— Что такое? — спросил Саймон. — Глаз от меня отвести не можешь?

Вообще-то ему нравилось, когда на него смотрят женщины, ему нечего стыдиться — и до пояса, и ниже. Но Гейджи смотрела не так — задумчиво, оценивающе, даже придирчиво, точно ей подсунули подпорченный товар.

— Так ты из Ригертов…

Он слегка удивился.

— Ты знаешь мою семью?

— Немного. Я видела тебя с ними… Мне показалось, вы не слишком ладите.

Он коротко хохотнул:

— Ну, еще бы! Я единственный из сыновей оставил Марка с носом!

Гейджи заморгала:

— С носом?

— Занялся тем, чем хочется мне, а не тем, чего хотел от меня отец. Он не смог мне этого простить — хотя мое дело приносит доход чуть ли не больший, чем наше… его владение.

— И что, все ваши встречи проходят так… по-родственному?

— Мы стараемся, по возможности, избегать друг друга. Это не так уж трудно — я редко бываю в Хейме. Но тогда… — он взглянул на рубаху в руках и отшвырнул ее. — Он взбесил меня. У моего отца мания — он хочет породниться со всеми лордами побережья. Понятно — с таким-то количеством сыновей… В тот раз он изволил сообщить мне, что мой подарок принят дочкой какого-то местного Владетеля.

— Подарок?

— Обычай, который отец привез со своей родины. Невеста выбирает какой-либо из предложенных всеми сыновьями подарков — считается, ее руку ведет сама судьба. Потом, при встрече, девушка, конечно, может передумать. Хотя это бывает редко.

— А твой подарок… дракон?

— Как ты догадалась?

Гейджи небрежно отмахнулась.

— При твоей-то любви к драконам. И что… ты опять ослушался отца? Не захотел встречаться с невестой?

Саймон хмыкнул:

— Осесть на жалком клочке земли, когда меня ждет целое море!

Задетая Гейджи хотела возразить, что Гавань Дракона — вовсе не какой-то «жалкий клочок», но вовремя спохватилась. Еще не хватало уговаривать Саймона Ригерта взглянуть на себя хоть одним глазком, прежде чем отказываться от такого сокровища…

Саймон глянул исподлобья.

— И давно ты знаешь мою семейку?

— О, нет, — сказала Гейджи. — Совсем мало и недавно. Так ты и правда не собираешься на ней жениться?

Заинтригованный ее настойчивостью, торговец уставился на девушку. На его лице медленно проступала усмешка.

— На ней — нет. Но если ты и дальше будешь так пялиться на голого мужчину, произойдет кое-что… близкое к этому.

Гейджи скользнула по нему рассеянным взглядом.

— Вот и хорошо, — сказала неожиданно, повернулась и ушла, оставив его стоять с открытым ртом.

Леди Янга как-то сказала, что подрастающая девушка инстинктивно примеряет каждого знакомого мужчину в качестве предполагаемого мужа — даже если вовсе не собирается за него замуж. Просто — подошел бы он ей или нет, и почему… Гейджи решила тогда, что она исключение из правил, потому что во всех знакомых парнях ее интересовало лишь одно — как он плавает.

Сейчас она внимательно, пытливо изучала Саймона Ригерта: жених, как-никак, хоть и не подозревает об этом… Внешне хорош — крепкий, мускулистый, подвижный, с блестящей загорелой кожей, быстрыми внимательными карими глазами. Пряди и без того светлых волос выгорели на солнце почти до белизны. Звучный резкий голос может быть мягким, завораживающим — как тогда, когда он говорил о Вещи… Впрочем, без хорошей доли обаяния и убедительности он просто не стал бы удачливым торговцем. Наверняка он пускал в ход свое обаяние и с женщинами: Гейджи, которая принимала редкие ухаживания за ней со снисходительным терпением, как чудачества противоположного пола, не была настолько сведуща в этом вопросе. Во всяком случае, ЕЙ он понравиться не пытался…

Но он нравился своим людям. Его уважали и экипаж, и его помощник Хорстон, и ныряльщики… И им наверняка пришлось вместе пройти через все эти приключения, о которых болтают моряки теплыми ночами у берегового костра…

И — она признавала это почти с грустью — он мог понравиться ее родителям. Отцу, полжизни проведшему в странствиях, боях и приключениях. И матери — неутомимостью, решительностью, заботой о своих людях.

И еще.

Он очень хорошо плавал…

— Здесь раньше был… поют драконы… храм. Люди приходили, зажигали разноцветные огни, пели призывающие нас песни… очень приятные… почти как песни драконов. Нас почитали и любили.

Изогнув шею, он взглянул на сидевшую в кольце его тела Гейджи. Спросил с надеждой:

— Может, люди для этого и вернулись? Может, все будет как раньше, как в песнях драконов? Было бы весело!

Гейджи хмыкнула.

— Ну, это вряд ли! Город на дне уже давно, а люди не рыбы и не умеют жить под водой.

— Тогда зачем они пришли?

— Люди ищут клады.

— Клады? — дракон склонил голову набок. — МОЙ клад?

— Ну… — Гейджи замялась. — Город когда-то принадлежал людям, ведь так?

Дракон еще больше склонил голову. Казалось, он серьезно обдумывает ее слова.

— Но с тех пор, как море завладело городом, он принадлежит нам, — сказал он с легчайшей долей сомнения.

— Тебе одному или драконам вообще? — решила уточнить Гейджи. — Ты жил в этом городе до того, как он затонул?

Легкий вибрирующий звук — что это? Драконий смех?

— Я не настолько… — дракон помедлил.

— Старый? — подсказала Гейджи.

— Взрослый, — поправил дракон.

Гейджи едва не свалилась в воду. Она никогда не задавалась вопросом о возрасте своего удивительного друга — драконы были всегда, и всегда были всесильны, мудры и волшебны… Она снизу оглядела огромное тело, мощные лапы с убирающимися, как у кошки, когтями-гарпунами, голову размером с нее саму. Он что — драконеныш? Драконий детеныш?

Казалось, дракон слегка замялся — как ее братья, не переносившие никаких намеков на свой не столь уж преклонный возраст.

— Нет, — сказал он решительно. — Я не детеныш. Но это — мой первый клад. И я не собираюсь его отдавать. Никому. Ни драконам, ни тем более людям.

— И сколько ж тебе лет?

— Лет? А… смены воды… — дракон положил голову на песок рядом с ней. Гейджи уже привычно погладила его по жесткому полуприкрытому веку. Дракон шумно вздохнул. Странно, что такая громадина могла ощущать прикосновение слабой человеческой руки…

— Это слишком… мелко. Если спросить, сколько ваших минут ты прожила, ты ответишь?

Гейджи задумалась.

— Могу, наверное, но не так сразу… А в чем вы измеряете время?

Веко дракона вздрогнуло.

— В течениях.

— В течениях?

— Смене воды, течений, линий суши, количестве и размере кладов, свете черной луны…

Теперь заморгала Гейджи.

— И это — все ваше время? А что за черная луна?

— Белая луна — вверху. Черная — ее отражение — внизу. На дне. Когда поплывешь со мной, все увидишь сама.

— Куда это я с тобой поплыву? Как?

Если бы у него были плечи, он бы, наверное, пожал ими.

— Когда снова станешь драконом. Ты все увидишь и поймешь сама.

Гейджи села прямо.

— Посмотри. Посмотри внимательно.

Она положила свою ладонь рядом с его лапой. Коготь был целиком с ее руку. Дракон покосился.

— Посмотрел.

— Смотри, какие мы… разные! — Гейджи для убедительности повернулась, демонстрируя себя. — Как из вот такой вот… — она свела пальцы вместе, — может получиться такой вот… — она распахнула руки, — ты?…

— Я не знаю, — безмятежно сказал дракон. — Я тебе кто, Отец Дракон? Но я не слеп и вижу в воздухе так же ясно, как и в воде. Почеши мне еще вот здесь… возле глаза.

Пираты высадились ночью.

Он был беспечен. Он настолько уверился в собственной безопасности, в том, что никто не знает о его находке, что даже не выставлял часовых.

Когда экипаж и пловцы Ригерта проснулись, оказалось, что их окружают вооруженные и явно недружелюбные люди, предводитель которых был Саймону очень и очень знаком. Такая же растерянная и ошеломленная, как все, Гейджи услышала, что Ригерт прошипел: