Яростный взгляд Роуленда пронзил Элизабет, и в этот момент она поняла, что, он абсолютно трезв. И что он никогда ее не простит.

Она почувствовала себя невесомее, чем пепел прошлых баталий.

У Леланда Пимма открылся рот, как у рыбы, которую втащили на палубу корабля. А Роуленд Мэннинг держал в руках острогу. Он мог рассчитывать лишь на то, что генерал основательно оглушен.

Роуленд не дерзнул взглянуть на мертвенно-бледное лицо Элизабет. Среди установившейся тишины послышались вздохи и аханья. Взоры всех присутствующих были устремлены на новоявленного герцога.

– Прошу прощения, – произнес Пимм, стараясь сохранить величие. – Вначале вы имеете дерзость прийти сюда в таком возмутительном виде, который свидетельствует о вашем презрении к его высочеству, а затем прерываете мою свадьбу. А сейчас вы имеете наглость…

Роуленд не дал ему времени что-то сказать или предпринять какие-либо действия. Он указал дрожащим, обвиняющим перстом на его возлюбленную.

– Она – предательница каждого мужчины, женщины и ребенка в этом королевстве. Везите ее в Тауэр, ваше высочество! А затем повесьте ее за преступления против Короны.

Уголком глаза Роуленд заметил белое как мел лицо Хелстона, а также окаменевшее лицо вдовствующей герцогини. Даже его единокровный брат, похоже, был в смятении.

Роуленд продолжал разыгрывать сцену дальше. Он слишком глубоко завяз, чтобы так просто вытащить себя из этой липкой грязи.

– Ваше высочество, генерал в этом не виноват. Он был ослеплен ее красотой. Она коварная и хитрая лгунья.

Еще ничто и никогда не лишало принца-регента дара речи, но сейчас случилось именно это. И это было на руку Роуленду.

– Генерал, ведь вы согласитесь со мной в ее осуждении? Или она обвела вас вокруг пальца, как и многих других легковерных глупцов?

Глаза Пимма холодно блеснули.

– Повторяю, я не отвечаю бастардам, – хрипло проговорил он. – И никогда не буду отвечать.

– Остается надеяться, что у вас есть какие-то доказательства, мистер Мэннинг, – сухо сказал принц, обретя наконец голос. – Иначе это именно вас повезут в Тауэр.

Роуленд в ужасе увидел, как после слов принца-регента приоткрылись губы Элизабет.

– Ваше величество, мистер Мэннинг…

– Не закончил. – Громкие слова Роуленда эхом отдались в зале. Если он сейчас потерпит поражение, то никогда себе этого не простит.

Принц-регент посмотрел сначала на одного, затем на другого говорившего.

– Непременно продолжайте, мистер Мэннинг. Как я могу отказать человеку, который преисполнен решимости поставить себя в дурацкое положение?

Роуленд показал пальцем на Элизабет, вознося молитву о том, чтобы никто не понял его уловки.

– Ее мать – француженка. Она сама говорила мне об этом. Я бьюсь об заклад, что за ней числится и большее. Она занималась шпионажем. Она спит и видит лягушек на своей тарелке. Честное слово, это правда.

Сменяющие друг друга эмоции на лице Пимма больше всего испугали Роуленда. Генерал поджал губы.

Затем вперед шагнул Майкл.

– Ваше высочество, – озабоченно начал он. – Я прошу прощения, но боюсь, что должен вмешаться, чтобы кое-что объяснить, если позволите. Мой бедный брат одурманен мисс Ашбертон. Мне не следовало бы говорить об этом, но я обязан все прояснить. Каждому должно быть ясно, что для него она стала навязчивой идеей…

– Вовсе нет,- сказал Роуленд и икнул.

– Стала навязчивой идеей, – терпеливо повторил Майкл, – когда мисс Ашбертон любезно согласилась оседлать Весперс во время соревнований на Золотой кубок и…

Зал взволнованно загудел. Принц-регент хмыкнул:

– Я говорил, что вы кажетесь мне знакомой, мисс Ашбертон. Я говорил вам, что никогда не забываю лица.

Майкл громко откашлялся.

– В любом случае боюсь, что это отчасти моя вина, поскольку именно я предложил ей скакать на этой лошади, когда заболел жокей. Я уверен, что мой брат пожалеет об этом неудачном представлении.

– Вовсе нет, – настойчиво заявил Роуленд. – Она любит лягушек. И отчаянно флиртует. Скажите честно, разве не так, генерал?

Пимм скривился, однако его глаза округлились, когда он снова взглянул на Элизабет и увидел ее застывшее от потрясения лицо.

Наконец принц-регент обрел голос.

– Это становится утомительным, мистер Мэннинг. Генерал Пимм никогда бы не обручился с женщиной, предавшей Англию. Вы уже сказали свое слово. И еще раз доказали, что не подходите для этой компании. Меня пугает ваша невразумительная попытка очернить эту бедную женщину, единственным преступлением которой было желание помочь такому неудачнику, как вы. Вам должно быть стыдно, Мэннинг. Генерал, если кто-либо заработал право опровергнуть обвинение… В общем, хотели бы вы что-то сказать этому человеку, пока я не лишил его возможности это услышать?

На подобную рискованную игру мог решиться только бывший бродяга, человек, привыкший рисковать жизнью, любовью, на что не решатся другие.

– Он имеет наглость говорить о чести, – наконец сквозь стиснутые зубы произнес Пимм. – Разве ты не знаешь, Мэннинг, что никому не интересен твой бред сумасшедшего? Ты в своей жизни не сделал ничего полезного, кроме разведения лошадей. Ты преступник, а сейчас еще и клеветник. Любой простак знает, что у большинства англичан имеются французские родственники. Убирайся отсюда, пока я не потребовал, чтобы тебя увели в одно известное место.

Роуленд заметил, как принц бросил взгляд на своих стражников. У него был лишь момент. Он шагнул вперед.

– Однако же, – зловеще сказал Роуленд, и на сей раз в его выговоре не было даже намека, на выговор кокни, – вы использовали ее французских родственников, чтобы шантажировать Элизабет и заставить выйти за вас замуж. Вы отрицаете это?

По толпе прокатилась волна возмущенных шепотков.

Принц покачал головой и громко вздохнул.

– Шантажировать? О Господи, Мэннинг. Вы любите переступать грань беды. Теперь вы осмеливаетесь обвинять нашего дорогого Пимма в шантаже? – Однако Роуленд заметил в лице принца некоторый намек на сомнение.

Пимм попытался что-то сказать, но Роуленд заговорил гораздо громче и без малейших признаков опьянения:

– Генерал тайно хранит письма, которых никто не видел, он заявил мисс Ашбертон, что она и ее отец – предатели. Сделал это для того, чтобы подчинить ее своей воле. Знаете, Пимм, нельзя идти двумя дорогами одновременно. Нельзя тайком угрожать ей, а на публике защищать. Но вы это сделали. И должны ответить за это.

Продолжая смотреть на Пимма, Роуленд кивнул своему брату и Хелстону, которые выставили два кошеля.

– Что у вас там? Позвольте угадать. Это якобы деньги для шантажа?- зло спросил Пимм.

– На самом деле мне любопытно услышать ваше объяснение, почему вы вдруг заплатили семьдесят тысяч фунтов. – Роуленд не дал Пимму возможности заговорить. – Это деньги, которые вы взяли из королевской казны, чтобы я молчал? Или чтобы я ушел?

Глаза у Пимма вытаращились под тяжестью обвинений, которые сыпались на него. Он в отчаянии скрипнул зубами, затем улыбнулся.

– Да ты сошел с ума, Мэннинг. Ты отлично знаешь, что это – плата за восемьсот лошадей, которых ты должен по контракту поставить нашей кавалерии. – Он тяжко вздохнул, испытывая настоящее отчаяние.

Принц в недоумении свел брови.

– Почему вы взяли в мирное время из моей казны деньги для покупки лошадей, Пимм? – Он почесал подбородок. – Я в недоумении. И, естественно, недоволен. Я не люблю прожигателей жизни. Честно говоря, я почти жалею о вашем возвышении.

Мэннинг засмеялся бы, если бы не опасался за провал своей задачи. Принц-регент не числился среди тех, кто отличается бережливостью. Однако совсем другое дело, когда кто-то другой залезает в его королевскую казну.

– Ваше высочество, – сдержанно проговорил Пимм, – контракт был подписан много-много месяцев назад. Задолго до того, как мы поняли, что сумеем так быстро прогнать Бонапарта за Пиренеи.