В этот момент появилась Анджелина с банкой диетической колы в руке. Мы оба подняли на нее глаза. На ней был белый халат, и я мог разглядеть, где именно с нее удалили грим — на шее красовалась полоска. Выше ее Анджелина выглядела розовой и сияющей — после пяти часов, проведенных под прожекторами, это было просто удивительно.

— Эй! — сказал фотограф, вставая и улыбаясь явно фальшивой улыбкой, словно был ослеплен ее блеском. — Присядь.

Она уселась, поправляя волосы за ушами.

— Я так устала! — с улыбкой воскликнула она. Потом посмотрела на меня. — Так устала!

— Ты была великолепна, — сказал я, но далось мне это с трудом.

— Эй, Анджелина! — Фотограф слегка подвинулся, засунул руку в задний карман брюк и вытащил визитную карточку. Он подал ее двумя пальцами, держа так, словно это была какая-то экзотическая бабочка, а не кусок картона. — Я постоянно с ней работаю. Ее работа — просто блеск. Понимаешь, что я имею в виду?

Анджелина взяла карточку и принялась ее рассматривать. Губы ее слегка дрогнули.

— Что это там такое? — наклонившись к ней, сказал я. — Давай-ка посмотрим.

После секундного колебания она подала мне карточку. Мне даже пришлось чуть-чуть потянуть ее к себе — совсем чуть-чуть. Я сосредоточенно уставился на кусок картона. Редактор отдела важнейших новостей газеты «Дейли мейл». Что это еще за ерунда? Я повернулся к фотографу:

— Ну? И что же это такое?

— Она очень хочет сделать материал об Анджелине.

Гребаный редактор гребаной национальной газеты знает об Анджелине? Как такое могло случиться? Наклонившись, я постучал ему по колену, заставляя взглянуть на меня, желая сообщить, чтобы он сел прямо и перестал дурачиться.

— Это прекрасно. Это замечательно. Не считая того, что сейчас мы ведем переговоры о продаже прав на публикацию по частям, причем не с «Мейл». — Я сделал паузу, чтобы удостовериться, что он все понял. — Ну как?

— Извини, дружище. — Он приветственно поднял стакан, словно признавая мой статус. — Я вовсе не хотел помешать. Не собираюсь никому причинять беспокойство.

Я встал.

— Пошли! — сказал я, подавая руку Анджелине. — Тебе надо одеться.

Но она не поднялась с места. Она сидела и молча смотрела на мою руку.

— Пошли, — повторил я. — Тебе надо одеться и идти. Дай своему другу немного времени на то, чтобы наконец прочитать контракт.

Анджелина вздохнула и закатила глаза.

— Хорошо, — произнесла она саркастическим тоном — таким, каким Соверен разговаривала со своей матерью. — Уже иду.

Допив колу, она бросила банку в мусорную корзину. Подняв руку, поднесла большой палец к уху и улыбнулась фотографу.

— Позвони! — одними губами произнесла она и неторопливо проследовала в гримерную, шлепая по полу матерчатыми тапочками точно так же, как это делают уличные проститутки в Тихуане. Встав, я проводил ее взглядом, вспоминая о тех временах, когда был подростком в Кросби. Местные отцы в момент закрытия выстраивались там перед ночными клубами, дожидаясь своих дочерей. Они выходили из машин и опирались локтями о крышу, пытаясь принять небрежный вид, но было легко догадаться, о чем они думают. Каждый думал о том, что если какой-нибудь мерзавец в этом клубе хотя бы пальцем дотронется до его малышки, то получит такую порку, какую вовек не забудет.

Домой мы ехали в молчании. Анджелина сидела на пассажирском сиденье и жевала жвачку, которую где-то достала. Пытаясь найти нужную станцию, она возилась с радио до тех пор, пока я не выключил приемник. Я решил, что о фотографе мы больше говорить не будем. Мне не понравилось его вмешательство и не понравился тот вид знатока, с которым он говорил о Даве. Тело в Дамфрисе, конечно же, принадлежало Малачи. Утром я позвоню Дансо — просто чтобы услышать информацию о ДНК непосредственно от него. Тем не менее, приехав домой, я прошел в сад и забил гвоздями калитку, потом еще раз проверил дверь в подвал и привалил к ней газонокосилку.

В этот момент в доме зазвонил телефон. Войдя в кухню, я услышал на лестнице поспешные шаги Анджелины и ее задыхающееся: «Да! Привет!» В прихожей я остановился.

— Да, — говорила она в трубку. — Это я. — Хихиканье. — Я знаю — он говорил мне об этом. — Заметив меня в дверях, она отвернулась к стене, подкручивая пальцами волосы и поглаживая одной ногой другую. — Нет, все в порядке. Правда. Я сама хотела, чтобы вы позвонили.

Я стоял молча, подумывая о том, чтобы нажать на рычаг. Но вместо этого я снял пальто, уселся за кухонный стол и остался там в полутьме, мрачно опустошая банку «Ньюки браун». Мне снова вспомнились отцы, собравшиеся возле ночного клуба в Кросби.

— Джо! — Закончив разговор, она появилась на пороге кухни — глаза ее блестели, подбородок был опущен, на лице сияла детская улыбка. — Я плохо себя вела, да?

— Ты все-таки собираешься это сделать?

— В пятницу.

— В пятницу? Ты думаешь, это безопасно? Пока мы не уверены, был ли это твой отец.

— Это был он.

— Он выглядел совсем по-другому.

Ее плечи поникли.

— Не надо об этом.

Вздохнув, я устало потер виски.

— Не знаю. Правда, не знаю. Но мне это не нравится. — Опустив руки, я взглянул на окно. На окнах есть замки; правда, они не использовались много лет, так как воровать у нас особенно нечего, и я даже не помнил, когда последний раз видел ключ. Вероятно, он лежит в старом кофейнике, который стоит на полке возле входа в подвал. Если бы возникла какая-то проблема, Дансо наверняка бы позвонил.

— Джо! — сказала она, подойдя и положив руки мне на плечи. Перекинув через меня ногу, она уселась лицом ко мне, юбка задралась между бедер. Я чувствовал запах кофе, который она пила, и кольдкрема, которым снимали грим. — Почему ты мне не веришь? Это был он.

— Почему ты не хочешь подождать, пока все станет ясно? Результаты анализа ДНК будут известны с минуты на минуту. Утром я собираюсь позвонить Дансо.

— Но это был он, Джо. В любом случае я не собираюсь ничего говорить. — Она немного подобрала юбку, так что ее обнаженные бедра соприкасались с моими джинсами. — Я не стану говорить, где живу.

— Тебе придется подождать, пока я поговорю с Финном. Если ты поведешь себя неосторожно, то можешь нарушить контракт. А ему это не понравится.

— Нет, понравится. — Она взяла мои руки и запустила их себе под юбку, просунув мои пальцы между ног. Трусов на ней не было. Она была теплая и влажная, я ощущал твердое давление деформированной ноги. — Я обещаю, обещаю, — прошептала она, закрыв глаза и кругообразно вращая бедрами. — Я не скажу о тебе ни слова.

Она не пыталась со мной ссориться. Совершенно не пыталась. Я понимал, что этого у нее и в мыслях нет. Просто она хотела, чтобы ее услышали. Черт побери, ей же всего девятнадцать лет, и если ее интервью «Мейл» выглядело как издевательство надо мной, то я сам в этом виноват.

Я поговорил с Финном, и ему это не понравилось. Совсем не понравилось. Он внимательно перечитал контракт и выяснил, что, пока она не заговорит о массовом убийстве, он никак не сможет ее остановить. Я снова и снова звонил Дансо и все время попадал на автоответчик, раз за разом оставляя сообщения с просьбой позвонить мне, если ДНК не совпадет. Но он так со мной и не связался. Мне начало казаться, что на меня надвигается лавина, которую я никак не могу остановить. Из-за всего этого во время интервью я вел себя как раздраженный любовник, шастающий за спиной журналистки и постоянно подающий Анджелине знаки, чтобы она не говорила лишнего.

А она действительно постоянно говорила лишнее, проявляя удивительную беспечность. В одном месте она сказала:

— Я не могу об этом говорить, потому что мы с Джо…

— Анджелина, — многозначительно сказал я, — ты, гм…

— Ах да! — сказала она. — О чем это я? Я хотела сказать, что…

После этого я бросал на нее гневные взгляды, ожидая неосторожного слова, неосторожного выражения. Через некоторое время ей надоело мое чрезмерное внимание, и она увела журналистку на кухню, где они устроили девичник — пили чай и курили. Я постоянно искал предлоги, чтобы туда зайти — то вскипятить чайник, то выглянуть в сад. Каждый раз, когда я это проделывал, они прекращали хихикать и смотрели на меня с пустыми улыбками, вежливо ожидая, пока я уйду.