– Пятьдесят тысяч, а? Но это не так уж и много, правда, моя дорогая? Семьдесят пять тысяч – гораздо более интересное число, вы так не считаете? – Мэннинг отпустил жемчужное ожерелье, и его крупная фигура неуклюже развалилась в кожаном кресле. – Вам повезло, что вы смогли меня уговорить, потому что пришли в удачное время. Я погряз в долгах в связи со строительством этих новых зданий, и поэтому данная сумма придется весьма кстати. Да, я думаю, даже Ховард согласился бы, что его убийство достаточно отомщено этой значительной суммой. – Роуленд Мэннинг расправил скрещенные ноги, а потом скрестил их снова, но уже в другом порядке. – На самом деле, графиня, я очень благородный мужчина. Вы можете спокойно жить на свой уменьшенный годовой доход при условии, что отпустите прислугу, откажетесь от новых платьев и будете жестко экономить. Да, но это уже не мое дело, правда?

Грейс задыхалась, она боялась, что взорвется, если откроет рот, чтобы сказать хоть одно слово.

– О, я думаю, что возьму и этот жемчуг тоже, мадам. Он послужит прекрасным напоминанием о нашей сегодняшней неожиданной встрече.

– Вы действительно отвратительный человек, как мне и говорили. – У Грейс дрожали руки, когда она расстегнула застежку на тяжелом ожерелье и позволила ему соскользнуть вниз, прямо в протянутые руки Мэннинга. Это было лишнее доказательство тому, что о человеке нельзя судить по его внешности. Роуленд Мэннинг был столь же красив, сколь уродлива была его душа.

– Дорогая моя, вы совершенно правы. Я полагаю, мистер Уильямсон ждет вас, чтобы подготовить необходимые документы? Я уверен, вы поймете, если я попрошу вас сопровождать вашего поверенного, пока он составит все документы в отдельной крайней комнате? Не выношу поверенных и их бесконечные умные доводы. Но я с большим нетерпением буду ждать вашего возвращения, леди Шеффилд. – Улыбка Мэннинга была такой же холодной и щедро обворожительной, как у свежеиспеченного аристократа с доброжелательностью в голове, но не в сердце.

Грейс вышла из комнаты, злясь на такое бесцеремонное к себе отношение и на саму себя. Но все это было пустяком по сравнению с унизительным чувством отчаяния, которое она вытерпела, когда объясняла мистеру Уильямсону, что надо сделать. Ей пришлось выслушать массу протестов и многочисленных упоминаний о своем муже и о том, как лорд Шеффилд не одобрил бы ее действий.

– Мистер Уильямсон, я приказываю вам сделать так, как я прошу. Я ценю все ваши добрые советы, но я никогда не откажусь от своего решения, и лорд Шеффилд оставил мне это состояние, чтобы я распоряжалась им так, как я сама посчитаю нужным.

Он посмотрел на нее с таким сожалением, но Грейс впервые в жизни было совершенно безразлично, что этот человек или кто-то другой подумает о ее опрометчивых поступках. У нее перед глазами стоял Майкл, который страдал, прикованный цепями, от холода и голода, израненный и истекающий кровью. И Грейс без конца торопила поверенного писать быстрее.

Прошла целая вечность, прежде чем Грейс с бумагами в руках постучала в дверь мистера Мэннинга.

– Войдите.

Лакей прикрыл за ней тяжелую дверь, и Грейс подошла к столу, где снова уютно устроился Мэннинг. Даже не взглянув на Грейс, он взял документы, машинальным жестом показал ей на кресло напротив него и на ближайшие пятнадцать минут погрузился в изучение кипы бумаг.

– Не могли бы мы ускорить этот процесс, мистер Мэннинг?

– Не терпится, а?

– Перестаньте задавать лишние вопросы.

Мэннинг засмеялся, и цинизм в его смехе звучал теперь совсем не так, как ей слышалось раньше. Теперь он был глубже и насыщеннее, и Грейс его ненавидела, потому что ненавидела все, что было связано с этим человеком, который много лет несправедливо охотился за Майклом.

Последний раз внимательно прочитав документы, Мэннинг подписал письмо в магистрат, сняв с Майкла обвинения в убийстве Ховарда Мэннинга. Он бросил ей документ и оставил у себя необычную долговую расписку.

– Спасибо, дорогая моя. Приятно было иметь дело с вами. Пожалуйста, не стесняйтесь приводить своих лошадей сюда на аукцион. Могу гарантировать великолепную цену, специально для вас, графиня. – Мэннинг обошел вокруг стола и остановился перед Грейс.

– Я воспользуюсь услугами аукциона «Таттерсоллз», злобный монстр.

– Знаете, леди Шеффилд, – улыбнулся Мэннинг, – хотя я уверен, вы мне не поверите, да и не должны верить, я считаю своим долгом предупредить вас, чтобы в следующий раз вы более тщательно подходили к выбору любовника.

Грейс даже подумать не успела, как звучно ударила его по массивному подбородку. Никогда в жизни ни на кого она не поднимала руку, а тут меньше чем за два месяца с силой стукнула двух мужчин. Оба раза это было совершенно оправданно, и все же… Руку дергало от боли.

– Майкл – счастливчик, – сказал Мэннинг, посмеиваясь и вытирая капельку крови в уголке рта. – Под такой утонченностью скрывается такой огонь. Жаль, что я не нашел вас первым. Вы уверены, что я не соблазню вас принять ухаживания другого человека, учитывая дополнительную притягательную силу моего нового финансового состояния?

– Ну почему? Почему вы его так сильно ненавидите? – воскликнула Грейс, не обращая внимания на дерзкие слова Мэннинга. – Он не убивал вашего брата, и вы это знаете!

– Соберитесь с духом, вы не первая, кому лгут, и не последняя. Вокруг него всегда царит такая атмосфера честности. Но не обманывайте себя, моя дорогая. Ваш преданный святой Майкл – играющий на деньги, бессовестный малый, маскирующийся под приличного человека. И пусть Господь оберегает тех, кто у него выиграет.

Грейс хотела возразить, но слова застряли у нее в горле.

– Он убил моего брата, – в полной тишине продолжал Мэннинг. – Он проиграл Ховарду в кости сумму, равную жалованью за полгода, и потом задумал убить его. И он осуществил свой план прямо у меня перед носом, в деннике, в пятидесяти футах от моего кабинета. Я виноват. Мне следовало знать, что этот мальчик окажется точной копией своего отца, самого беспутного и развращенного аристократа, которого я знал. Яблоко от яблони не далеко упало.

– Откуда вам что-либо известно о прежнем графе? – холодно поинтересовалась Грейс.

– О, моя дорогая,- мрачно улыбнулся Мэннинг, – о старом лорде Уоллесе, пусть дьявол вечно терзает его душу, я знаю больше, чем ваш дорогой Майкл.

– Но как такое может быть? – Грейс приводило в ярость его спокойное и уверенное выражение лица.

– А разве вы еще не догадались, милочка? – захохотал Мэннинг, но в его смехе не было ни капли веселья. – Старый лорд Уоллес был и моим родителем тоже. Печально, что мне приходится признать это.

Несколько разрозненных фактов – «даже подбородок поскреб…» – с противной безупречностью сложились в единую картину.

– Он был великаном, распутным и развращенным человеком, несмотря на все, что ваш Майкл всегда говорил о благородном графе Уоллесе. Он соблазнил мою мать, служанку в имении. Ей было только шестнадцать. Много чего он наобещал ей, но ничего не сделал, чтобы защитить, когда она поняла, что беременна мной.

– Значит, вы обвиняете Майкла за грехи его отца. Могу я спросить, когда это произошло, сэр? Вы на много лет старше Майкла, разве нет?

– Характер человека проявляется рано. Мой родитель уже в пятнадцатилетием возрасте был похотливым наследником, но, видимо, продолжал дурачить всех, что он – современный святой, ведущий добродетельный образ жизни в стенах и за пределами святого аббатства.

– Но наверняка это родители вашего отца изгнали вашу матушку.

– Вы можете выдумывать вашу версию, – Мэннинг смотрел на Грейс, и в его потемневших глазах сверкала ярость, – а я выберу собственную.

– А что насчет Ховарда Мэннинга?

– Мою мать прогнали, и после обрушившихся на нее трудностей и невзгод она нашла работу швеи в Лондоне. Через год родился Ховард. Я не знаю, кто отец Ховарда, и никогда не спрашивал. Хотя вы и жили без тревог и забот, леди Шеффилд, но даже вам должны быть известны те отвратительные вещи, которые могут случиться с женщиной, у которой нет защиты.