Айви расслышала шаги на лестнице, и вот в прямоугольнике света, падавшем из коридора на застеленный линолеумом пол, выросла его тень. За ней появился и сам Дэвид, прижимающий к подбородку карманный фонарик, отчего лицо его превратилось в нелепую и жутковатую маску, какие носят актеры в японском театре кабуки.

— Это я, Влад… Я пришел выпить твою кровь.

Несмотря на явную абсурдность ситуации, Айви почувствовала, что сердце сначала замерло у нее в груди, а потом застучало как бешеное, разгоняя адреналин по жилам.

— Может, ты все-таки прекратишь свои дурацкие шуточки и вытащишь эту чертову занозу у меня из ноги?

— Ага, леди хочет поиграть в доктора? Ну что ж, я согласен. — Дэвид присел рядом с ней на корточки и направил луч фонарика на ее ступню. — Ладно, Тянучка, мне нужна твоя помощь. Вот, держи. — Он протянул ей фонарик и вытащил из кармана пинцет.

Айви направила луч фонарика на больное место.

— Ага! Вижу. Ну-ка, чуть повыше. — Дэвид кивнул головой, показывая, как именно она должна держать фонарик. — А теперь сиди спокойно и не дергайся. — Быстрым и уверенным движением он поднес пинцет к пятке, захватил что-то кончиками дужек и сильно потянул на себя.

Айви почувствовала новый укол боли и поняла, что Дэвид нечаянно прищемил ей кожу. Она вытянула шею, стараясь разглядеть, что за занозу он вытащил. В луче фонаря было видно, как на пятке набухает ярко-рубиновая капелька крови. Айви промокнула ее полой халата, и кровь быстро впиталась в махровую ткань. Она надавила пальцами на больное место и вновь промокнула выступившую кровь.

— А вот здесь, — сообщил Дэвид, показывая ей пинцет, — у нас виновник происшествия.

В луче фонаря светло-зеленым блеском заиграл полудюймовый осколок стекла.

— Еще даже не принесли воскресную газету, — ворчал на следующее утро Дэвид, с пыхтением и проклятиями волоча на третий этаж пылесос с фильтром и съемным мешком для пыли. Шланг болтался у него на шее, подобно вконец обнаглевшему и вялому боа-констриктору. Он до сих пор был в пижаме. — Ап-чхи? И солнце еще даже не позолотило нок-рей, что бы это ни означало, черт побери. Кстати, я не упоминал, что временами твоя одержимость меня просто пугает?

— Джоди тоже так говорит. — Айви поднялась вслед за ним в мансарду, безуспешно стараясь не наступать на больную ногу. — Но я почему-то уверена, что всего через несколько недель я и думать забуду о пылесосе.

— Но пока что ты твердо решила объявить войну пыли, — не унимался Дэвид. — Мало того, ты и меня вынудила потворствовать твоим желаниям.

Он опустил пылесос на верхнюю площадку лестницы и устало отсалютовал ей. Лицо его все еще оставалось помятым и припухшим после сна, а волосы на голове торчали в разные стороны сильнее обыкновенного.

— Ступай обратно в кровать и поспи еще немного, Аполлон ты наш, — сказала она.

Айви воткнула вилку в розетку и потащила пылесос на неприбранную половину мансарды. Включив свет, она огляделась по сторонам. Грубые доски пола, а над головой — голые балки перекрытия. В местах их соприкосновения со стеной виднелись кусочки розовой гидроизоляции.

Еще два дня назад все это пространство было завалено вещами, некогда принадлежавшими другим людям. А сейчас здесь осталась лишь одна-единственная коробка с книгами.

Айви нажала на кнопку, и машина с ревом пробудилась к жизни. Было что-то завораживающее в том, как раструб пылесоса втягивает пряди паутины, а в робком шорохе, с каким куски грязи и мусора устремлялись по шлангу в мешок, слышались созерцательные нотки самого настоящего дзен-буддизма. И лишь раздающийся время от времени звон осколков да резкая и мгновенная боль в ступне напоминали Айви о кусочке светло-зеленого стекла, вонзившемся ей в пятку. Объезжая комнату по периметру, заглядывая в углы и возвращаясь к центру комнаты, Айви напряженно размышляла о том, что же все-таки могло разбиться.

Выключив агрегат, она положила руки на пояс и большими пальцами принялась массировать ягодицы, чтобы унять боль. Затем она перетащила пылесос на чистую половину мансарды. Благодаря старым фотографиям она знала, что раньше здесь были окна с двумя подъемными створками. Но сейчас оконные проемы изнутри закрывали небрежно установленные древесно-стружечные плиты, а снаружи была прибита кровельная дранка. Быть может, прежние владельцы решились на такой шаг из опасения, что молодой человек, которого, по слухам, содержали именно здесь, может выброситься из окна. Когда-нибудь, если у Айви и Дэвида появятся лишние деньги, они попробуют вернуть мансарде первоначальный вид и восстановить окна.

Наклонившись к пылесосу, Айви вновь включила его. Несмотря на заколоченные окна, лучи света проникали в мансарду через арочное окошко под самой крышей. Орудуя шлангом пылесборника, она обратила внимание на вмятины и царапины на линолеуме, покрывавшем пол. Подобно следам от заносов и торможения на полотне автострады, они свидетельствовали о прошлом, которое помнили до сих пор. Шесть глубоких канавок у стены образовывали прямоугольник, — вероятно, здесь стояла кровать. Четыре полукруглых вмятины в центре комнаты. Что здесь было? Может, какой-нибудь тяжелый стол? На мгновение Айви представила себе стол красного дерева для игры в бильярд, по краям которого свисает зеленая бахрома… Он наверняка главенствовал в помещении, занимая центральное место, хотя она внутренне содрогнулась при мысли о том, каких трудов стоило втащить его сюда.

Закончив уборку, она сделала глубокий вдох, а потом медленно выпустила воздух через нос. Очищающие дыхательные упражнения. Так, во всяком случае, называла их Сара, инструктор из Центра по родовспоможению, когда они с Дэвидом тренировались и готовились к кошмарному переходному периоду, который должен наступить после интенсивных предродовых схваток и продлиться вплоть до самих родов.

Каждый рожает по-своему — гласит народная мудрость. «Интересно, как пройдут роды у меня?» — в очередной раз задалась вопросом Айви. Они будут долгими или, наоборот, быстрыми? И будет ли она страдать от острой боли, вроде той, которой сопровождались ее выкидыши? Или же она просто испытает «дискомфорт», как предпочитала нейтрально и завуалированно выражаться Сара? И поможет ли ей хотя бы одно из тех упражнений, что она так старательно разучивала? Собственно, Айви могла бы попросить сделать ей обезболивающий укол, но она предпочла бы обойтись без него, если это поможет ее ребенку появиться на свет более здоровым. Как это было с ее матерью…

Айви приказала себе не думать об этом и постаралась тут же отогнать непрошеную жалость. Будь ее мать жива, она принесла бы ей одни неприятности, и думать иначе — значит обманывать себя.

Айви было десять лет, когда мать ступила на скользкую дорожку и покаталась вниз. Это случилось в тот момент, когда врачи поставили ее отцу страшный диагноз — рак поджелудочной железы, после чего знакомые при встрече стали неловко и поспешно отводить глаза. Примерно девяносто шесть процентов заболевших им умирали в течение ближайших пяти лет. Отец сгорел за какие-то шесть месяцев.

Теперь, как, впрочем, и тогда, Айви понимала, что алкоголем мать старалась заглушить тоску и страх. Но то, что поначалу считалось защитной реакцией, постепенно превратилось в образ жизни. Мать стала пить постоянно, с редкими перерывами не больше чем на неделю или две, пока наконец десятью годами позже не вылетела на своей машине с дороги и не врезалась в дерево. Когда Айви позвонили из полиции, она уже училась на первом курсе университета Массачусетса. К тому времени ей исполнился двадцать один год.

За несколько лет до этого они с матерью переехали к бабушке Фэй. «Это ненадолго, всего лишь на первое время», — уверяла ее мать. Но на тот момент Айви уже перестала верить в несбыточные мечты о том, что они когда-нибудь вернутся в очаровательный особняк Викторианской, эпохи, который она помнила с детства, или в небольшой фермерский домик, куда им пришлось перебраться после смерти отца. Или хотя бы в многоквартирный дом, или пусть даже в крошечную квартирку с единственной спальней под самой крышей старого трехэтажного дома, откуда их выгнал владелец, почему-то полагавший, что они должны платить за жилье.