— Об этом говорит ваш профессиональный опыт?
Он постучал себя по носу и улыбнулся:
— У меня нос полицейского. И всегда такой был, с детства. Говорю вам, он конченый человек.
Я одарил его холодной улыбкой. Еще студентом, когда я заканчивал статью о куриной печенке, я со страхом думал, что знаю Малачи Дава не хуже, чем самого себя. Сейчас мне казалось, что я был с ним как-то связан, причем не так, как все остальные — даже Анджелина, — и знал, что Стразерс не имеет представления о том, что на самом деле происходит в голове у Дава. Он прав — в том смысле, что Дав думает, как все это закончить. Но это будет не так уж легко. «В последний час, Джо Финн, я буду кругами ходить вокруг тебя…» Когда он говорил, что трахает мое душевное спокойствие, он отнюдь не имел в виду то, что сделал в церкви.
— Да. Он не знает, что делать. Если хотите знать мое мнение… — Стразерс замолчал и облизал свои губы. — Если хотите знать мое мнение, эта девочка теперь сирота.
Я посмотрел на Анджелину. Она сидела на корме, сложив руки и опустив подбородок, и смотрела куда-то вдаль, задумчиво трогая нижнюю губу. Сквозь черные волосы просвечивали голые участки кожи. Вокруг рта высыпали прыщи.
— Эй! — прошептал Стразерс, склонясь ко мне так низко, что я почувствовал его дыхание. Он искоса смотрел на Анджелину, отмечая выбивающуюся из-под пальто выцветшую футболку и поношенные кроссовки. — Я хотел кое-что у вас спросить.
Я не смотрел ему в глаза. Я и так знал, что сейчас произойдет.
— Она сказала шефу, что у нее полиомиелит. Так она ему сказала. — Он снова облизал губы. — Но ведь это не полиомиелит, верно? Это что-то другое.
Я медленно закрыл и открыл глаза.
— Ведь так? Все не так просто, и я думаю…
— Знаете, — прошептал я, — что случится, если пресса о ней узнает?
Я почувствовал, что он улыбается.
— О да! — прошептал он. — Вот почему вы просто счастливчик, Джо Оукс. Мы не можем сказать им о вас, так как вы «уязвимы», и прокуратура дает вам право самому решать, хотите ли вы вылезти из-под камня. У меня сотня знакомых журналистов, которые отдали бы собственных детей за то, чтобы очутиться на вашем месте. Хотя я и не собираюсь вас в этом винить. — Стразерс засмеялся и похлопал меня по руке. — Ну вот! — оглянувшись через плечо, сказал он. — Семпер вигило. [24]Мы уже рядом с оцеплением, за которое не пускают журналистов. — Встав, он поманил рукой Анджелину. — Вам обоим пора в рубку. Пойдем, девочка.
Я встал. Впереди на волнах колыхалось штук тридцать зафрахтованных лодок, пытавшихся прорваться вперед. Вздымая сверкающую пену, крутясь и взбрыкивая, словно бык на арене, им преграждал дорогу ярко-желтый полицейский катер.
— И сейчас же, — сказал Стразерс. — Если не хотите, чтобы они вас увидели, сделайте это сейчас же.
Сгрудившись в заполненной дымом рубке рядом с капитаном, мы с благоговением смотрели на вырастающий перед нами Куагач, нависший над ним армейский вертолет, обыскивающий скалы и заросли в поисках тех, кого, как все мы прекрасно знали, найти уже не удастся — в поисках выживших.
3
Полицейская операция была крупномасштабной. Безопасность на острове должна была обеспечить армия, и чем ближе мы подходили, тем яснее становилось, какие силы были на это брошены. Возле берега стояли восемь катеров, на самом острове Свиней, казалось, все было покрыто брезентом и ограждено полицейскими лентами. Когда мы сошли на пристань и сообщили свои имена дежурному, казалось, будто мы очутились на съемочной площадке.
Все изменилось и стало неузнаваемым. Когда мы поднялись по тропинке, первое, что мы увидели на лужайке, примерно в ста метрах за кельтским крестом, был армейский вертолет НМ-40. Лопасти его винта слегка подрагивали на ветру, а сам он походил на гигантское насекомое. К северу — там, где с парома выгружались машины, — трава была разворошена гусеницами, вокруг лужайки стояли два армейских грузовика, четыре надувных навеса и три бело-голубых полицейских «лендровера», каждый с вывеской на боку. «Коммуникации», — гласила одна. «Эвакуационный пункт», — сообщала другая. Когда мы проходили мимо, вывески хлопали на ветру, и создавалось впечатление, что мы находимся на каком-то странном деревенском празднике.
Мы направились в конец лужайки, к автофургону с надписью «Докардс энд Винти. Землеустройство с объемной лазерной технологией». Из-под фургона тянулись покрытые резиновой оболочкой силовые кабели, подсоединенные к генератору, а за ним, прямо под окнами коттеджа Гарриков, стоял жилой прицеп с эмблемой полиции Стрэтклайда.
— Пункт управления, — поднявшись по ступенькам, сказал Стразерс. — Эй, босс! — обратился он к находящимся в помещении. — Я вернулся.
Прицеп заскрипел — вероятно, это повернулся Дансо.
— Господи, Каллум, вы бы поговорили с Джорджем. Шеф решил сделать ему приятное и наградил почетным титулом — старший уполномоченный по идентификации. Так теперь он считает, что это он здесь правит бал — говорит, что ему нужно шесть телефонных линий, десять человек персонала и еще пять человек в помощь. Итого пятнадцать человек! А у меня здесь КП размером с ладонь, каждые две минуты звонит методист и сообщает, какие правила он еще вспомнил, а группа ХОЛМС выбивает из меня сверхурочные за каждую минуту. — Он шумно вздохнул. — Скоро вы найдете меня мертвым, Каллум, со следами проколов на шее, потому что этот «Протокол по серьезным инцидентам» высасывает из меня всю кровь.
— Я доставил свидетелей.
Дансо встал, подойдя к выходу из трейлера, окинул нас взглядом.
— Простите. — Сбежав по ступенькам, он пожал нам руки. Вместо пиджака на нем был шерстяной свитер, лицо казалось серым — словно он совсем не спал. — Извините, я думал, вы приедете после обеда. — Он испытующе посмотрел на меня и спросил: — Ну что? Хорошо поспали?
— Там тепло. В доме.
Он улыбнулся:
— Это хорошо. А вы завтракали?
Кивнув, я слабо усмехнулся:
— Теперь вы спросите, готов ли я к тому, что предстоит.
— Точно. И каков будет ответ?
— Отрицательный. Разумеется, отрицательный. Я все сделаю, но совершенно к этому не готов.
4
Как оказалось, эти ребята из Стрэтклайда вовсе не такие гениальные, какими себя воображают. Они знали, что я журналист, Стразерс даже подробно об этом распространялся, но разве кто-нибудь обыскал меня в то утро на Куагаче? Разве кто-нибудь нашел спрятанную у меня в пиджаке цифровую мини-камеру? Черта с два!
В десять тридцать Анджелина ушла с Дансо и маленьким лысым человечком — «ответственным за место преступления», как сказал мне Стразерс. Она должна была показать им, где пряталась, когда увидела, как ее отец просовывает взрывчатку в окно церкви и каким маршрутом он туда добирался. Они собирались все зарисовать и сделать трехмерное лазерное изображение для отдела криминалистики. Кто-то принес мне резиновые сапоги и перчатки, и мы со Стразерсом двинулись на север, следуя развешанным на деревьях надписям: «К зоне хранения тел сюда».
Туда вела тенистая тропинка, по которой я еще ни разу не ходил, тихая и прохладная. Справа от нее почва спускалась в сторону скал, время от времени с моря долетал порыв ветра, обдавая нас солеными брызгами. Слева от нас находился темный лес, где между стволами деревьев хлопала линия полицейского ограждения. За ней виднелись проложенные на земле белые линии наподобие сетки, пронумерованные красным маркером.
— Знаете, о чем я думаю? — подал голос Стразерс. — Здесь ведь полно ваших отпечатков, а?
В его тоне ощущалась враждебность.
— Да, наверное, — не глядя на него, ответил я.
— А как насчет церкви?
— Я был там один раз, — сказал я, — около пяти минут. Я уже вам вчера об этом говорил. Помните? Вчера в участке у меня взяли отпечатки пальцев.
— А что-нибудь еще? Может, ответственные за место преступления найдут там что-нибудь еще — волосы или другие, гм… следы? — Он нехорошо улыбнулся, обнажив желтые зубы. — Я имею в виду, старина, что вы провели на острове несколько дней, а между людьми всякое случается. Вы понимаете, что я имею в виду?