— Прощай, Ашур! — вздохнул парень. Я вздрогнул.

— Что ты сказал?

Юноша поглядел на меня снизу и вдруг усмехнулся.

— А что, неплохая идея?

— Какая?

— Назвать свору именами принцев! У меня еще есть Альберт, Артон, Асмур, Анкер…

Он подошел к своей лошади и остановился, перекидывая поводья. Сказал задумчиво и непонятно:

— Но погиб почему-то Ашур…

Легко поднялся в седло и посмотрел на меня сверху: невысокий, гибкий, еще только обещающий расцвести мужской статью и костью. У него было хорошее лицо — славное, несмотря на привычно сдвинутые темные брови и пристальные недоверчивые глаза. Лицо, которому хотелось улыбнуться. Разглядывая меня, он поднял руку, расчесывая пальцами свою взлохмаченную шевелюру.

— Не советую ночевать в лесу, — сказал наконец. — Здесь водятся зверушки пострашнее моих псов.

— Я доберусь к вечеру до какого-нибудь жилья?

— Нет.

— А если верхом?

— Смотря на каком коне, — надменно ответил он.

— На этом, — я свистнул, и Черный огромным призраком вылетел из тени деревьев. Белая кобылка заплясала от неожиданности. Юноша изо всех сил натянул поводья. На его лице была оторопь.

— Вот это да! Откуда такое чудовище?

Я похлопал Черного по изогнутой шее — раздувая ноздри, тот тянулся мордой к кобыле, и в вишневых глазах его тлело пламя.

— Из той страны, где правят боль и страх… — пробормотал я, тяжело поднимаясь в седло.

Юноша внимательно смотрел на меня. Словно узнавал или примеривался перед схваткой.

— Меня зовут Элджи, — сказал неожиданно.

Я помолчал. Знавал я страны, где настоящее имя друга узнаешь только после его смерти… Похоже, этот парень меня не опасался.

— Гордон.

Должен же я как-то называться. Почему не Гордон? Хорошее имя — Гордон.

— Так я успею до темноты?

— Езжай за мной.

Я смотрел в его узкую спину — под атласной изумрудной тканью камзола угадывалась легкая кольчуга. Юноша не оглядывался. Он ехал и напевал странную песню:

— Мой дом, — просто сказал Элджи. Я вскинул глаза. Серый камень, мох и плющ, узкая бойница и зубец стены… С первого взгляда замок казался необитаемым. Но навстречу из темноты выступил рослый человек, подхватывая поводья, остро, как клинок, блеснул его взгляд, и я понял, что живущие здесь всегда настороже. Оно и к лучшему — если уж их мальчишка имеет дурацкую привычку подбирать в лесу всяких подозрительных бродяг…

— Ну как, нравится?

Я кивнул, умолчав о том, что сейчас был бы рад любому крытому сараю и охапке сена под свой старый бок.

Во внутреннем дворе нас атаковали братья Ашура. Я беспомощно стоял посреди фыркающего и сопящего пестрого кольца, от всей души надеясь, что эти твари — просто псы и не умеют читать мысли, иначе бы живо прикончили убийцу своего брата. Когда по приказу хозяина они, наконец, оставили меня в покое, я вздохнул с огромным облегчением.

Дюжая служанка таскала на дубовый длинный стол блюда, которыми могли накормить всех обитателей этого маленького замка. Элджи ел мало, но с интересом наблюдал, как я занимаюсь опустошением его запасов. Закончив, я откинулся на спинку кресла и отпил золотистого вина — погреба в замке были отменными.

— Идем, Гордон. Тебе приготовили ванну.

Ванну? Хм-м, ванну… Если поднапрячься, то можно вспомнить, что же это такое.

Я шагнул в тепло, и мои больные кости сразу заныли. Начал раздеваться; добравшись до штанов, обнаружил, что Элджи не сводит с меня глаз. Изукрашенная шрамами шкура не очень-то подходила для того, чтобы ею любовались дети. Я расстегнул и бросил на скамью тяжелый пояс.

— Ты тоже будешь мыться?

— Где тебя так?

— Повсюду…

— Люди или звери?

— Все понемногу.

Кряхтя, я стянул сапоги. С наслаждением ступил босыми ногами на прохладный каменный пол.

— Если хочешь, — сказал Элджи нерешительно, — пришлю тебе Мэгги. Ту служанку. Она тебе, кажется, понравилась?

— Люблю крупных женщин, — пробормотал я. — И некрупных тоже. Не хватит меня сегодня на твою служанку, Элджи. И ты бы тоже шел отсюда…

Он вспыхнул.

— Я вовсе не…

— Я понял, — кивнул я, с наслаждением погружаясь в воду. — Ты просто любуешься моей татуировкой. А я просто стеснительный, Элджи…

И все забыл. Я рычал, фыркал, кряхтел, ворочаясь в громадной медной лохани, — чуть ли не хрюкал, как свинья в заветной луже. Грязь, казалось, веками наросшая на моем больном усталом теле, слезала вместе с лохмотьями кожи.

Элджи что-то бросил в воду: я потянул носом — слишком тонкий… весенний запах. И белоснежная пена ласкала мои плечи и грудь нежней, чем девичьи ладони…

Скажу честно — не помню, чтобы я сам выбирался из этого теплого душистого капкана. Очень живо представляю себе картину: меня — мокрого, размякшего, огромного — вытаскивают в четыре пары рук и тащат по бесконечным коридорам. А потом я падаю во что-то мягкое, свежее — и окончательно засыпаю…

— Эй! — сказал Элджи весело. — Гордон! Уже вечер!

Я почувствовал, что мои губы буквально сводит судорогой от попытки улыбнуться, но даже то, что мне захотелось это сделать, было хорошим признаком. Повернувшись на бок, я обнаружил перед собой кувшин с пивом и аппетитную баранью ляжку. Элджи устроился в кресле у камина и наблюдал за мной с довольной улыбкой. Покончив с бараниной, я отсалютовал ему тяжелой кружкой с пивом. Камин горел ярко, жарко и оттого темнота за окнами была еще непроглядней. В лесу шел дождь. И даже с громом.

Хотя этот гром скорее походил на рев приближавшегося урагана: он налетел — задребезжала посуда на столе, застучали дверцы резного шкафчика, дрогнули, казалось, стены самого замка — и снова стих. Я проглотил застрявшее в глотке пиво и вопросительно взглянул на Элджи.

— Дракон пролетел, — спокойно объяснил он. — У них на Каменном Кольце гнездовье. Слушай, Гордон. Моя мать научила меня лечить раны. Даже застарелые. Если хочешь…

Когда Элджи сидел так — выпрямившись, высоко подняв голову, глядя на меня из-под почти сомкнутых ресниц, он казался высокомерным — будто изгнанный принц. И таким же печальным.

— Кто бы отказывался, — пробормотал я, ставя кружку. — Не откажусь и я. Если ты честно ответишь на мой вопрос.

Ресницы взлетели — и опустились.

— Какой?

— С чего ты взялся заботиться обо мне? Я давно отвык от доброты. Она настораживает.

Элджи вздохнул.

— У меня редко бывают гости — мало кто рискует зайти в мой лес. А ты многое повидал, я знаю. Тебе есть что порассказать.

— Тогда ты со мной еще до-олго не расстанешься, — усмехнулся я. — Значит, тебе просто скучно?

Элджи наклоняется, ворошит поленья в камине. Искры летят вокруг его лица.

— Ты мне напоминаешь… одного человека. Мы с ним давно не виделись. Может, я хочу, чтобы ты остался, еще и поэтому.

— Надеюсь, это все-таки твой приятель, а не враг, а то еще вздумаешь со мной поквитаться… Тебе мама никогда не говорила, что не стоит доверять незнакомцам? Я мог бы доставить тебе кучу неприятностей…

В глазах Элджи плясали золотые искры.

— Где? Здесь, в Элджертоне? В заклятом лесу?

— Заклятый он там или не заклятый, ты, похоже, живешь здесь один. Где твои родные?

— Мать умерла, а отец… — Элджи прямо взглянул на меня. — Я бастард.

Я тяжело вздыхаю и сажусь на кровати. С удивлением разглядываю надетое на меня белье. Не новое, но ослепительно чистое, с золотой ниткой стершейся вышивки.

— Ты хотя бы знаешь, кто твоя мать. А я не знаю даже своего настоящего имени.

— Как это?

— Лет десять назад меня нашли в лесу с проломленным черепом. Монахи выходили, но память ко мне так и не вернулась. Я много воевал и многое повидал. А потом стал стар и сентиментален. И пустился по свету искать свою родину или людей, которые меня знали раньше…