителей этих животных, я не интересовался их повадками.

— А Ойстер вас полюбил, вы заметили, что он вас слушается? — усмехнулась Элинор. — Не хотите намочить ноги в воде?

— Хотелось бы.

— Неужели вы не купались в реке, когда были ребенком?

— Конечно, и мой брат тоже, — ответил он и тут же пожалел о сказанном.

— Я и не знала, что у вас есть брат, — мгновенно подхватила она. — Расскажите мне о нем.

— Нет! — Он устремил взор на далекие вершины.

— Странно, что я ничего не слышала о вашем брате, — не унималась Элинор.

— Он умер, — ответил Вильерс.

— Извините, я сожалею. Наверное, он умер совсем молодым?

— Ему было всего одиннадцать, — сказал он.

— Что же все-таки случилось?

— Он заболел дифтерией.

— Ужасно, — промолвила Элинор. — Была эпидемия? Многие от него заразились?

— Нет. Моя мать сразу изолировала его.

— Что значит — изолировала?

— Поместила его в дальний конец нежилого крыла в доме и не позволяла туда никому входить и оттуда никого не выпускала.

Элинор замерла.

— И даже его самого? — с ужасом спросила она после паузы.

Он прокашлялся.

— Разумеется, там было все необходимое, старый слуга был рядом, чтобы ухаживать за ним. Он тоже заразился.

— Кто же о них заботился?

— Один из лакеев по имени Эшмол — скандальный бесстрашный бастард. Тогда он был вторым лакеем. Он нашел дорогу в ту часть дома и носил им еду и питье. И моя мать ни словом не обмолвилась с ним об этом.

Элинор вдруг ощутила весь холод горного ручья и спрятала свои красивые ножки под юбку, лишив Вильерса возможности любоваться ими.

— Это ужасно, — прошептала она.

— Я был тогда в закрытом пансионе, меня отправили учиться, — сказал Вильерс.

— Иначе вы стали бы ухаживать за братом и заразились бы.

— Вовсе не обязательно. Этот скандальный бедолага Эшмол ухаживал за ними и не заразился. Сейчас он — мой дворецкий.

— Теперь я понимаю, почему вы никогда не возвращаетесь в свой замок, — сказала она.

Его лицо исказила гримаса.

— Сначала мы заколотили это крыло, а потом оставили дом. Но моей матери пришлось жить с постоянной мыслью об этом кошмаре. Узнав обо всем, я решил никогда не бывать там, хотя мне снились места, где я провел детство.

— Но может быть, когда-нибудь…

— Я не вернусь туда, пока не рухнет последний камень, замка Кэри.

Ему не хотелось говорить об этом. Ему хотелось любоваться Элинор, радоваться ее смеху и купанию в канавке. Возможно, это последний раз, когда они могут быть так долго наедине. Словно угадав его мысли, Элинор снова принялась резвиться в воде.

Вильерс подошел и встал в воду рядом с ней. Его ноги казались такими грубыми рядом с ее холеными ножками. Некоторое время оба сравнивали их с удивлением. Потом он молча наклонился к ней.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Элинор.

— А что делали вы? — спросил он. — Вы сейчас соблазняли меня, и я… зачем вы делали это? — Он заглянул в ее широко распахнутые глаза, на которые она не успела нанести краску с утра. На солнце они были светлее, и ему показалось, что так она еще красивее.

— Я — соблазняла? Нет! — вскричала Элинор.

— Я пока еще не женат, — сказал он, вытащив ее из воды и прислонив к плоской скале. — Вы тоже не замужем. Не думаю, что вы всерьез приняли заверения герцога Гидеона, который намерен морочить вам голову еще целый год, пока у него траур.

— Он скоро вернется, и будет сопровождать нас в Лондон. Пора исправить допущенную несправедливость. Моя честь будет восстановлена.

Жажда обладания нещадно пульсировала в его теле, и ее слова спровоцировали взрыв негодования. Он скривился и посмотрел на нее так, что ее нижняя губка, такая сочная и манящая, оттопырилась и стала мелко и обиженно подрагивать.

— И не пытайтесь, моя принцесса. Слишком поздно. Прошлого не вернуть, вы должны забыть о нем.

— Что… что вы себе позволяете?

Наклонившись, он впился губами в эту ее нижнюю дрожащую губу, изнемогая от страсти и ловя аромат жасмина и еще какой-то, не поддающийся описанию, чувственный след, сводивший его с ума. Его плоть превратилась в кремень, дававший знать о себе им обоим.

— Духи Элинор, — прошептал он. — Я стал бы самым знаменитым парфюмером, если бы мог открыть их секрет.

— Вынуждена снова напомнить, что и не думала соблазнять вас, — произнесла Элинор.

Он едва слышал ее, опьяненный возможностью овладеть ею прямо сейчас у горного ручья.

— Вы в этом уверены? — спросил он.

— Да.

— В таком случае я соблазню вас. Что скажете?

— Соблазните? Это что, начало атаки?!

— Не притворяйтесь весталкой, Элинор, не противьтесь голосу страсти.

— Я притворяюсь? — спросила она.

Он впился в ее манящие губы. Ее руки, упиравшиеся в его грудь, тут же обмякли, а пальчики затрепетали, выстукивая непонятный ритм у самого его сердца.

— Я соблазню вас любой ценой, здесь и сейчас, Элинор! — воскликнул он, развязывая свой шейный платок.

В следующую секунду платок полетел вниз, за ним шелковый герцогский камзол и тончайшая батистовая рубашка.

Леди, которую он соблазнял, смеялась. Лучики солнца плясали в бронзовой копне ее волос, оставляя желтые полосы. Но он знал, что смех ее будет недолог.

И она затихла, когда к вороху одежды добавились его узкие панталоны. Она давно приглядывалась к выпуклостям внутри их. Теперь все секреты исчезли.

И она была счастлива, что он не увидел в ее глазах страха или отвращения. Полностью обнаженный, он подошел к ручью и постоял в холодной воде, словно демонстрируя себя во всей мужской красе.

— Неужели вы посмеете… — прошептала она.

— Посмею, — произнес он, пожирая глазами пленительные изгибы ее тела и кожу цвета сливок с малиновым вареньем. Он хотел раздеть ее догола, ощутить вкус ее чувственной плоти.

Но эта дразнящая плоть была слишком хорошо упакована. Он уставился на длинный ряд пуговок, доходивших до самого низа. Их было не меньше двухсот. И все-таки он успешно справился с ними, не считая тех, что сорвались и попадали в ручей с игрушечными брызгами.

— Мы… не должны… — прошептала она.

Он посмотрел в сторону дома. Они были слишком далеко от него, чтобы разглядеть их за скалистыми холмами.

— Никто не придет сюда, — успокоил он Элинор, расправляясь с ее корсетом. — Мы здесь одни, Элинор.

— Здесь слишком открытое место, — простонала она. — Это скандал… Мы… мы оба помолвлены с другими!

— Я женюсь только ради моих детей, — ответил Вильерс. — Я не тешу себя иллюзиями о том, что мне будет хорошо с Лизетт. Хотя я намерен хранить ей верность. Но пока я не женат и даже не считаю себя помолвленным.

— Однако Лизетт уже растрезвонила всем о вашей помолвке, — возразила Элинор, вцепившись в свою сорочку, которую он пытался стащить с нее.

— Не мог же я перечить леди? — усмехнулся Вильерс. — Это был подлинный сюрприз для меня. А до этого ты пыталась женить меня на себе. Вспомни, как это было. Разумеется, я дал тебе для этого основания. Но с Лизетт ничего этого не было.