Джорджиана погладила Фэрли по головке:

– Конечно. Ой, смотри, – она показала на усатую морду, появившуюся из воды, – там Оскар. Давай найдем, чем его покормить.

– А он любит червей?

Джорджиана рассмеялась:

– Не думаю. Но он точно любит тех, кто ест червей.

Фэрли выбежала из павильона, чтобы получше разглядеть выдру, позабыв об упавшем списке. Джорджиана наклонилась и прочитала его. У нее сжалось сердце, когда она увидела последний пункт: «придумать способ уговорить всех навечно остаться в Пенроузе, особенно папу… и Джорджиану».

От искаженного болью лица Грейс Куинну было не по себе.

– Моя дорогая, я знаю, как сильно тебе хочется уехать, но я действительно не думаю, что ты будешь достаточно хорошо чувствовать себя завтра. Мы же никуда не торопимся. Я напишу письмо герцогине и объясню наше опоздание.

– Нет, – ответила Грейс, поднимаясь с диванных подушек. – Мне уже гораздо, гораздо лучше. Ата написала, что малыши тоже выздоравливают. – Она сделала глоток чаю. Куинн заметил, как чашка чуть дрогнула, когда она поднесла ее к губам.

Он попросил миссис Киллен, стоявшую на пороге, принести горячего чаю.

– У Джорджианы наверняка много дел в Трихэллоу. Она приехала для того, чтобы забрать Фэрли. Мне кажется, нехорошо задерживать ее.

При упоминании о Джорджиане Куинн напрягся.

– Ты твердо решил не брать Фэрли с нами? – тихо спросила Грейс. – Ты будешь скучать по ней – как и я.

– Мы будем отсутствовать совсем недолго. Я подумал, нам лучше поехать вдвоем, чтобы у тебя не было лишних хлопот. – Куинн встал и начал мерить шагами комнату. Боже, как же ему хотелось уехать отсюда, побыть вдалеке от Пенроуза. Это его единственный шанс начать новую жизнь с Грейс. Ему не понадобится много времени, хватит и нескольких недель. Потом он заберет Фэрли, и они втроем проведут сезон в Лондоне. Когда парламент закончит заседать в конце весны, они объедут остальные поместья Элсмиров.

Кто-то постучал. В комнату заглянула Фэрли.

Грейс подозвала ее:

– Фэрли, пожалуйста, подойди и помоги мне съесть все эти печенья. Твой папа оказался совершенно бесполезен.

Фэрли запрыгнула на светло-зеленый диван и устроилась между ними. Со счастливым выражением лица она откусила кусочек шоколадного печенья.

– Спасибо, Грейс!

Боже, как же он будет по ней скучать! Куинн поцеловал девочку в затылок.

– Подожди, дай я сниму кусочек шоколада с твоей щеки. – Он взял салфетку и посадил Фэрли на колени. – О, что это?

Она широко раскрыла глаза и вскочила:

– Ничего.

– Фэрли, что ты прячешь в кармане?

Она помотала головой и опустила взгляд на ковер.

– Ничего. Правда ничего.

Он протянул ладонь:

– Отдай немедленно. Опасно носить рыболовные крючки в кармане.

Она продолжала стоять неподвижно, и ему пришлось самому обыскать ее карманы. Наконец он нашел маленькое украшение и наклонился, чтобы изучить его получше, и вздрогнул:

– Где ты достала эту брошку?

– Это должно было быть моим секретом. Джорджиана дала мне ее. – Фэрли напряженно смотрела на него. – Она сказала, брошка будет напоминать мне о папе.

Грейс посмотрела на украшение и быстро отвернулась.

– Ты должна вернуть ее. – Куинн почувствовал, как кровь стынет у него в жилах.

Фэрли расплакалась, и он прижал ее к себе.

– Папа, я бы даже не подумала брать брошку, если бы знала, что ты так рассердишься.

– Извини, милая. Я совсем не сержусь на тебя. Ты самый дорогой для меня человек на свете. Ты моя дочь, и я никогда не позволю чему-то или кому-то встать между нами.

– Но, папа, ты не понимаешь. Это…

– Нет, Фэрли, никаких объяснений. Ты упаковала своих кукол?

Он прикладывал огромные усилия, чтобы казаться спокойным, хотя каждый мускул его тела сжимался от желания уничтожить проклятую брошь. Она символизировала все зло его прошлого.

Фэрли прошептала, что еще не упаковала кукол, и он, воспользовавшись моментом, сбежал. В дверях он обернулся и посмотрел на Грейс. Она поправляла платье. Он мог видеть только бледный изящный профиль графини, и, кажется, на ее ресницах сверкнула слеза.

Но сейчас ему было не до этого. Страх и гнев обратились в колючую боль, пронзавшую его тело. Он не остановился, чтобы подумать и спланировать свои действия. Он просто выбежал из комнаты.

Он разыщет Джорджиану и покончит со всем, что их связывает. Он подарил ей все – даже свое доверие. И ошибся, также как с Энтони и Синтией. Его ладонь горела огнем. Куинн разжал кулак и увидел каплю крови там, где булавка проткнула кожу.

Проклиная Энтони и Джорджиану, он спускался к Литтл-Роуз. Ярость его возрастала с каждым шагом.

Он нашел ее среди книг, с мотком веревки в руках.

– Куинн!

Он пристально посмотрел на нее поверх луча света, падавшего из окна. И в это мгновение тысяча воспоминаний промелькнула в его голове: Энтони и Джорджиана, карабкающиеся на дерево, плавающие, рыбачащие, поедающие пирожные и все время соревнующиеся друг с другом со смехом в глазах. Таких же, как глаза Фэрли. Его сердце сжалось от боли.

– Почему ты сделала это? – прохрипел он.

– О чем ты…

– Почему ты дала Фэрли изображение твоего мужа? – Он не мог даже произнести имени Энтони, так кипела в нем ненависть.

Джорджиана опустила глаза на книгу, не произнося ни слова.

– О нет. Тебе придется объясниться. И не нужно изображать усыхающую фиалку. Как ты могла? Как ты могла дать моей дочери портрет человека, постоянно разрушавшего все мои надежды на счастье? Неужели ты собиралась раскрыть ей тайну ее происхождения?

Она не поднимала взгляда.

– Ты отказываешься отвечать. Даже ты сама не можешь оправдать свою наглость. Но разве ты не так всегда жила, Джорджиана? Вы с Энтони всегда ухитрялись избежать неприятностей, ни за что не отвечая. – Он пригладил волосы и понял, что его рука трясется. – Поделившись с тобой тайной, мучившей меня десятилетие, я опрометчиво считал, будто ты никому не выдашь моего секрета.

Она подняла глаза. Боль сквозила в ее взгляде.

– Десятилетие? Твоя тайна мучила тебя всего десять лет? – проговорила она. Голос Джорджианы дрожал.

Он не слышал ее.

– Разве ты не понимаешь? Рассказав Фэрли, что я не настоящий ее отец, ты причинишь ей только боль! Я хочу, чтобы она жила, окруженная любовью и заботой – не так, как я.

– Позволь мне заметить: десять лет – это ничто. Два десятилетия – уже побольше. Но даже они кажутся ничем, когда я смотрю в будущее и вижу там только еще шесть десятков лет.

Он не понимал, что она говорит. Ее голос зазвучал сильнее. Кажется, она была на грани истерики. И вдруг весь его знаменитый самоконтроль куда-то пропал.

В очаге пылало пламя. Он мысленно увидел, как огонь пожирает брошь, металл шипит и плавится, а нарисованный глаз Энтони обращается в пепел. И наконец только маленькие блестящие камешки остаются в камине.

Двумя широкими шагами он подошел к огню и занес руку.

– Нет! – вскрикнула Джорджиана. – Нет. Не смей! – Она стояла позади него, обхватив его кулак пальцами. – Боже мой, Куинн. Пожалуйста, не надо!

Он тут же разжал ладонь. Она схватила брошь и прижала к груди.

Весь гнев и ярость вдруг куда-то пропали. Она была бесконечно предана человеку, мучившему его.

– Фэрли уедет со мной завтра. Ты можешь покинуть нас, ведь я уверен, что ты больше не хочешь здесь оставаться.

Джорджиана закрыла глаза.

– Он твой, – произнесла она еле слышным голосом.

Полено в камине треснуло. Взлетел сноп искр.

Ее веки медленно приподнялись, и показались темные, почти черные глаза. Она громко, взволнованно дышала.

– Я нарисовала его пятнадцать лет назад, через неделю после того, как ты уехал. Это твой глаз, не его. – Она замолчала. Затем продолжила: – Возможно, ты прав. Возможно, я должна сжечь его, раз он так ненавистен и тебе, и Энтони.

Теперь уже Куинн не мог заставить себя заговорить.