— А что говор-рить, — ворчливо буркнул Ворон. — Я все ему сказал вчер-ра.

— Вчера! — вскричал Элджи.

— Вчера? — удивился я. — Да он спятил!

Недолго подумав, Элджи спросил вкрадчиво:

— А может, не вчера, а десять лет назад, мудрый Ворон?

— Может, и так, — недовольно ответил Ворон. — Какая р-разница! Это все равно что вчера!

— Для тебя. Но не для нас, живущих мало. Напомни ему, о мудрый, свое предсказание. Наша память так коротка…

— Зачем говор-рить тому, кто все забывает! — брюзгливо каркнул Ворон. — Я сказал ему: «Имеющий глаза не видит». Я сказал ему: «Невидящего накажет забвение». И еще я сказал ему: «Кто больше верит, тот больше и обманется».

— И что это значит? — спросил Элджи.

— То, что я сказал, конечно! — с достоинством ответствовал Ворон и, раскрыв чудовищный клюв, хрипло каркнул. У меня заложило уши.

— Погляди на него, — попросил Элджи. — Может, твое предсказание уже сбылось?

Ворон опять открыл один глаз и покосился на меня. Повернул голову и поглядел другим.

— Стр-ранно! — изрек он и умолк.

— Что «странно»? — спросил я, с трудом удерживаясь от повторения его раскатистого «р-р-р».

— Теперь — др-ругое!

Он глубокомысленно умолк. Покосившись на Элджи, я перевел дух. Я был готов открутить голову проклятой птице.

— Ты — не то, что ты думаешь! — объявил наконец ворон. — Но ты станешь тем, кто ты есть, если пойдешь своей дорогой и не будешь желать того, что тебя заставляют желать.

И умолк.

— Все? — разочарованно спросил Элджи.

— Да, — с достоинством заявил Ворон. И вдруг хрипло расхохотался. — А ты, кто не тот, кем кажешься, не хочешь узнать свою судьбу?

— Нет, — спокойно отозвался Элджи, поднимаясь в седло. — Я заплатил за одного.

— А я р-раскажу тебе бесплатно! — Ворон захлопал крыльями так, что поднялся ветер. — Ты говор-ришь не то, что думаешь, а думаешь не то, что знаешь!

— Что-что?

— Что-что! — передразнил Ворон. — Вещего Вор-рона не пер-респрашивают! Вещему Вор-рону внимают!

— Внимаю, — покорно сказал Элджи.

— Твоя дор-рога тупику подобна, но во вр-раге ты обретаешь друга, а друга потеряешь навсегда.

И он смолк, внезапно погрузившись в свой транс. А мы погрузились в глубокомысленное размышление.

— Поехали-ка отсюда, — очнулся я наконец. — Он опять заснул.

— Спасибо, мудрый Ворон, — пробормотал Элджи. — И прощай!

Вместо ответа Ворон сунул голову под крыло. Элджи ехал хмурый.

— Знаешь, — сказал я, желая его подбодрить, — этот ваш ворон — как ярмарочный попугай, который вытаскивает записки с предсказаниями. Да и у того выходит ловчее.

— Да, — возразил Элджи. — Но ведь он сказал, что несколько лет назад предупреждал тебя… Может, ты обманулся в ком-то, кому очень верил. А потом — забвение. Ты потерял память!

— Угу, — хмыкнул я, не убежденный. — А что он тебе такое завернул? Ты говоришь не то, что думаешь, а знаешь, не то, что говоришь?

— Он сказал, что я потеряю друга, — угрюмо отозвался Элджи. — А друг у меня один — Альберт.

В этот раз я не нашелся, что сказать. Могла ли выжившая из ума птица действительно что-то предсказывать?

Мы не стали останавливаться на ночь, словно кто-то начал подгонять нас — может, собственное наше нетерпение? Ждал же я столько лет, мог подождать и еще день-другой… Кони шагали неутомимо, сбоку струилось пятнистое тело Асмура. Подковы звенели о старую булыжную дорогу с проросшей щеткой серой травы.

— Стой! — возглас Элджи был так резок, что я вздрогнул. Натянул поводья, оглядываясь, — Элджи смотрел мимо меня.

Всего мгновение назад впереди никого не было…

Они подковой перегородили дорогу — высокие люди на рослых вороных конях, на лица надвинуты капюшоны черных плащей, отчего вместо лиц и глаз — глухая темнота.

Я неторопливо опустил поводья и положил руки на рукояти мечей.

— Люди путешествуют ночью, — раздался размеренный голос одного из них. — Люди не боятся?

Я слишком долго был солдатом, чтобы не понять одну простую истину — если драки можно избежать, ее должно избежать.

— Кого бояться мирным путникам? — сказал я спокойно.

Никто из всадников не шевельнулся, не издал ни звука, ни вздоха, их лошади ни разу не переступили, не встряхнули гривой, не всхрапнули, не брякнули уздечкой. Что-то неестественное было в этой тишине и в этой неподвижности. Было непонятно, с кем из них я говорю. Словно на всех на них был только один голос. И этот голос сказал:

— Это дорога мертвых. Живые не проедут по ней.

— Что вам от нас нужно?

Казалось, собеседник удивился.

— Кроме жизни — ничего.

— Ну что? — вполголоса спросил я, не оглядываясь.

— Не двигайся, — сказал Элджи. Он проехал вперед и остановился между мной и всадниками. Я глядел в его прямую напряженную спину, видел, как шевелит ветер его пышные волосы, образуя светящуюся гриву — чудилось, что от нее исходят зеленоватые искры.

Что-то происходило. Мне показалось, стало светлее. В подкове всадников произошло странное движение — они отступили и тут же вернулись. Элджи медленно, словно тяжкий груз, поднял руку. Пальцы ее тоже искрили, ногти светились зеленым огнем.

— Назад! — У меня мороз пробежал по коже. Это не был голос Элджи. Но он не мог быть ничьим другим. — Кто бы вас ни послал, говорю вам — уходите с моего пути!

Миг неподвижности — и один из всадников тронул коня, осаживая его в сторону. Еще мгновение — и перед нами вновь лежала освещенная лунным светом совершенно пустая дорога.

— Не подходи! — сказал Элджи, не оборачиваясь. — Не подходи. Не смотри на меня.

Я послушно остался на месте. Волосы его постепенно опускались на плечи. Но спина еще долго оставалась каменно-прямой — пока Элджи словно не сломался. Он обхватил шею кобылы, зарылся лицом в ее гриву. С пальцев бессильно повисшей руки стекали, как с запаленной лошади, хлопья зеленоватой пены. Я осторожно коснулся его и вздрогнул от холода.

— Что ты сделал?

— Доказал, что я сильнее, — невнятно сказал Элджи.

— А я не мог этого сделать?

Элджи повернулся ко мне. Он был почти прежним — только лицо его, казалось, разом осунулось.

— Нельзя убивать дважды.

— Что?

— Я говорю, нельзя сделать мертвого еще мертвее. Посмотри. Наклонись и посмотри — примята хоть где-то трава? Остался ли хоть один след от копыт? Падала ли на землю хоть одна тень от всадника?

— Так были они здесь или не были?

— И да и нет… Кто-то очень хочет помешать тебе… Гордон. И это значит, что мы на правильном пути.

— Да, — сказал я тупо. — Но в какую сторону нам двигаться?

— Ориентируйся по луне. Она должна быть прямо перед тобой.

Я поднял глаза и зажмурился. Казалось, что я тяжело и мутно пьян.

— Элджи…

Элджи поднял голову и присвистнул:

— Две луны… Кто-то устроил нам ночь чудес… Гордон!

Белая кобыла Элджи, до того стоявшая неподвижно, вдруг задрала голову, издала странный звук, очень похожий на человеческий стон, и начала медленно заваливаться. Я успел подхватить и выдернуть Элджи из седла. Кобыла лежала на земле и била копытами воздух. Я посмотрел на Элджи. Он полусидел на моем бедре, вцепившись в мое плечо, и глядел на свою издыхающую лошадь. Поднял взгляд. Глаза его были сумрачны, тусклы и бездонны — зрачки словно поглощали лунный свет, не отражая его.

— Поехали по дороге, — сказал он мертвым голосом. — Прямо.

Дальнейшее мне вспоминается смутно — как на следующее утро после пьяного умертвия. Копыта Черного вязли в серебряных булыжниках, словно в топком болоте. Конь хрипел недоуменно и яростно, и волосы Элджи хлестали меня по лицу под ветром, которого не было. Мимо и над нами скользили тени — темные, как ночь, и белесые, как крылья моли. И когда на нашем пути исчезла дорога, Элджи протянул руки и сделал что-то с лунным светом — словно, пробежав по нему пальцами, соткал невесомое серебряное полотно и бросил под копыта коня. И Черный ступил на него и поплыл вперед, перебирая ногами, будто и впрямь скакал по обычной дороге, и впереди был свет и звезды, которых я мог коснуться рукою, а позади — смерть и страх и беззвучный голос Элджгеберта: «Не оглядывайся, только не оглядывайся!»