Вот вам и религиозный тип сознания!

Сегодня одна вера, завтра другая… и ничего! Правда, далеко не все здесь такие циники. Хотя… вовсе не это занимало сейчас Михаила, совсем не это. А вот то, о чем буквально только что услышал: острая и блестящая иголка, улыбчивые монахи, стеклянная колбочка. Больше всего это напоминало забор крови! Из вены. Для анализа.

Господи, неужели правда?!

По сути, какая-то относительно официальная необходимость визита в замок у лжеторговцев из Торопца отпала — сладились уже с чудинскими лоцманами, однако Ратников в разговоре со старостой Тимофеем Овчиной специально высказывал опасения — вдруг да все пойдет не так? Вдруг да немцы не разрешат лоцманам везти с дорпатским караваном чужих людей? Надо, надо было переговорить на эту тему с местным орденским начальством.

— Да, сходите, — охотно поддакнул Тимофей. — Тем паче есть еще время.

Пошли. Снова принарядились, хотя это слово вряд ли было уместно к старым холщовым плащам и запыленным поршням. Ну да выбирать не приходилось. Дорогу теперь знали и, выйдя из деревни с восходом солнца, путники оказались у замка часам к восьми… даже еще раньше.

Как часто бывает в здешних местах, с утра блиставшее солнышко, словно не в меру стыдливая девка, быстро закуталось облаками, мягкими, серовато-белесыми, с небольшими прожилками неба. Было тепло, но не жарко, да еще с озера задул ветерок, унося комаров и прочую кровососущую нечисть.

Хорошо было идти, славно, даже болтун Олекса не отвлекал разговорами — то ли спал на ходу, то ли думал о чем-то своем. Миша тоже думал: о странных уколах, больше всего напоминавших забор крови на анализ… кто мог это делать? Зачем? Или — гораздо проще все? Просто какой-то обряд… У католиков-немцев? Сомнительно… Впрочем, кто его знает — для обращения в христову веру таких закоренелых язычников, как эсты, наверное, все средства были бы хороши.

Какого-то конкретного плана действий в голове у Михаила пока не сложилось, молодой человек решил действовать нахрапом, смотря по обстоятельствам, главное дело было — зацепиться за кого-то из замка, лучше всего — за обслугу, имеющую доступ ко всем покоям. В этом смысле Ратников надеялся на своего юного спутника, уже во время прошлого визита заимевшего кое-какие связи.

— Олекса! Эй, парень, ты там спишь, что ли?

— А? — Юноша резко обернулся и едва не упал, запнувшись о какую-то корягу. — Чего такое?

— Ты с кем в прошлый раз беседовал? Ну, у замка.

— С пастушками. Там, в замке-то, коров да овец развели, чтоб, значит, всегда молоко да мясо свое было.

— С пастушками… — задумчиво повторил Михаил. — Вряд ли они нам, конечно, помогут, но… они могут знать кого-то еще, те — тоже, и так далее… А где орденское стадо обычно пасется?

— Не знаю, — Олекса беспечно пожал плечами. — Да, мыслю — как подходить будем, увидим. Или услышим, как коровы мычат.

Вдоль нырнувшей с пологого холма вниз дороги высились сумрачные ели и янтарные сосны, быстро, впрочем, сменившиеся липою и рябиной. Вот уже вдалеке, за деревьями, показался и замок. На каменной — главной — башне развевался флаг.

— Вон там, лужок подходящий, — Олекса кивнул направо, в сторону озера. — Заливной.

— Сворачиваем, — тут же распорядился Миша. — Еще рано… как раз время для первого перекуса.

Стадо у тевтонцев оказалось изрядным — дюжины две коровушек, упитанных буровато-пегих телок. Видно было, что о животных заботились — чистили, ухаживали — уж больно довольный вид имели орденские буренки, залюбуешься! Ну, просто образцово-показательное стадо из какого-нибудь лживого советского кинофильма про счастливую колхозную жизнь, типа «Кубанских казаков».

— Господь в помощь, работнички! — громко поздоровался Ратников, подойдя ближе к пастушкам — двум, лет по двенадцати, паренькам, босоногим, небольшого росточка. Один — на вид чуть помладше — был светловолосый, веснушчатый, второй, наоборот — темненький, смуглый… или просто загорелый, откуда в здешних местах смуглым-то взяться? Разве только цыган, что ли, вернее — байстрюк цыганской крови.

— И вам удачи во всех делах, — пастушки вежливо поклонились. — Снова в замок?

— Туда, — ухмыльнулся Олекса. — В прошлый раз не попали, сами знаете — похороны.

— Да уж, — темненький пастушонок усмехнулся и, прищурившись, пристально осмотрел путников. — А вы чего сюда-то свернули?

— Так, думали, ближе…

— Не-а, не ближе, — отрок лениво поковырялся в носу. — Только крюк лишний сделаете.

— Ну и ладно, — стащив с плеча котомку с припасами, Ратников уселся под крону раскидистой, стоявшей неподалеку сосны. — Хоть поснедать… Садись с нами, парни!

Пастушки переглянулись… уселись. И с видимой охотою принялись уминать прихваченную Мишей в путь печеную рыбу. Ели так, что за ушами трещало, видать, не очень-то их хозяева баловали… в отличие от коров.

— А что, собак-то у вас нету? — словно бы невзначай спросил Михаил.

— Чего ж нету-то? На ночь из замка берем…

— А замок, значит, ночью без собак?

— А зачем им? Но к осени вырастят — щенки есть.

— Приказчик Яков, он там за главного?

— Приказчик? А-а-а, герр Штраузе, баллеймейстер… магистр имения, замка то есть, — цыганистый парнишка оказался весьма даже неглуп, пояснил толково. — Приказчиком его наши зовут — так им понятней.

— А вы-то как в замок попали? На барщину?

— Так.

— Понятно… И давно уже здесь?

— Давно, с травня-месяца.

С травня… да уж — «давно». Ратников покачал головой: вряд ли эти ребятишки могут знать хоть что-нибудь важное, за такой-то срок… тем более и социальный статус крайне низок…

— А этот приказчик Яков… Штраузе — так?

— Да-да — герр Якоб Штраузе — он любит, чтоб именно так обращались, — парнишка потянулся, заложив за голову руки. Рукава ветхой — явно с чужого плеча — рубахи его соскользнули вниз, к плечам… А на сгибе правой руки, там, где вена, Ратников вдруг заметил синяк. Бывает, если неумело колоть… долго искать вену…

— Иголкой тыкали? — Михаил показал на синяк пальцем.

— А ты, мил человек, откудова ведаешь? Ой! — парнишка вдруг сконфузился и живенько опустил руки.

— Да знаем, знаем, не прячь! — поспешно успокоил Миша. — Таких, как ты в чудинской деревне знаешь, сколько? Напарник твой… у него тоже?

— Угу… — парнишка опустил глаза. — Герр Штраузе строго-настрого запретил про то говорить. Мы и не будем!

Ратников громко расхохотался:

— А мы вас и не спрашиваем! И без вас знаем… Тоненькая такая блестящая игла, не очень-то и больно… кровь в чарочку хрустальную стекает… Так?

Пастушки испуганно переглянулись.

— По глазам вижу, что так.

Михаил ковал железо, не отходя от кассы:

— А что сказали? Ну, как заставили-то?

— Лекарь приезжал… Сказал — дурную кровь надобно выпустить. Выпустил… — мальчишка неожиданно улыбнулся. — А потом нас накормили — вкусно-вкусно. Жареные перепела, хлебушек пшеничный. Белый, вино… никогда так не ел!

— А дружок-то твой, что ничего не расскажет? — подал голос Олекса. — Молчит, словно немой.

— Никола-то? Так он и есть немой.

— Понятно… А что за лекарь-то?

— Герр Якоб говорил, чтобы мы…

— Так вы и так уже все рассказали… Точнее говоря, за вас — мы. Ну? Так что за лекарь-то? Верно, чудной?

— Чудной, верно! — парень, как видно, и не хотел уже ничего говорить, но вот после слова «чудной» вдруг кивнул, даже слегка улыбнулся. — Лица не разглядеть — под повязкой, одни глаза сверкают. Белесые такие, рыбьи…

Ратников вздрогнул — рыбьи глаза! Впрочем, мало ли у кого такие бывают?