Айви часто прокручивала ту запись, и сейчас она словно наяву опять услышала надтреснутый голос бабушки Фэй, рассказывавшей, как мужчины в темной форме и фуражках с длинными козырьками загоняли пассажиров по пандусу в какое-то большое здание. «Но моя мать осталась на месте и смотрела, как наши чемоданы сгружают с парохода. Они больше не принадлежали нам, так что нужно было иметь дырку в башке, чтобы торчать на морозе и следить за ними. „Пойдем же, мама“, — умоляла я ее. А мужчины лишь бросали на нее злобные взгляды и ругались на языке, которого я не понимала».

А вдруг в сундуке окажутся кружевные скатерти и постельное белье с вышитыми монограммами, похожее на то, которое вынуждена была продать ее собственная прабабушка, чтобы спасти свою семью от жажды? Когда же прабабка принималась причитать и рвать на себе волосы, убиваясь о том, чего они лишились, прадед Айви сурово отчитывал ее: «Не стоит переживать об этих шмотках. Это же Америка. Здесь у нас будет все новое».

— А что внутри? — поинтересовалась Айви у миссис Биндель.

— Не знаю. Он же заперт.

Странная логика: миссис Биндель намеревалась выбросить сундук, но не додумалась открыть его. А ведь это было совсем нетрудно. Замок и петли проржавели насквозь, так что сорвать их можно было безо всякого труда.

— Неужели вас не мучает любопытство?

— А что, он вам нужен? — с явной надеждой в голове спросила миссис Биндель.

— Э-э… пожалуй… — «Ты что, совсем спятила? — закричал внутренний голос. — Ты только-только избавилась от ненужного хлама, оставшегося после мистера Власковича, а уже торопишься обзавестись новым?» — Я всего лишь хотела…

— Значит, по рукам! — просияла миссис Биндель. — Вы забираете все себе.

И прежде чем Айви успела возразить, миссис Биндель выдернула маленькую табличку с объявлением из земли и швырнула ее в одну из коробок. Развернувшись на каблуках, она торжественно зашагала к своему игрушечному домику.

— Уговор дороже денег! — провозгласила она на ходу, торжествующе воздев палец к небесам.

— Я заберу трубы и пустые банки из-под краски: им всегда можно найти применение, — сообщил ей тем же утром Дэвид, тыкая носком башмака в одну из коробок, которые теперь громоздились на их собственной лужайке. — Но скажи мне, ради всего святого, для чего нам понадобилась сгоревшая сковорода?

— Она не только сгорела, она еще вся во вмятинах, — уточнила Айви. — Мне захотелось взглянуть, что там, внутри сундука. А миссис Биндель заставила меня забрать все.

— Заставила тебя? Должно быть, эта женщина обладает недюжинным даром убеждения. — Дэвид наклонился к сундуку и многозначительно потянул носом воздух.

— Я знаю. От него воняет. Он много лет хранился в гараже миссис Биндель. Одному богу известно, какие паразиты в нем водятся. Он принадлежал Власковичу.

Дэвид уставился на сундук с нехорошим любопытством.

— Ага, значит, он принадлежал Владу. Одна из его коробок с землей?

— Он принадлежал его отцу. Кроме того, он совсем не такой тяжелый, — возразила Айви. Бесконечные шуточки о вампирах уже начали ей надоедать. — Как, по-твоему, ты сможешь открыть его?

Дэвид принес гвоздодер из набора инструментов, которые он возил с собой в грузовичке-пикапе. Для того чтобы сорвать легли с крышки сундука, понадобились пустяковое усилие и несколько секунд времени.

— Сезам, откройся! — шутливо вскричал он и сделал широкий жест, поднимая крышку.

Ивовые прутья затрещали. Из открытого чрева сундука хлынул одуряющий запах плесени. Айви зажала нос рукой и заглянула внутрь. Помимо воли она ощутила восторженное предвкушение чего-то необычного. Сундук был полон до краев.

— Ого, — пробормотала Айви, приподнимая некогда белую детскую курточку с отстроченными зубчатыми краями, вышивкой по обшлагам и узкой атласной лентой у ворота. Здесь же лежало и детское платьице с крошечными розовыми оборками на груди, кружевными вставками на рукавах и по подолу, а также шляпка в тон. — Ну, смотри, какая прелесть!

Она вынула платье из сундука. Ткань на ощупь казалась легкой, сухой и хрупкой. Из рукава выпала прядка темных волос, перевязанная бледно-голубой ленточкой. Детские кудри. Тот, кто укладывал этот сундук и столь бережно спрятал в детской одежде прядь волос, наверняка не предполагая, что его содержимое много лет спустя будут рассматривать совершенно посторонние любопытные люди.

Под слоем детской одежды оказалось дамское платье, сшитое из какого-то полупрозрачного материала. У него обнаружился высокий стоячий ворот, тщательно изукрашенный пеной примявшихся кружев, которые сбегали по плечам на грудь. Свадебное платье? Если так, то оставалось лишь сожалеть о том, что его сплошь покрывали небольшие пятна чайного цвета.

Айви осторожно пересмотрела остальное содержимое. В сундуке лежали еще несколько женских платьев, у одного из них, темно-синей шерсти, с фестончатым воротником, имелись маленькие перламутровые пуговки. Айви приподняла его на вытянутых руках. Талии у платья не было, лишь завязки на спине. В ткани зияли многочисленные дыры, прогрызенные молью.

— Как, по-твоему, что это такое? — полюбопытствовал Дэвид, вынимая из сундука какой-то пакет, завернутый в грубую холщовую материю, скорее всего парусину.

Развернув его, он обнаружил, что держит в руках рубашку, сужавшиеся к кистям рукава которой были сшиты вместе на запястьях. К одному из рукавов крепился толстый кожаный ремень, а на конце другого красовалась прочная металлическая застежка. Вместо пуговиц на груди — или то была спина? — висели ремешки поменьше с пряжками напротив. «Смирительная рубашка», — подумала потрясенная Айви.

— Помнишь байки о том, что здесь, на чердаке, они держали сына? — обратился к ней Дэвид. — Как знать, может быть, это правда.

Весь перед рубашки был покрыт пятнами, темно-коричневыми и желтыми. Айви поспешно отвела глаза, словно увидела нечто непристойное. Нечто слишком личное, чтобы демонстрировать его на публике.

— Положи ее на место, — попросила она.

— Подожди минутку, — сказал Дэвид. — По-моему, здесь есть кое-что интересное.

С этими словами он протянул ей сверток светло-бежевых кружев.

Он оказался на удивление тяжелым. Развернув пропахшие тленом слой материи, Айви обнаружила потемневшую от времени серебряную щетку для волос, а вместе с ней ручное зеркальце и коробочку из шлифованного стекла, несомненно составлявшие со щеткой комплект. Стеклянная коробочка легко поместилась у Айви на ладони, и в крышке она заметила отверстие.

Она открыла ее. Внутри лежало… что? Нитки, сберегаемые запасливой домохозяйкой? Айви коснулась ниток пальцем. Нет, это были не нитки. Волосы.

И еще в свертке оказалась записная книжка, точнее, тетрадь. Кусочки искрошившегося и высохшего кожаного переплета посыпались на ладонь Айви, когда она открыла ее. Она стала осторожно перелистывать шершавые линованные страницы, исписанные аккуратным почерком. Каждой записи соответствовала дата. Между страницами лежал лист сложенной пополам плотной бумаги. Айви развернула его и поняла, что держит в руках старинную фотографию коричневого цвета.

По одну сторону изгиба стояла молодая женщина с невыразительным вытянутым лицом и черными кругами под глазами. На нем было темное платье с белым воротничком — то самое, которое они нашли в сундуке. Ее длинные и тонкие пальцы, казалось, парили над широким и крепким плечом мужчины с суровым выражением лица и густыми усами, сидевшим перед ней. Одет он был в темный костюм и одной рукой неловко обнимал маленького мальчика с яркими и живыми глазами. На вид мальчугану никак нельзя было дать больше пяти лет от роду, но он уверенно восседал на коленях у отца, серьезный и напряженный, похожий на взрослого мужчину, но непонятной прихоти вырядившегося в короткие штанишки и курточку с галстуком.

Фотография разломилась пополам по линии сгиба, и в руках у Айви осталось изображение женщины. Глядя в ее пустые и ничего не выражающие глаза, она вдруг почувствовала, как ее охватывает глубокая печаль.