Дыхание Роланда щекотало ухо Элинор.

— Если кто-то сейчас попробует спасти этот великолепный жемчуг, она закрутится, как неистовый дервиш, — сказал он.

— Что такое дервиш?

— Священный монстр, который терроризирует бедное население Индии или Ирана.

— Мы должны помешать ей, — сказала Элинор.

— Это невозможно. Она явно хочет поразить воображение бедняжки Вильерса, который, похоже, у нее на крючке. Лишь бы он с него не сорвался — мой брат в этом случае получает свободу. Так что я заинтересованное лицо.

— Вильерс не женится на ней, — заявила Элинор.

— О нет, я очень на это надеюсь! Она ведь красавица, вы не станете этого отрицать. И весьма приятна в общении, особенно с тем, кого желает завлечь.

Герцогиня быстро сообразила, что сейчас последует. Покраснев до корней волос, она отодвинула чашку с чаем.

— Насколько я понимаю, вы решили истолочь этот редкий по красоте жемчуг в порошок? — спросила она заунывным голосом.

— Именно так, — ответила Лизетт. — Мы хотим проверить, насколько он тверд. Вильерс считает, что он раскрошится под башмаком. Роланду это, впрочем, не важно.

Блаженно улыбаясь, она протянула руку за жемчугом.

— Я не допущу этого, — заявила герцогиня. — Этот жемчуг носила твоя мать, это память о ней.

Лизетт растерянно моргнула.

— Мама умерла, ей теперь все равно, что я сделаю с ее украшением.

— Память о ней еще жива, — сказала герцогиня.

— Но это мой жемчуг, — возразила Лизетт, чуть не плача. Элинор подскочила к ней:

— Ты не должна обижаться на мою мать, я тоже хочу, чтобы твой жемчуг остался цел.

— Не становись мне поперек дороги! — вскричала она. — Вы обе, ты и твоя мать, не мешайте мне!

Выступив вперед, Вильерс положил руку на плечо Лизетт, которая мгновенно затихла.

— Ее светлость не понимает, — спокойно произнес он, — я вас понимаю. Когда моя мать умерла, мне безумно хотелось избавиться от всех ее вещей — платьев, шарфов, даже драгоценностей.

Лизетт молча слушала. Бешенство в ее глазах сменилось печалью.

— Я потеряла мою мать, — прошептала она.

Элинор вернулась на свое место рядом с Роландом.

— Кажется, наступает музыкальный час, — прошептал он.

— Что? — переспросила Элинор, с ненавистью глядя на то, как золотые кудри Лизетт оплетают плечи Вильерса. «Сколько раз мне еще придется наблюдать этот повторяющийся кошмар, эти их объятия?» — спросила она себя. Неужели не довольно той, утренней сцены?

— Ее успокаивает музыка, — сказал Роланд, — это единственное, что связывает меня с ней. Мы оба любим лирические баллады. Пожалуй, я сниму со стены лютню, чтобы прервать эту нежную сцену. Но Вильерсу уже недолго оставаться холостяком. Да и его мирным дням тоже пришел конец.

Завидев Роланда, подошедшего к ней с лютней в руках, Лизетт, просияв, слегка отстранилась от Вильерса.

— Мы все будем петь! — воскликнула она.

— Я слишком устала для этого, — объявила герцогиня, вставая, и быстро удалилась, попрощавшись со сквайром и его женой, которая понимала герцогиню. Пожилая пара удалилась следом за ней, пообещав Роланду отправить за ним карету.

Элинор присела перед ними в реверансе, заметив в их глазах надежду на то, что Роланд ненароком сделает свой выбор. Это была бы превосходная партия — он и Элинор.

— Лютня, о Боже! — простонала Энн, садясь на освободившееся место рядом с сестрой. — Что за средневековые вкусы?!

Сплошной шекспировский кошмар.

— Анисовый ликер, — предложил Поппер, остановившись перед ними с подносом.

— Еще капля спиртного, и я засну прямо сейчас, — пожаловалась Энн. — Мне лучше пойти прямо в спальню. Как сложны все эти любовные игры и ухаживания, не так ли?

— Ты цитируешь Шекспира? — спросила Элинор.

— Понятия не имею, я думала, это мое собственное, — ответила Энн, отправляясь спать.

— Наконец-то все эти нудные старики ушли, — произнесла Лизетт. — Пойдемте петь на террасу.

— Мы никого не разбудим? — спросила Элинор, наслаждаясь вкусом анисового ликера. — В этом напитке столько лакрицы, что у меня пробуждается чувственность.

На Лизетт ее слова не произвели никакого впечатления, она смотрела на нее без тени осуждения. Усевшись рядом с Роландом, она приготовилась музицировать. Элинор выбрала кресло, на котором сидела утром возле Энн. Вильерс облокотился на каменный парапет, но когда зазвучали первые аккорды, подошел к Элинор.

— Кто говорит со смертью? — пропела Лизетт высоким и чистым голосом.

— Не говори со смертью, не говори о ней, — подтянул Роланд тенором.

— Что делать смерти в этом радостном доме? — пропели они хором.

Элинор отпила еще немного ликера и откинулась в кресле. Звезды в небе сияли, как серебряные пуговицы на сюртуке денди.

— Как прекрасен небесный свод! — произнесла она, глядя на Вильерса.

— Жемчужины, истолченные в звездную пыль, — усмехнулся он, поглядывая на Лизетт.

Элинор рассмеялась, глядя ему в лицо.

— Отпусти смерть, — пропела Лизетт, — пусть бредет далеко… — Голос ее оборвался после недовольного жеста Роланда.

— Ты снова сфальшивила, слушай! — Он пропел припев дважды.

— Вы так прекрасны сегодня, — обратился Вильерс к Элинор.

— Я? — удивилась она, но тут вспомнила, как ее приукрасила Энни свое отражение в зеркале.

— Этот поэт во время ужина все время смотрел на вас, умирая от страсти.

Сам Вильерс холодно смотрел на нее через стол. Она не предполагала, что он заметил обожание Роланда. Возможно, он решил, что она может отменить их обручение ради Роланда? Она мечтала о том, кто никогда не предаст их страсть и не оставит ее одну. Вильерс далеко не однолюб, Рональд намного романтичнее его.

— Я бы хотела узнать вкус поцелуя Роланда, прежде чем встать под венец с вами, — вдруг произнесла она.

— Неужели вы полагаете, что один поцелуй может решить все? — усмехнулся Вильерс. Одна его черная прядь выбилась из-под ленты и упала ему на скулу. В лице его не было ничего поэтического. Это было жесткое лицо с мужскими скулами. Лицо властелина, издающего декреты для своих подданных и привыкшего к женской покорности.

Роланд и Лизетт возобновили пение, на этот раз какой-то любовный романс.

— Я сделаю принца моим рабом теперь, — запели они вместе. Он был господином моим уже целую луну.

— Почему бы просто не спеть «он весь месяц подряд меня имел, как хотел», — предложил Вильерс, садясь рядом с ней.

Она нахмурилась.

— Надену на палец кольцо ему и в свой дом приведу, как коня в поводу, — пропела Лизетт.

А Роланд подтянул:

— Гиацинтами украшу его, пьяным медом его опою.

Элинор снова запрокинула голову, любуясь звездными гиацинтами. Вильерс как-то очень интимно придвинулся к ней, и она ощутила влечение к нему. Она повернулась к нему и слегка приоткрыла губы.

— Вы примерили роль соблазнительной сирены? — спросил он. — Хотите увлечь меня?

— Всего на одну луну, — протяжно произнесла она.

— Это для меня приятный сюрприз, — произнес он, наклонившись ближе.

На его губах был вкус анисового ликера, как и у нее, и у них был еще какой-то пряный мускусный вкус, как ей показалось. Она замерла, придвигая свое лицо и предлагая полураскрытые губы, вспоминая Гидеона и то, каким сладким может быть поцелуй.

Вильерс уверенно принял ее дар. Он впился в ее рот своими губами, жадно обхватив ее лицо обеими ладонями.

Сквозь туман в голове она понимала, как отличен этот поцелуй от ее поцелуев с Гидеоном. Как же давно это было! Они были такими юными и неумелыми тогда. Гидеон провалился с первым поцелуем. Она засмеялась, и он послушно извинился. Очень скоро выяснилось, что она намного способнее к поцелуям. Он хотел прикасаться к ней, ласкать, хотел все сразу. А она была пока готова только к поцелуям.

— В чем дело? — вдруг услышала она резкий голос.

— Что вы имеете в виду?

— Где вы витаете? Я, кажется, целую вас, — сказал Вильерс.