ГЛАВА ПЯТАЯ
«Прекрати гоняться за собственной тенью. Сядь и подумай хорошенько — так всегда говорила бабушка Фэй в тех случаях, когда Айви начинала бестолково носиться по дому в поисках неизвестно куда засунутой тетрадки с домашним заданием или ключей от входной двери. — Будь уверена, они лежат именно там, где ты их положила».
Ну и где же оно может быть? Вчера вечером ожерелье зацепилась за банное полотенце. Пытаясь расстегнуть и отцепить застежку, Дэвид сломал ее, а потом положил на раковину в ванной комнате на третьем этаже.
Но сейчас ожерелья там не было. Его не было ни на полочке под зеркальцем, ни на раковине, ни на полу, ни в мусорной корзине. Не завалилось оно случайно и за радиатор парового отопления. В общем, его не было нигде. Оно просто исчезло.
Может, она сама нечаянно захватила его пылесосом, когда убиралась здесь? Айви нашла пылесос, который все так же стоял в спальне на верхнем этаже, в мансарде. Она вынула мешок для мусора, разрезала его пополам и вывалила содержимое на подстеленную газету. Но, перебрав спрессованный мусор, цепочки с амулетом она так и не нашла.
Она принялась методично обыскивать весь дом, сверху донизу, все сильнее и сильнее злясь на себя. Часом позже она наткнулась на Дэвида, который преспокойно сидел в дальней комнате и смотрел телевизор. Он поднял голову и взглянул на нее.
— Тянучка?
Внезапно все происходящее показалось Айви верхом нелепости. Только из-за того, что она не может отыскать амулет своей бабушки… Она поднесла руку ко рту и тихонько заплакала.
В ту же секунду Дэвид вскочил на ноги и оказался рядом с ней.
— Что случилось? — Большим пальцем он вытер слезинку у нее со щеки. — Эй, из-за чего ты так расстроилась?
Айви рассказала ему обо всем.
— И только-то? Все дело в потерявшемся ожерелье?
— Нет, не только. Но мне неприятно, когда я кладу вещи на место, а потом не могу их найти. Или вижу то, чего нет.
— Что ты имеешь в виду?
Айви поведала ему о женщине, стоявшей на тротуаре возле сундука.
— Но мы же сами надеялись, что люди будут останавливаться и брать то, что им нужно, не так ли? — воскликнул Дэвид.
— Но она выглядела в точности как я.
Дэвид растерянно заморгал.
— Очевидно, ты всего лишь увидела в стекле собственное отражение…
— Я специально выключила свет. И на мне не было солнцезащитных очков.
— Она носила солнцезащитные очки?
— Именно это я и пытаюсь тебе втолковать.
Дэвид недоуменно приподнял брови.
— Ну, пойдем покажешь.
Она привела его в полутемную кухню, и они встали у окна, глядя на улицу. Снаружи, на тротуаре, стоял сундук. Крышка его была закрыта.
— У нее были большие солнечные очки-консервы на пол-лица.
— Но ведь там чертовски темно.
— Мимо проезжала машина с включенными фарами. Так что я видела то, что видела, и эта женщина мне не померещилась.
Дэвид повернулся к Айви.
— Ладно. Значит, женщина в солнцезащитных очках идет мимо и останавливается, чтобы заглянуть в сундук, стоящий на тротуаре. Может, она даже взяла оттуда кое-что. — Он обнял ее за плечи. — Подумаешь, большое дело.
Айви вздохнула.
— Ты прав, конечно. Просто это так… — Она зажала рот рукой, чтобы опять не расплакаться. — А тут еще и ожерелье бабушки Фэй пропало… — Последние слова застряли у Айви в горле. — Прости меня. Я не знаю, что на меня нашло.
Разумеется, она прекрасно понимала, в чем дело. В том, что ей давно пора лежать в постели, да еще в том, что она была на девятом месяце беременности.
— А ты смотрела в… — начал было Дэвид.
— Я искала везде! — Слова вырвались у Айви с громким всхлипом. Под натиском беременности рушились последние бастионы самообладания.
Дэвид тут же пошел на попятный.
— Эй, послушай, ожерелье сейчас наверняка пирует с моими осиротевшими непарными носками и твоей зубной щеткой.
Айви выхватила из пачки салфетку и яростно высморкалась в нее.
— Хочешь, поищем вместе? — предложил Дэвид. — Ты же знаешь поговорку насчет двух голов.
— Которые лучше, чем никакая.
Тем не менее она позволила Дэвиду вновь обыскать все места и укромные уголки, в которых она уже смотрела и в которые еще не заглядывала.
— Я же говорила, что оно как в воду кануло, — сказала она, когда ожерелье так и не нашлось.
Дэвид ласково обнял ее за талию.
— Серебро не поддается биохимическому разложению. Оно наверняка сейчас лежит себе преспокойно где-нибудь и ждет, когда мы его найдем. А пока тебе нужно лечь в постель, и я даже знаю одного человека, который подоткнет тебе одеяло. Ты ведь не присела с самого утра.
И он нежно, но твердо повел ее вверх по лестнице в спальню.
Но Айви чувствовала себя слишком усталой и возбужденной, чтобы заснуть сразу. Она села на постели и раскрыла небольшую тетрадку в кожаном переплете, которую нашла в плетеном сундучке, а потом осторожно провела пальцами по высохшей, хрупкой странице, по словам, написанным выцветшими чернилами и перьевой ручкой.
Эмилия В. 23 мая 1922 года.
Эмилия. Какое старомодное имя! А буква «В», должно быть, означает «Власкович». 1922 год. Краткий перерыв между войнами. Примерно в то же самое время бабушка и прабабушка Айви покинули Европу.
Новый дневник — новое начало. Сегодня мы переехали в этот очаровательный, очень красивый дом на Лорел-стрит. Уже давно пробило полночь, но я слишком взволнована, чтобы заснуть.
Сегодня после полудня я впервые стояла на крыльце, своем крыльце. На лугу напротив нашего дома уже распустились лютики.
Вот как? Значит, раньше на другой стороне улицы был луг? Удивления достойно. Айви стала читать дальше.
Пока я наблюдала за тем, как мужчина, нанятый Джозефом, заносит внутрь стол, подаренный нам родителями, я вдруг ощутила, как во мне зашевелился ребенок. Мне захотелось поделиться этой новостью с мамой и Матильдой, но письмо мое дойдет до Торонто только через неделю.
Ребенок оказался мальчиком — Айви почему-то была уверена в этом. Как ничуть не сомневалась она и в том, что Эмилия В. и есть та самая женщина с вытянутым лицом на фотографии и что именно ее руки повязали голубую атласную ленту вокруг той прядки детских волос, которую Айви обнаружила в сундуке.
Айви читала страницы, исписанные четким каллиграфическим почерком, с датами, проставленными на полях. Понемногу призрачный образ с фотографии стал обретать плоть и кровь, и перед мысленным взором Айви предстала женщина, чьи дни проходили в обустройстве нового дома, своего гнездышка, в ожидании рождения первенца и в тоске по друзьям и родным, которых она оставила в Канаде. К несчастью, подобного дневника, который бы запечатлел историю ее собственной семьи, у Айви никогда не было.
К июлю почерк изменился, став косым и неразборчивым. Айви живо представила себе беременную Эмилию, сидящую в гостиной за конторкой с откидной крышкой. Губы у нее плотно сжаты, брови нахмурены, а пальцы крепко сжимают пера Запись, датированную 20 августа, Айви перечитала дважды.
Вернувшись после прогулки, я долго разглядывала себя в зеркальце. Я увидела то, что и ожидала. Лицо у меня слишком худое и вытянутое, нос слишком большой, а кожа стала какой-то одутловатой и нездоровой. Волосы мои слишком короткие, чтобы их можно было назвать роскошными прядями, а цвет их чересчур неопределенный, не золотистый и не каштановый. Пальцы у меня короткие и толстые, и они не сужаются к ногтям. Чему тут удивляться, что Джозеф не желает даже смотреть на меня.
Бедняжка. Она оказалась одна в чужой стране, в дыре под названием Браш-Хиллз, в обществе этого Джозефа, о котором Айви ничего не знала, но который почему-то не вызывал у нее симпатии. Никаких курсов для будущих родителей, где она могла бы познакомиться с другими молодыми парами. Никаких тарифов «Друзья и родственники» у операторов мобильной связи. Никакой электронной, почты. Никаких тебе социальных сетей «В контакте» или «Одноклассники».
