Кай постоял, не зная, что сказать. Молча кивнул Верде — она прикрыла глаза, тени усталости пролегли под ресницами… он не замечал, что у нее такие длинные ресницы… И вышел из круга камней.

Свободен — от странного рабства, от подневольной любви, смешанной с ненавистью, от сумасшедшего желания и мучительных снов… От службы. От нее.

Он оглянулся — и увидел, как Верда резко отворачивается, словно не желая видеть его уход.

Свободен.

Без нее?

Кай огляделся. Глубоко вздохнул. Свежий, влажный, ясный утренний воздух. Будет хороший денек.

Верда судорожно всхлипнула и обеими ладонями вытерла глаза. Теперь было можно — он далеко и не услышит… Пальцы — твердые и холодные — легли на ее руки, отводя в стороны. Верда вскинула испуганные мокрые глаза.

— Ты? Но ты…

— Так-так-так, — сказал Кай, глядя на нее сверху. — Опять решила прогнать меня?

— Но ты… Ты ведь ушел?

— Я послушный раб, — сказал он с кривоватой усмешкой. — Ты сказала: «иди», и я пошел.

— Но я не звала тебя обратно!

— Разве?

— Я освободила тебя, — напомнила Верда, пытаясь вырвать руки.

Он не пустил. Вздохнул — насмешливо и устало:

— История повторяется. Ты взяла меня в рабы, когда не хотела. Ты освободила меня — хотя опять этого не хотела.

— Хотела! — вскинулась Верда. — Я хотела, чтобы ты был свободен.

— Неужели, хозяйка? Ты так думаешь? Или хочешь думать? А ведь твоя богиня слышит и понимает тебя лучше. Гораздо лучше. И выполняет невысказанное.

Верда осторожно вздохнула:

— Ты не… я не смогла?

— У тебя все получилось. Ты все сделала правильно. Только одно позабыла — богиня дает любовь тому, кто уже готов к этому. И выполняет не только твои желания. Знаешь, чего я просил, когда лежал там, на камнях? Чтобы ты любила меня. И мне совершенно все равно, любишь ли ты меня по ее воле, по своей или просто вопреки всему. И ты не хочешь отпускать меня так же, как и я не хочу уходить.

По мере того как он говорил, ее ресницы опускались, пряча глаза… испуг… радость… правду.

— Ну, скажи мне, — он отвел волосы с ее лица, пальцы задержались на щеке, скользнули и замерли на шее. — Отошли меня прочь. Сейчас же.

— А ты послушаешься?

— Нет.

Ее кожа звенела… пела от его прикосновения. Она повела головой, прижимая его ладонь к своему плечу.

— Похоже, мне от тебя не избавиться, — сказала негромко. — Никогда.

У него перехватило дыхание.

— Поедешь со мной на север?

— Нет, — сказала она и улыбнулась смущенно и слегка лукаво. — Ты поедешь со мной на север. Ты ведь мой раб, не забыл?

— И что еще прикажет хозяйка? — спросил Кай, заворожено наблюдая, как она скользит щекой по его загрубелой руке. Если богиня так влияет на нее, давно следовало затащить ее в святилище…

Верда подняла голову — в потемневших глазах отразилось молодое золото восходящего солнца.

— Я что-нибудь придумаю…

— Знаю я тебя. Опять в дорогу? Только не обратно в дворцовый лабиринт! — предупредил он почти серьезно.

Верда придвинулась ближе.

— Я придумаю что-нибудь поинтереснее, уж поверь мне.

Ему оставалось только поверить.

— Короли, — с недовольством пробормотала Санни. — Но почему ты выкинула королей?

Гадалка спокойно улыбалась:

— Не волнуйся, самого важного для тебя я оставила!

— Лорды и леди, оборотни, драконы, солдаты, моряки, волшебные карты… — загибал пальцы Дайяр. — И вот, наконец, появляются короли. Самое для них время!

Гадалка тасовала трех убранных из расклада королей — и каждый раз, выныривая из-под ее проворных пальцев, они меняли цвет и облик. Дайяр загляделся: фокусы или волшебство? В эту странную ночь он ни за что уже не мог поручиться.

— Этих историй и сказок так много… Какую же нам выбрать?

— О королях-магах и Королевской Шкатулке.

Гадалка взглянула на Санни с уважительным интересом.

— Но это очень давняя история! Уже мало кто помнит, было ли королевство Элджеберт на самом деле, или оно лишь выдумка бродячих менестрелей, скучающих долгими зимними вечерами… Где ты ее слышала?

— Как раз от заскучавших менестрелей! — засмеялась Санни. — Говорят, когда-то в Сунган пришло немало семей с Элджеберта. Может, поэтому здесь так много магии? Может, те драгоценные камни из Королевской Шкатулки разбросаны по нашей земле, и стоит только наклониться, поднять — и ты обретешь древнюю королевскую силу? Дайяр, хочешь найти такой камень?

Дайяр молча смотрел на нее. Он, похоже, нашел уже истинную драгоценность… Сможет ли Санни в это поверить? Глядящая на него гадалка мягко улыбнулась — словно прочитала его мысли. Или и вправду прочитала?

— Волшебство или не волшебство, Шкатулка или не Шкатулка, верим ли мы в это или не верим, но мы не увидим и не поймем истину до тех пор…

Зверь взлетел над тропинкой так внезапно, что я успел только выхватить шпагу. И нет никакой моей заслуги в том, что он напоролся на клинок, словно бабочка — на булавку. Шпага вошла ему в горло и вышла за бугристым затылком.

Отползая от зверя на заднице, я разглядывал его. Такие мне еще не встречались. Больше всего он походил на кошку — гибким длинным телом, мощными лапами, каждая из которых напоминала гарпун с тремя гигантскими крючьями. Но на этом сходство и заканчивалось. Сзади на лапах были прямые длинные шпоры, хвост был гол и раздвоен, таким же раздвоенным оказался язык, вьющийся между смертоносными клыками. Я смотрел, как затуманивается его золотистый глаз, — и не прочел в нем злобы, — одно только немое удивление.

Топот. Готовясь к новым неприятностям, я поднялся и, упершись ногой в плотное тело зверя, вырвал из его глотки шпагу.

Чудовищ больше не случилось. В просвете деревьев мелькнуло яркое пятно, и на повороте тропинки появился всадник. Громкий крик прорезал тишину мрачного леса:

— Что ты делаешь? Он мой!

Всадник скатился с коня и упал рядом со зверем на колени. Пальцы погрузились в пышную шкуру, золотистые волосы почти слились с ней по цвету. Я тяжело оперся о шпагу.

— Извини, парень, не хотел портить тебе охоту…

— Какую охоту? Это мой пес!

— Пес?!

Парень поднял голову. Он был совсем юный, почти мальчик.

— В мое время собаки были другими, — заметил я.

— Ну, в твое… — протянул парень, и я понял, какая, на его взгляд, пропасть между нашими временами. — Повезло тебе, что я не взял с собой его братьев!

— Повезло, — согласился я.

Парень поднялся, разглядывая меня большими, золотистыми, как у пса, глазами. Его юное, безусое еще лицо оставалось мрачным и настороженным.

— А ты кто такой? Кто тебя послал? Габриэлла?

— Нет, — сказал я. — Я сам по себе.

— Куда идешь?

— Вот по этой тропе, — миролюбиво ответил я, хотя его требовательный тон начал меня раздражать. — Хочу посмотреть, кончится ли она когда-нибудь.

Парень хмыкнул презрительно.

— Боюсь, для тебя скорее раньше, чем позже…

Я не стал возражать — слишком устал, чтобы щелкать по носу молодых нахалов. Тем более что виноват был я. Юноша опустил глаза на мертвого пса и вздохнул:

— Бедняга! Надо распрощаться с ним по всем правилам.

Он наклонился и, прежде чем я догадался помочь, подхватил и взвалил громадного пса себе на плечи. Я смотрел в его напряженную спину — весил зверюга не менее центнера. Юноша качнулся, но довольно твердо понес пса вниз, в лощину.

Я пошел следом. Пес уже лежал в неширокой протоке между гибких прутьев черного кустарника. Юноша, присев на корточки, придерживал его за лапы и нараспев говорил что-то. Я спустился пониже.

— … и если этот кретин оставил тебе хоть каплю крови, плыви и превратись в рыбу!

Он разжал пальцы и выпрямился. Черная вода качнула пятнистое распластанное тело и поволокла — сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Все и вся в этом древнем лесу были сильнее, чем казались.