— Сказал отец шестерых внебрачных детей, — подытожила она.

— О, я столько раз чувствовал вожделение, но еще никогда не терял от этого рассудка, — ответил он.

— Все мужчины любят это, — спокойно произнесла она.

— Все это несравнимо с тем, что я чувствую к вам, — порывисто произнес он, бросаясь к ней. — Я хочу, есть вас, пить вас, лизать, сосать, хочу иметь всю-всю!

На какой-то момент она была загипнотизирована звуком его голоса, но быстро стряхнула с себя это наваждение:

— Вы не можете позволить себе все это, вы помолвлены с Лизетт.

— А вы…

— А я с Гидеоном, который примчался сюда за мной.

— До чего же это романтично, — произнес Вильерс.

Она вдруг расслышала какой-то слабый звук, шедший от дверей ее спальни.

— Кто-то стучится к вам, — сказал Вильерс. — Подозреваю, что это ваша служанка.

Ее глаза увлажнились, и она смотрела на него сквозь эту пелену, сердце ее разрывалось от безнадежности и отчаяния.

— Леопольд… — позвала она.

— Вам нужно идти, — строго произнес он. — Я здесь не единственный страдалец, раздираемый похотью, порожденной вашей красотой, дорогая Элинор.

— Я вовсе не красавица, — произнесла она.

Он что-то буркнул, но она не расслышала, отвлекшись на повторный стук в дверь.

— Что вы сказали? — спросила она.

Он посмотрел на ее губы.

— Вы самая прекрасная из женщин, которых я когда-либо встречал, Элинор!

— Гидеон, это опять вы? — произнесла Элинор, открыв дверь.

Он больше не выглядел юным красавцем. В его глазах сквозила усталость, а в углах рта пролегли морщинки. И все же где-то глубоко в его чертах читалось что-то от того златокудрого мальчика, которого она когда-то любила.

— Я должен был извиниться за свое малодушное поведение днем, — сказал он.

— Вам не за что извиняться, — сказала она, протянув ему руку.

День выдался таким насыщенным, что ее уже мутило, и она мечтала лишь об отдыхе.

Но Гидеон прошел дальше, и оба они сели у камина. Они казались супружеской парой, прожившей десятилетия.

— Я не должен находиться здесь, — сказал он.

«Сколько раз можно повторять эту фразу?» — подумала Элинор.

— В моей спальне или вообще в Кенте? — произнесла она с улыбкой, стараясь разрядить мрачную атмосферу, которую он, сам того не желая, создавал вокруг себя. А заодно и намекая на слишком поздний визит.

— В Кенте, — отвечал он с улыбкой. — Я отправлюсь отсюда на заре. Мои люди думают, что я остановился здесь просто по пути к старой тетушке Ады, которую я обязан навестить.

«Все равно все узнают, — подумала Элинор. — Незачем было так пылко обнимать меня и целовать на глазах у слуг».

— Сплетни неизбежны, — произнес он, словно прочел ее мысли.

Ей не нравились эти следы усталости в уголках его рта, они отталкивали ее. Пропасть между ними становилась все шире.

— Вы правы, — сказала она.

— Мне это не важно, — сказал он.

— Вот как? — удивилась Элинор.

— Я слишком долго боялся осуждения, — сказал он. — Вот и ты не можешь оправдать мой поступок, мою женитьбу на Аде.

— Пожалуй, что так, — нехотя согласилась Элинор.

— Ты полагала, что я должен нарушить волю отца.

Элинор встрепенулась. Что ж, ей и в самом деле интересна эта тема. Она не прочь узнать, что двигало им тогда, четыре года назад.

— Мы забыли тогда всякий стыд и приличия, — сказала она после затянувшейся паузы. — Ты перестал уважать меня…

— Я действовал как наглец, лишив тебя девственности, — сказал он, пристально глядя на нее, — глаза у него были синие, как Эгейское море. — А потом я поступил как подонок, отвернувшись от тебя. А теперь ты вправе презирать меня, моя Элинор, даже ненавидеть.

Она покашляла в замешательстве.

— Пожалуй, ты прав.

— Мне потребовался год, чтобы понять, что такая любовь, которая была у нас с тобой, бывает только раз в жизни, — признался Гидеон.

— Ты никогда не любил так страстно, как я, — сказала Элинор. — Ты и сейчас говоришь только о себе. Тебе наплевать на то, что чувствовала я, встречая тебя с Адой. Ты даже не смотрел в мою сторону.

— Я был глупцом и потому вел себя так. Я не понимал, что чувствует покинутая женщина, какую боль я тебе причинил.

— Ты был всем для меня тогда, Гидеон, — призналась Элинор. Она говорила правду. Но почему же теперь она не чувствует той страсти, не радуется тому, что он рядом с ней? Она верила, что ее любовь неизменна и вечна. Только такой может быть настоящая любовь.

Шекспир сказал, что истинная любовь не может зависеть от течения дней и недель. Она не исчезает со временем. Элинор до сих пор верила в ту свою первую любовь. И все же где она теперь? Куда девались ее прежние чувства?

Гидеон вдруг с силой сжал ее руку.

— Я понял это, и потому я здесь вопреки всем правилам приличия. Еще целый год мы не сможем, открыто появиться вдвоем, объявить о своей помолвке. Я не могу нарушить мой траур по Аде, не могу запятнать свою честь и память о ней. Но я не могу позволить тебе выйти за Вильерса, зная, что ты любишь меня. Поэтому я и приехал, пусть даже на одну ночь.

— Ты уверен, что по-прежнему любишь меня? Все ли в порядке с твоими чувствами? Прошло несколько лет.

— Я чувствую так, словно мы расстались только вчера, — заверил ее Гидеон. — Я тяготился моим браком, уже в первый год я начал вспоминать о тебе, Элинор. Вспоминал, как ты дрожала, когда я целовал тебя, как просила целовать тебя еще и еще. Вспоминал, как ты позволила мне…

— Довольно, я поняла тебя, — сказала Элинор и, высвободив свои руки из его рук, Сложила их на коленях.

— Я не должен был этого говорить, — опомнился он. — Надо сдерживать свои чувства, пока не закончится траур.

Она чувствовала себя так, словно тень прошлой Элинор находится с ними рядом. Той Элинор, которая готова смеяться и плакать, бросаться Гидеону на грудь, обнимая его за плечи.

— Теперь ты понимаешь, почему я оставил тебя ради Ады? — спросил он, взял ее руки и поднес их к губам.

— Нет, — сказала Элинор. — Нет!

Та, другая Элинор хотела, чтобы он целовал ее ладони. Она готова была решиться на что-то безумное — сорвать его шейный платок, например, и поцеловать его стройную шею.

Но нынешняя Элинор упрямо сжала губы.

— Тогда я объясню снова, — сказал Гидеон. — Я не понимал тогда, что ты мне необходима, как воздух, что я не могу без тебя жить. Я думал, что испытываю простое влечение, которое могу побороть. Но без тебя я весь обмяк, словно из меня выпили всю кровь. Я казался себе жалким, не узнавал себя.

— И ты ни разу не заговорил со мной об этом, а ведь мы виделись столько, раз после твоей свадьбы!

— Я говорил об этом с Адой…

— Что? Нет… это немыслимо.

— Она понимала меня. Я стал говорить с ней об этом, когда заметил, что она не испытывает интереса к супружеским отношениям, — пояснил Гидеон. — Воля моего отца пагубно отозвалась и на этой бедняжке.

— У вас не было близости?

— Всего несколько раз, и то в самом начале. После этого она начала кашлять. Ее тяготили супружеские радости. Я рассказывал ей, как ты хотела меня, как хорошо нам было вдвоем.

Элинор с трудом перевела дыхание.

— Я польщена… я даже вообразить не могла ничего подобного.

— В мире найдется не много женщин, таких как ты, — заверил ее Гидеон. — Тебе известно, что ты настоящее сокровище, Элинор? Я едва сдерживаюсь, чтобы не поцеловать тебя. Я хотел бы взять тебя на руки и уложить на эту постель. Но это был бы неподобающий поступок. Ты согласна?

— Да, пожалуй, — ответила она, придя в изумление.

— Чем больше я смотрю на тебя, тем громче во мне говорит голос долга и чести, — продолжил он. — Впрочем, если бы я сейчас и нарушил правила, это было бы в порядке вещей. Ведь Ада все знала о нас…

— Не надо, прошу тебя, — твердо сказала Элинор. — Тебе пора уходить, Гидеон, и готовиться к завтрашнему путешествию к тетушке Ады.