Ратников быстро вытащил из кармана листочки с информацией о двух побегушниках, протянул…

— Артюхов… Евсеев… — пробормотала про себя медсестра. И вдруг улыбнулась: — Эти!

Как нарочно, день похорон выдался замечательным — теплым, но не знойным, со свежим, дующим с озера ветерком и ярким солнцем. В высоком голубом небе величаво проплывали белые, словно манная каша, облака, гуртовались, сбивались в кучи, быстро разносимые ветром.

Тему хоронили на местном кладбище, что располагалось километрах в двух от поселка, в сторону пилорамы и скупки Узбека, как раз по дороге к озеру. Высокие, рвущиеся к небу сосны, покосившаяся, а местами и просто отсутствующая ограда, нестройные ряды могил с разномастными памятниками — крестики, пирамидки со звездами, солидные гранитные постаменты с выбитыми золочеными буквами. Постаментов, впрочем, было мало, все больше железные, сваренные на скорую руку, крестики.

Вокруг кладбища и между могилок рвались к небу могучие корабельные сосны, шумели вершинами, перебивая довольное карканье воронья, всегда жировавшего во время религиозных праздников и поминок.

В последний путь несчастного паренька провожало не так уж много народу, честно сказать — и совсем мало. Директор детского дома Иван Андреевич Сидоров, медсестра Алия — знойная брюнетка с большой грудью и чуть заметным пушком на верхней губе, — пара старших воспитанниц — чтоб не было совсем уж убого, трое местных бичей — землекопы — ну и Ратников заглянул, опоздал, правда, поздно узнал, и, когда приехал, уже зарывали. Да уж, и денек сегодня! Недаром — тринадцатое число…

Бросив машину внизу, на дороге, рядом с желтым «детским» автобусом, как видно, выпрошенным по такому случаю в районо, Михаил все же успел кинуть на гроб земельки. Потом уж поздоровался со всеми, кивнул, отошел в сторонку наблюдая, как бичи, среди которых был и пресловутый Леха Афоничев, Афоня, не так давно раздетый Олексой, сноровисто закапывают могилку землей.

Девчонки уже перестали плакать и о чем-то шептались… Вот и совсем отошли, закурили. Директор и медсестра деловито суетились с бутербродами и водкой, на которую уже давно поглядывали трудившиеся ударными темпами гопники. Водка была плохая, паленая, та самая дешевка, что продавалась в лабазе Капустихи по цене сорок девять рублей за пол-литра. Ратников даже знал, в какой баньке ее катали. Димыч говорил как-то.

Вот кто-то — медсестра! — пролила водку мимо стакана, засмеялась… улыбнулся и директор, что-то сказал, погладив женщину по руке… Этак вот погладил, тоже нехорошо, неуместно, тем более здесь, сейчас, на кладбище — уж больно похотливо все выглядело. Впрочем, черт с ними. Кому какое дело-то до чужой личной жизни? Никому — верно. А особо психопатические личности, одержимые зудом нездорового любопытства, пущай ток-шоу «Пусть говорят» смотрят.

Миша подошел к девчонкам и тихонько спросил про Тему: мол, как хоть все произошло-то?

— Да как громом! — выбросив окурок, откликнулась одна, стройненькая такая блондиночка с простоватым круглым лицом. — Целый день веселый бегал, ну, Артем-то… И вот…

— А вообще-то нам запрещено с незнакомыми взрослыми разговаривать, — вмешалась другая, тоже светленькая, но полная, если не сказать — толстенькая — с упитанно-добродушным лицом. — Директор строго-настрого наказал!

— Ну, правильно, — Ратников пожал плечами и подошел к могиле, которую как раз уже зарывали. Помог воткнуть крест, запоздало сожалея, что не успел купить венок. Ничего… еще будет время сюда наведаться, как следует помянуть…

— Давайте, мужики, подходите, — громко позвал директор.

Бичи оживились, побросали лопаты, однако вели себя скромно, даже с достоинством, вполне сообразуясь с моментом.

— Ну, пусть земля ему…

Выпили. Иван Андреевич водрузил на крест аляповатый венок, почему-то с желтой лентой, по которой шли кривоватые буквицы «от детского дома №…». Сами, что ли, писали? Наверное. Экономил на всем — и это тоже было неприятно. И еще… Артем ведь был крещеный, а тут… Даже батюшку не позвали, зарыли как собаку — водку вот теперь пьют, смеются, Андреич медсестру свою уже открыто лапает. Тоже еще, козлик…

Кстати, насчет священника… Нужно будет поговорить с отцом Александром. Да-да, обязательно поговорить, и в самое ближайшее время.

Ратников не стал больше пить, уехал, по пути соображая, что делать дальше? Все почему-то не давала покоя полученная в морге информация. Об анализах на группу крови. И в самом деле — почему так срочно-то? Еще и там, в том времени, в тевтонском бурге, тоже ведь брали кровь. Тоже — на группу?

Ощущение какой-то нехорошей зловещей тайны не оставляло его ни на минуту. Тот же Артем… Может, он не сам, может… Прикоснулся невзначай к этой вот тайне и… Почему бы и нет?

Нет! Сколько можно-то?

Резко остановив машину, Михаил спустился к ручью, ополоснул холодной водицей лицо и шею. Господи! Да что за бред-то в голову лезет? Ну, отправила Алия эта кровь парней на группу — так на то она и медсестра, чтоб о здоровье подопечных заботиться, а Тема… тут уж, как ни крути… Мог! Вполне мог. И то, что он целый день веселый пробегал, ничего особо не значит. Дети, они ведь такие, в эмоциональном состоянии неустойчивые… то смеются, то сразу плачут. Нет, вряд ли Артем кому-то был нужен… да и по похоронам этим видно — никому!

Зарыли и забыли. Даже за могилкой наверняка ухаживать будет некому… ну разве что самому Мише… и Маше. Вот кого искать надо, искать!

Итак, что есть-то? Надпись на фотографии — «Артему!!!» — ну, у того теперь не спросишь… Брошенная у железнодорожного вокзала «Ока»… Хотели запутать следы? Типа Маша куда-то срочно уехала… Хм… дурацкий ход, как есть — дурацкий…

Красно-белый «мерс»! Мужик еще в нем такой сидел, в старомодной шляпе «борсалино», с рыбьим холодным взглядом… Неприятный тип! Вот его бы и прижать, попросить Димыча, а если что, вызвать из Питера «тяжелую артиллерию» — старшего опера Ваську Ганзеева, знаменитого Веселого Ганса. Да, Ганс сразу врубится в ситуацию, уж не откажет. Позвонить… и срочно!

Миша поднялся на горку — там, с горки, брало — вытащил телефон… Слава богу, отозвались!

— Здорово, Ганс! Да я понимаю, что здоровей видали… Тут такое дело… Ты сейчас можешь разговаривать? Тогда слушай, что не поймешь — спроси…

Веселый Ганс все понял. Ну или почти все. Что не понял, можно было рассказать и потом, как приедет, а приехать он обещал быстро, на той неделе — как раз в отгулы… Ну, вот и хорошо, вот и славненько! Уж с таким опытным опером, как Вася, поиски куда быстрее пойдут.

Так… время сейчас… Миша взглянул на телефон… кто-то звонил. Ну да — один пропущенный звонок… Кто?

Максик. Максим Гордеев, тот самый молодой человек лет четырнадцати, с которым в прошлом году шастали по тевтонским да псковским землям. Тот, кто знает… кто был… Тоже неплохая поддержка! Лишняя пара зорких глаз, быстрых ног… да и не дурак Максим, не дурак… Вот его и зарядить выспрашивать у детишек про Тему… Может, кто-то видел, как они с Машей общались, может, даже слышал — о чем? Да уж, с этим делом подросток куда лучше справится, все же подозрительно выглядит, когда взрослый дядька пристает с непонятными расспросами к детям, да и не все дети взрослому — тем более незнакомому или плохо знакомому, скажут, далеко не все.

Михаил улыбнулся…

— Здорово, Максюта! Смотрю, звонил… Да ничего живу, так себе… Сюда приезжаешь? Отлично! Дело к тебе есть… Какое — потом расскажу, при встрече… Вечерним автобусом? Понял… Пока.

До вечера Ратников четко наметил, что поручить Максу, а что оставить себе… вместе с Васей Ганзеевым. Подкрепился, наскоро похлебав все тех же Машиных щей — не съел и тарелки, ну не было совсем аппетита! Забрался в машину, поехал, остановился напротив автобусной остановки, в тени. Ждал на удивление недолго — обычно всегда солидно опаздывавший автобус на этот раз приехал вовремя, и даже чуть раньше. Старый чадящий «Икарус», красно-белый… как «мерс»!